Сергей лежал на белом песке с видом туриста, которому после месяцев напряженной работы довелось выкроить денек понежиться на пляже. Его одежда, аккуратно расстеленная, сушилась на камнях. Здесь же, в углублении, чтобы не унесло неуемно дующим над землей ветром, просыхал весь имеющийся в наличии порох. Лис нежился на солнце, прикрыв глаза, расслабленно слушая насвистывающих в пальмовой роще птиц и тихий ропот волн, уже который век пытающихся поглотить этот благословенный спасительный берег. Наполеон сидел поблизости, мрачно глядя на бескрайнее море, где-то далеко превращающееся в столь же бескрайнее, еще более синее небо. Пусто, лишь волны в белых клочьях пены, ни паруса, ни точки на горизонте…
– Вас что-то гнетет, мой генерал? – не открывая глаз, поинтересовался Лис.
– По-твоему, для этого нет причин?
– Я бы сказал, валом. Но, может, шо-то конкретное: например, кушать хочется или, может, там, пить…
– Я думаю о тех, кому уже не требуется ни того, ни другого.
– Это, конечно, благородные мысли. Будь я вашим личным биографом, непременно бы сейчас задвинул, ну, в смысле, вставил, ну, в смысле, внес в анналы. – И тут Лис заговорил нараспев с драматическими паузами и придыханиями: – «И в этот миг, стоя в одном лишь нижнем белье на пустынном, выжженном безжалостным солнцем песчаном берегу западнее Александрии, Наполеон – этот любимец Марса и, что немаловажно, Венеры, думал о тех, кому не удалось спастись, кто стройными рядами перешел из-под его знамен в армию Нептуна…»
– Да ты глумишься! – возмутился Бонапарт.
– Ни в малейшей степени. Я ж говорю, биографы – это же что-то особенное! Вот сами подумайте, мой генерал, стал бы реальный Наполеон в такую минуту думать о тех, кто уже погиб? Нет. Как ни прискорбно, их уже не воротишь. Он бы задумался о тех, кто очутился в плену на этом берегу. От Нептуна дембеля не дождешься, но вот с теми, кто все еще жив, а таких, судя по всему, немало, есть смысл повозиться. Звучит, может, и не так величественно, но я уверен, что великий генерал Бонапарт в этот миг думал бы именно о них.
«Великий генерал Бонапарт» посмотрел на спутника, хмуря брови, затем вдруг ухмыльнулся от столь изысканной дерзости:
– Ты прав. Следует подумать о живых. Полагаю, немалая часть транспортов либо дошла до Александрии и спустила там флаг, либо выкинулась на берег, не желая доставаться англичанам. Тех было слишком мало, чтобы угнаться за всеми. Хочется верить, что мамелюки вовсе не те дикари, о которых повествуют авторы наших романов, и что им ведомы законы войны касательно обращения с пленными.
– Мой генерал, если вы имеете в виду, шо всякий пленник чего-то да стоит на рынке, то как раз этот закон войны они и придумали. Или кто-то из их родни. Вот только, – Сергей покосился на лежащие рядом мешочки с золотом, – боюсь, что наших золотовалютных запасов на всех не хватит. Разве что найти, с кем в картишки перекинуться… – Рейнар мечтательно вздохнул. – В любом случае, надо идти в Александрию, здесь – не с кем. Разве что с вами, так и то, стыдно сказать, моему генералу нечего поставить, кроме мундирных пуговиц.
– Наглец! – возмутился Бонапарт. – Между прочим, это золото из моей казны.
– Минуточку внимания. – Сергей поднял указательный палец. – Это золото из военной казны, отпущенной, между прочим, на завоевание Египта. Так как моя игра в карты – это своего рода диверсия – подрыв экономики и, главное, морального духа… – Он вдруг осекся. – Мой генерал, на горизонте всадники!
– Чьи?
– Уж точно не наши. Не помню, чтобы кто-то из наших пытался форсировать море верхом. – Лис бросился к сохнущей одежде, в несколько движений связал ее в узел, вложил туда пару камней и поспешил к воде.
– Что ты делаешь?! – изумился Наполеон. – Ты что же, не знаешь, что такое честь мундира?!
– Еще как знаю! – Лис притопил нежно-голубой тюк, и по воде пошли пузыри. – Все мечтаю, чтоб меня в маршальской форме когда-нибудь похоронили. А до этого еще дожить надо.
– У нас нет маршалов.
– Я и не спешу… Мой генерал, вы б тоже свой мундир притопили.
– Это еще зачем?!
– Чтобы не оказаться почетным заложником. Это мамелюки. Они рыщут вдоль берега, выискивая трофеи. Если вы дадите себе труд подыграть мне, у нас есть шанс вернуться во Францию с очередным пучком лаврового листа для супа. Шо-то мне подсказывает, сшить вам новый костюмчик мадам Жозефине станет куда дешевле, чем платить выкуп. Так, – Лис уставился на солнце, – где тут у нас Мекка? Ага, где-то там. Запоминайте, я – Осман Сулейман Бендер-бей, потомок турецкого султана, грозы неверных и тени Аллаха на земле – Сулеймана Великого. А вы, уж не обессудьте, мой камердинер.
Лицо Бонапарта вспыхнуло гневом.
– Ну, хорошо, – примирительно согласился Рейнар, – вы Сулейман Бендер-бей. У вас как с турецким?
Всадники уже были в трех сотнях ярдов.
– Что ж, надеюсь, оно того стоит, – с мукой в голосе проговорил Наполеон, заворачивая камни в генеральский камзол.
Точки на горизонте становились все крупнее, превратившись в пару десятков всадников на прекрасных арабских скакунах. Теперь уже не только остроглазый Лис видел их, но и мамелюки различали мужчин неглиже у самой кромки воды. Сергей воздел руки к небесам и завопил голосом, которому мог позавидовать любой муэдзин:[55]
– Хвала Аллаху, защитнику правоверных! Ты услышал мои стенания и молитвы!
– Как ты можешь?! – зашипел Бонапарт. – Ты же христианин!
– Ну и что? Я – христианин, а Аллах – защитник правоверных, что вас смущает? Тут, как говорили латиняне, suum cuique — каждому свое…
Через несколько мгновений всадники приблизились и обступили спасшихся, пытаясь определить на глаз, что за трофеи послало им Провидение. Горькая правда состояла в том, что они сами, по сути, уже являлись трофеями Лиса, но им до поры до времени знать об этом не стоило.
– Приветствую вас, доблестные воины, – принимая горделивую позу и умело играя голосом, провозгласил Лис. – Я – Осман Сулейман Бендер-бей, третий сын благословенного Хаттаба ибн Али Бендер-бея, правнука могущественного и славнейшего повелителя всех правоверных, величайшего из великих султанов Блистательной Порты, Сулеймана Великолепного! Мир с ними обоими и вечное благословение Аллаха над домом Орхана!
Если бы кому-нибудь в Европе пришла в голову мысль выучить турецкий, лучшего носителя правильного стамбульского выговора им было не найти. Система «Мастер-линг» обеспечивала высочайшее качество речи на любом из живых, а если нужно, и мертвых языков.
В глазах мамелюков, окруживших «французский десант», промелькнуло удивление, затем интерес. Не всякий день удается встретить на пустынном берегу потомка султана в одних подштанниках. Хоть и с тысячей оговорок, но все же мамелюки оставались вассалами османов. И ссориться с одним из представителей династии, пусть даже далеко не из первых, всадникам было ни к чему.
Между тем Лис продолжал витийствовать как ни в чем не бывало:
– Каждый из вас заслужил награду. Пусть золото гяуров усладит ваши дни. Эй, Карло, выдай по три золотых каждому из этих смельчаков!
Наполеон метнул на «султанского потомка» гневный взгляд и побрел туда, где среди камней были припрятаны спасенные кошельки.
– Вы получите еще столько же, когда доставите меня вместе с камердинером ко двору бея в Александрию.
* * *
Закрытая связь активизировалась.
– Але, Капитан, ты там как?
– И вовсе я там никак Вот, думаю, чей приказ выполнять первым: Талейрана или Бернадота?
– Ага, иду туда, куда пошлют, а посылают часто, – с ноткой лирической грусти в голосе взвыл Лис. – Ну, к нам можешь не спешить. Я тут временно нанял Бонапарта камердинером и, скажу честно, хочу продлить это чудное мгновенье. Прикидываешь, на склоне лет сяду у камина и начну рассказывать, как гонял будущего императора в лабаз за пивом. Блин, одна подстава: у этих правоверных как раз пива-mo и нет.
– Сергей, а если серьезно?
– А если серьезно, мы с генералом сейчас отправляемся ко двору александрийского бея. Я – в качестве прямого, шо тот кипарис, потомка Сулеймана Великолепного, а итальянец, папаша Карло, как уже было сказано, моим камердинером.
– Лис, а что это вас понесло в Александрию?
– Дурацкий вопрос для соратника военного министра и буквально наперстка Метатрона. Во-первых, там кормят на халяву, а мы голодные, а во-вторых, моему камердинеру срочно нужна армия. Может, ты знаешь, где тут еще в окрестностях можно найти скопище военнообязанных французов?
– Разумно, но каким образом? Ты что же думаешь, что бей согласится уступить тебе своих пленников?
– Ну, честно говоря, я думаю, так и будет. Но это второй вопрос. Деталей я еще не продумал. Ты мне пока напомни, о мудрейший, кто у нас сейчас в Стамбуле сильнее всех надувает щеки?
