– Вы меня пугаете?
– О нет, это было бы глупо. Предупреждаю, ибо чувствую к вам расположение. А потому рекомендую убедить вашего друга быть не только храбрым, но и благоразумным. А теперь ступайте. В Тулоне вас будет ждать корвет «Марианна». Его капитан проинструктирован доставить вас туда, куда вы прикажете.
* * *
– Берег… – прошептал Лис. – Шоб мне повылазило, берег!
Желтая песчаная коса, пологим склоном поднимавшаяся над кромкой вод, манила к себе выбившихся из сил мореплавателей, нашедших спасение на неведомо откуда взявшемся дереве. Кем бы ни было оно послано, это был воистину бесценный дар. То ли влекомое подводным течением, то ли управляемое неподвластной разуму силой, оно держало курс к берегу увереннее опытных мореплавателей.
– Эх, прихватить бы с собой такую штуковину… – мечтательно бормотал Лис, глядя, как минута за минутой приближается берег, как призывно машут широкими листьями далекие пальмы. Спустя еще несколько минут комель с торчащими во все стороны обломками корней вгруз в песок, недвусмысленно дав понять, что дальше придется идти пешком.
– Держитесь, мой генерал! – Лис ухватил руку обессиленного Бонапарта, перекинул через плечо и поволок к берегу. – Щас доберемся до пляжа, устроим пикничок. Да вы не волнуйтесь, просушим на солнышке порох, настреляем шашлыков.
– Благодарю тебя, Рейнар. Ты в который раз спасаешь мне жизнь.
– Ой, да чуть шо, обращайтесь!
– Пока я жив, я не забуду того, что ты для меня сделал. Твой подвиг заслуживает награды… – В этот момент рука Бонапарта нащупала висевший на шее Сергея туго набитый кошелек. – Что это?
– Как шо? Я ж говорил, золото.
– Откуда?
– Вот странный вопрос. Нашел в дупле нашего дерева.
– Там не было никакого дупла!
– Зато на «Ориентале» было.
– Ты что же, ограбил казну? – Наполеон заговорил неожиданно резко.
– Ничего себе, благодарность! Я ж героически прихватил денег на завоевание Египта. Остальное золото на дне, а мы здесь. Не думаю, шо положить столько звонких баблонов на личный счет Нептуна – лучшее применение для честно награбленного, чем прихватить их с собой на передний рубеж. Или вы думаете, шо наши мокрые портки напугают мамелюков и они дружно утопятся в Ниле? Не тешьтесь иллюзиями! Как сказал один умный человек: для войны нужны три вещи – деньги, деньги и еще раз деньги! А, это ж вы сказали!
– Я такого не говорил.
– Значит, еще скажете. Не придирайтесь к мелочам.
– И все же это форменный разбой.
– Ладно, в следующий раз я сниму форму перед тем, как позаботиться о нашем пропитании, пропивании и просыпании и, как уже было сказано, о победе нашего практически отсутствующего, но доблестного оружия.
Между тем вода у берега едва достигала колен. Потом чуть прикрывала щиколотки и наконец…
– Мой генерал, разрешите доложить: ваша армия в моем лице полностью десантирована на египетский берег.
– Армия! – хмыкнул Наполеон, хмурясь и оглядываясь в сторону ласкового синего моря, залитого ярким, хоть и вечерним солнцем.
– С точки зрения человеколюбия, – Лис скинул с плеч мешочки с золотом, перетянутые кожаным ремешком, – дли победы этого более чем достаточно… Кстати, мой генерал, у вас нет чистого платка – высыпать бриллианты?
Наполеон кинул гневный взгляд на спасителя.
– Рейнар, если мне и впрямь суждено величие, а не глупая смерть в этой никчемной земле и я пожелаю дать подобающую твоим способностям должность, потрудись напомнить мне на пушечный выстрел не подпускать тебя к казне.
– Ну и глупо. Я ж все в дом! Ну, хотите, могу обратно сплавать. Кстати, – он достал из кармана адмиральскую подзорную трубу, – а дерева-то нет.
– Проклятье! – себе под нос пробормотал Наполеон. – Что ж, если вся армия в сборе, время побеждать!
* * *
В моей комнате пансиона на улице Красного Колпака меня ждала Софи. Я открыл дверь и увидел ее сидящей как ни в чем не бывало перед стареньким трюмо.
– Заходите, барон, – чуть скосив на меня глаза, радушно произнесла она. – Не стойте на пороге.
Восхитительно – приглашать меня в мою же комнату! В этом была вся Камилла Готье. Я вошел и закрыл дверь на ключ.
– О, мой нежный друг желает обезопасить наше уединение от незваных гостей?
– От одной незваной гостьи не помог даже замок.
– Благодарю за комплимент, Виктор, – без всякой улыбки ответила актриса. – Если вы решили воспользоваться моим визитом для объятий и прочих нежностей, прошу вас несколько повременить. У меня серьезный разговор.
– Неожиданно, – хмыкнул я.
– То, что девушка с такими глазками, такой грудью, талией и бедрами вообще умеет разговаривать, – само по себе неожиданность для большинства мужчин. А уж после той размолвки, – она указала на потолок, намекая на учиненный мною не так давно скандал, – так и вдвойне неожиданно. Однако же, друг мой, банальное чаще всего так скучно, а скука для вас, насколько я могу судить, худшее из зол. Разве я не права?
Она смотрела на меня насмешливым взглядом. Сейчас в ней нельзя было узнать ни романтичной крошки из Митавы, ни страстной возлюбленной, с которой мы коротали ночи по дороге в Париж.
– Что ж, я слушаю.
– Надо бы потупиться и вздохнуть, мол, я не знаю, с чего начать, столько думала, представляла встречу, подбирала слова…
– Это можно опустить, мадемуазель. Это из другой роли.
– Спасибо, Виктор, я знала, что ты поймешь. Так вот, барон де Вержен. Я пришла обратиться к вам за помощью и в обмен предложить свою.
– Мне следует верить?
– Это рискованно, но разумно.
– С первой частью утверждения заранее согласен.
– Попытаюсь убедить в правдивости второй. Если не возражаете, для этого придется немного рассказать о себе, иначе у вас останется превратное суждение о причинах моих поступков. Заметьте, я не пытаюсь обелить себя в ваших глазах и не оправдываюсь. Просто вам лучше знать, что было прежде, чтобы понимать, что есть сейчас и будет впредь.
– Пожалуй, – согласился я.
– Итак, моя дорогая матушка, царство ей небесное, Флоранс Готье была вывезена из Франции в Луизиану на корабле флота его величества с тремя десятками других девушек, в сопроводительных документах которых значилось «проститутка».
Она посмотрела на меня, чтобы оценить произведенный эффект. Должно быть, такое признание ей далось непросто. Впрочем, эта особа была замечательной актрисой, и различить, играет она или говорит правду, я бы не взялся.
– Так вот, – продолжала девушка, – Флоранс не была проституткой, она была актрисой в Бордо. Там ее домогался некий дворянин, матушка не хотела называть его имени. После долгих ухаживаний она сдалась. Увы, бедным актрисам трудно устоять против богатых галантных вертопрахов. Когда же маменька пришла к виновнику сообщить о своей беременности, тот ужасно перепугался, как бы эта новость не дошла до родственников жены, и позаботился, чтобы недавняя пассия отправилась за океан, так сказать, на казенный счет. Там, в Луизиане, у приехавших дам был шанс начать жизнь сначала, хотя, насколько мне известно, воспользовались им единицы.
Матушке повезло: она приглянулась некоему фермеру, который даже взял ее в жены, – она была очень красива. А спустя шесть месяцев родилась я. Отчим так никогда и не стал мне отцом, даже фамилию я всегда носила не его, а мамину. Но все же он кормил меня, одевал и даже научил грамоте. Маменька старалась быть ему доброй женой, однако она не могла стать хорошей фермершей. Она замечательно пела, восхитительно танцевала и декламировала стихи, но впадала в оцепенение при виде коровы. Если она бралась что-то готовить, то даже негры на плантациях отказывались есть ее стряпню, угрожая бунтом. Флоранс умерла, когда мне было десять лет. Как сказал доктор, от тоски.
Вероятно, та же судьба ждала и меня. После смерти матери отчим и вовсе перестал мной интересоваться, я стала для него чем-то вроде кухонной прислуги, из милости жующей свой хлеб. Так продолжаться не могло. Когда мне исполнилось тринадцать, я сбежала из дома и прибилась к театру.
– Играли мальчишек? – спросил я.
Камилла улыбнулась:
– И девочек, и мальчиков, и даже пугливую лань в какой-то глупой пьесе про древних героев. Когда мне исполнилось шестнадцать, мужчины уже вовсю обращали на меня внимание. А к семнадцати я завела первого любовника.
– Арман?
Девушка рассмеялась:
– Он появился спустя два года и был, конечно, далеко не первым. Признаюсь, за это время я многое поняла, и положение, в котором я оказалась, меня не порадовало.
– Все мужчины – козлы? – упреждая традиционный навет, спросил я.
– Ну что вы, барон, я бы никогда не стала делить ложе с козлом. Но даже самый умный из них теряет разум, тиская мою грудь или ягодицы. Чертовски смешно видеть, как в глазах, еще совсем недавно полных мысли, появляется непроницаемый туман, когда тот, кто совсем недавно считал себя повелителем, становится покорным рабом. Будучи умелой любовницей и разумной женщиной, можно сколько угодно держать мужчину в повиновении.
