— Тяжелая, — кивнул Зверев.
— Тяжелая, — подтвердил Иван Григорьевич. — И что делать?
— Думать, — ответил князь. — Думать. Выход должен быть. Нужно… Нужно только ударить туда, откуда опасности не ждут.
— Рази ж такое бывает? Коли крепость оборону держит, то уж каждую щелочку и дырочку защитники законопатят, каждую стену укрепят.
— Нет, Иван Григорьевич, всего перекрыть невозможно. Обязательно хоть где-то, а слабина есть. В чем-то у них сила, в чем-то у нас. Если извернуться так, чтобы нашей силой их по слабому месту долбануть, оборона рухнет.
— Ну твое сильное место мне известно доподлинно, Андрей Васильевич. В огненном бое ты силен. Стало быть, огнем ты его должен одолеть. Из пищалей осадных али ручных. А что за противник у тебя?
— Противник у меня опасный. Силы в нем колдовской столько, что по всей Руси, вестимо, не собрать. Хотя с ядрами… — Зверев громко хмыкнул. — А ведь в пушках и ядрах он наверняка полный профан. Значит, говоришь, силой по слабому месту долбануть?
— То не я, Андрей Васильевич, то ты сам обмолвился.
— Не важно. Главное, что у меня появилась одна интересная мысль. Если… Нет, убить не должны. Когда дух далеко от плоти, тело через него уничтожить довольно трудно. В худшем случае человек в беспамятстве окажется. Дух же — штука очень живучая, пока от тела поддержку получает.
— Прости, княже, ничего из слов твоих не понимаю.
— Сейчас поймешь, Иван Григорьевич. Пахом!!! А, черт, совсем забыл… Ладно, сам найду. Где мой саадак? Илья, Изя, катурлин мне нужен разноцветный. Ну нити для вышивания. Неужели у нас нет?
— У меня есть. Эй, холоп, мою палатку знаешь? На Арском лугу возле башни недостроенной стоит. Ступай, передай Агафону: я велел дать цветных ниток из сундука для измерительных инструментов. Он знает.
— Отлично! — Возле сундука с оружием, прикрытого холстиной, Андрей с облегчением обнаружил колчаны. Короткий был плотно набит стрелами: дядька перед отъездом озаботился. И куяк, между прочим, починил. — Та-ак… Чернила у меня где? Эх, зря я Пахома отпустил. Проще было скотину продать. А-а, вот, в сундуке вместе с бумагами. Сейчас мы оперение у трех стрел подкрасим посерединке, чтобы тройным казалось… А опосля нитями цветными с узелками обернем.
— Что ты делаешь, Андрей Васильевич? — не сдержал любопытства арабист.
— Ты про петлю иерихонскую слыхал, боярин? — подмигнул Выродкову князь. — Каббалистический знак, который наносится на стену с помощью стрел, и она потом рушится от любого громкого звука.
— Ты хочешь разрушить стену с помощью каббалы?!
Зверев немного помолчал, потом вздохнул:
— Конечно нет. Но ведь ты, Иван Григорьевич, поверил?
— Что за прок от этого обмана? Ты ведь не со мной игры свои магические ведешь.
— Прок в том, чтобы старого колдуна из той схватки, в которой он сильнее, на свое поле перетащить.
— А ну умен окажется, не поверит?
— Поверит, не поверит — а рисковать не станет. Кто же на такое предупреждение рукой махнет? Главное, чтобы узкоглазый допрос учинил, а не попытался убить на месте, в отместку за свой гарем.
— А вдруг попытается?
— Тогда ты, Иван Григорьевич, будешь разгонять облака из пушек, а землю закатывать в асфальт. Мы на войне, боярин, а не в Александрийской библиотеке. Тут приходится рисковать.
Вернулся Изольд с тремя клубками нитей: красной, зеленой и синей. Оторвав по полметра каждой, Зверев посадил холопов вязать на них узелки, а сам пока докрасил оперение. Затем обмотал древки нитями, перекрещивая их в произвольном порядке, крепко увязал на концах.
— Ну что же, готово. Пошли, боярин. Будем заниматься прикладной каббалой. Этой науке тебя во время странствий никто не учил?
— Всех наук не познаешь, Андрей Васильевич. Порою умнее опытного товарища спросить, нежели из себя мудреца изображать.
— Хорошо, когда есть кого спросить… Однако же, боярин, нынче ночью мне твоя помощь понадобится. Жизнь тебе доверю. Не подведешь?
— Обидеть желаешь, княже? Коли надобно, сделаю все, что токмо в силах моих.
— Тогда пойдем. Заряды для точной стрельбы в туре напротив Ногайской башни еще остались? Пойдем туда. Чем-то люба стена тамошняя казанским колдунам.
Сто метров для опытного лучника — не расстояние. Одну разукрашенную нитями стрелу Андрей вогнал аккурат под верхней наружной бойницей стены, еще три воткнул правильным полуовалом, удовлетворенно кивнул:
— Кажется, получилось. Смотри сюда, Иван Григорьевич. Чтобы дотянуться до стрелы, нужно довольно далеко вылезти из бойницы. Но достать можно. Наведи все пять пищалей в точку на полсажени выше стрелы. Так, чтобы поразить человека, что у бойницы будет стоять или из нее высовываться.
— Мы и сами наведем. Насобачились за последнее время, — тут же предложили ратники из наряда.
Но боярин только махнул на них рукой:
— Ништо, у меня все едино точнее получается. А когда стрелять?
— Когда кто-нибудь попытается стрелу выдернуть. Случится это в полночь, в темноте, так что смотреть придется в оба.
— Чего ждать, Иван Григорьевич? — развел руками пушкарь. — Давай мы до темноты там токмо дыру одну оставим.
— До темноты — не надо, — сжал кулак Зверев и поднес к носу ратника. — Нужно ночью, когда стрелу попытаются достать.
— Ночью так ночью, — пожал плечами тот. — Нам все равно, когда порох жечь.
Вечернюю мглу князь Сакульский встретил с тем же ощущением, с каким несколько лет назад впервые готовился вламываться в ливонский замок. Страх перед неведомым, желание убежать и спрятаться перемешивались с пониманием того, что делать это нужно, что иначе нельзя. Этого требует честь рода, этим шагом обретается право на боярское звание, это его долг и, на сей раз, от его успеха зависит будущее всей страны. Продолжат казанские банды сосать кровь и силу из восточной Руси — и не выдержит она, рано или поздно умрет, как многократно исполосованный плетьми человек. Вернется Казань к московскому престолу — общая страна станет вдвое крепче, нежели ее родители были порознь. Путь же к единению один: выбить ногайцев из города и встать в нем твердой русской ногой.
— Но только почему крайним все время оказываюсь я? — покачал головой Андрей. — Нужно посчитать: может, меня родили в понедельник?
Полночь приближалась, неизбежная, как крах империализма. Зверев растолкал Илью, отправил его в первый тур — предупредить еще раз, чтобы были наготове, — сам же раскинулся на шкуре и закрыл глаза:
— Господь всемогущий, куда я лезу? Надеюсь, потом Ты меня все-таки простишь… — Князь снял крестик, уронил его возле бедра и решительным усилием отсек все мысли, отрешился от всех чувств. Сейчас было нужно ощутить не это большое и здоровое тело, а ту кроху, что лежала на маленькой серебряной монетке. — Где же ты, где? Вспомни обо мне, ответь на мой призыв. Прими в себя мою душу, которая принадлежит тебе так же, как и всем прочим клеточкам моего тела…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
