И только теперь, в который раз мучительно пережив растянувшийся на десятилетия конфликт между образом мыслей и образом действий, редактор полностью осмыслил происшедшее в этот вечер. В натренированно цепкой зрительной памяти веером взметнулись тридцать с лишним страниц «Троянского коня пришельцев», он увидел их и понял, что уже подготовил рассказ к печати. Машинально, если здесь уместно это, в сущности, нелепое определение, исчеркал его, сократил, выправил, придал ему композиционную стройность и благородный стремительный лаконизм… Хоть прямо в набор посылай!
Он серьезно спросил себя: почему я это сделал? И честно ответил: потому что в гротескной мерзопакостности Утилиборга и его обитателей увидел то отвратительное, всю жизнь яростно и бессильно ненавидимое, что вижу на каждом шагу вокруг себя. Если Джонатан Свифт в чопорной Англии семнадцатого столетия не смог устоять перед соблазном изобличить в людях йеху и с восхищением увидеть в лошадях совершенство, духовность гуингнмов, то почему бы бесспорно честному, талантливому пареньку из моего города не пойти таким же путем? И, уместив в рамки лестного для Радия Кварка сопоставления сложную гамму мыслей и чувств, разбуженных его рассказом, успокоенно-резко бросил в лицо своре злопыхателей критиков:
«Вот вам вся моя рецензия! И заодно, если любопытствуете, — жизненное кредо».
А второй ответ на заданный себе вопрос он нашел в черно- синей бесконечности за распахнутым во всю ширь окном. В ней — чем дальше вверх, тем загадочнее, — мерцали звезды, и при достаточной наивности души, а возможно, способности не страшиться Неведомого легко было услышать извечный радостно- пугающий вопрос: а в самом деле — что там?
Редактор подмигнул так и не тявкнувшему за весь долгий вечер телефонному аппарату и пошел домой — пешком, хотя, по должности, мог вызвать дежурную машину. Ему казалось, что воспользоваться каким-либо преимуществом, благом, недоступным Радию Кварку, было бы предательством по отношению к нему, актом двуличия и безнравственности. Он, правда, и прежде часто отказывался от машины, если позволяло время, — нравилось неторопливо шагать по тротуару в тысячелицей толпе спешащих по делам или прогуливающихся горожан. Ему было отлично известно, что многие осуждают подобную экстравагантность, находят ее вызывающе несолидной и даже расценивают как отступничество. Что ж, в логике им не откажешь: безучастность к привилегиям, которые дает определенное положение в обществе, чревата прохладным отношением к обязательствам перед кланом и, следовательно, есть нарушение правил игры. Он слишком давно вращался по номенклатурной орбите, чтобы не понимать опасности такого поведения. Однако стоял на своем — из упрямства и потому, что нравилось.
А теперь у редактора появилась еще и возможность сравнить себя с великолепным Дураком, с «белой вороной» из фантастического города Утилиборга. И он сравнил, и, сбившись с шага, приостановился под спящим стариком тополем, рассмеялся торжествующе-раскрепощенно, гордо, весело… Словом, полагать, что опубликование в одном из субботних выпусков вечерней газеты фантастического рассказа «Троянский конь пришельцев» стало главной, тем паче единственной причиной последовавшей затем скорой отставки редактора, было бы легковесной поспешностью в выводах.
…Призрачный предутренний час, время смазанных полутеней, невнятных звуков, лишенных постоянства текучих объемов, которые с сухим шуршанием скатываются по пологим склонам спящего мироздания, глухая пора, когда в картине бытия доминируют искривленные линии, размытые контуры, блеклые цвета, — хаос, муть, из которых рождается уродливо искаженное восприятие действительности… Мерцающий шар Земли, сдавленный на полюсах, придушенный в ладонях тяготения, еще не достиг меридианом, где находится город, низвергающегося в космическую бездну солнечного светопада, а лучи усталых звезд уже по касательной, неощутимо скользят вдоль отшлифованной временем и вселенской пылью сферической оболочки планеты, бесплодно проносятся мимо, срываются в никуда… У мироздания «мертвый час» — безвременье, отсутствие пределов, всевластие неопределенного, преходящего, зыбкого, диктатура случайности, незащищенность разума и добра. Идеальные условия для разгула всякой нечисти, сил разрушения и распада, что затаенно гнездятся в человеческой душе, дожидаясь стимулирующего толчка извне!
Пришельцы, на протяжении десятилетий осаждавшие город, в котором жили Радий Кварк и редактор, научились искусно и ловко использовать этот короткий отрезок суточного цикла. Безвременье, сразу оцененное ими как совокупность благоприятствующих факторов, многократно повышало эффективность действия Индукторов Проникновения. Боевые установки работали в оптимальном режиме, и вездесущие юркие агенты иногалактической цивилизации внедрялись в психику землян практически беспрепятственно — врастали все глубже, укоренялись с победоносной легкостью патогенных бактерий, не встречающих сопротивления иммунных сил… У реальных космических завоевателей нет чудо-дубликатора, придуманного фантастом заодно с оскалианцами. Их абсолютное оружие неизмеримо мощнее, проще, надежнее. И оно неотвратимо. Агрессии предшествовало длительное всестороннее изучение внутреннего мира хомо сапиенс. Результатом стал фундаментальный труд, легший в основу «Инструкции по Проникновению». Краткая выдержка из последней:
«Людям присуща страсть к обладанию. Круг вожделенного необъятен: от красивой безделушки до власти над миллионами себе подобных. Однако в различных особях рода хомо сапиенс отмеченное свойство развито в различной степени; подчас оно, как ни странно, остается в зачаточной стадии всю жизнь. Наша единственная цель — максимально задействовать эту потенцию, возвести ее в категорию мотива, силы, которая будет управлять чувствами, помыслами, поступками людей, человечества в целом. Остальное они сделают сами. ВНИМАНИЕ! Непременное условие успеха — абсолютная секретность стратегического плана. Если хотя бы ОДИН землянин проникнет в тайну, провал кампании неминуемо».
Итак, вместо «дубликатора» упомянутые «агенты» — несравненно более могущественное, действительно абсолютное оружие. Если оперировать земными понятиями, «агенты» и в самом деле были болезнетворными бактериями, специфическими, инопланетного происхождения, патогенными микроорганизмами.
Зараженные чумой крысы, которых осаждавшие напускали когда-то на осажденных. Современное биологическое оружие, смертоносная зараза, консервируемая в порошках и суспензиях и служащая начинкой для обычных боеприпасов Убивающий в человеке человеческое вирус жадности, стяжательства, накопительства, карьеризма, беспринципности, расчетливой холодной жестокости, равнодушия и, наконец, совместными усилиями этих кровных родственников произведенное на свет уродливое ублюдочное дитя Бездуховность… Какая, в принципе, разница?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
