Как подобает. С почестями. И вместе решите, что делать дальше.
Видимо, Торисмунд и сам подумывал о чем-то похожем. Во всяком случае, спорить не стал.
— Благодарю за совет, — ответил он сухо.
— И от меня прими благодарность, — не остался в долгу Аэций. — Империя не забудет героя, вставшего на её защиту. Не сомневаюсь, что когда мы встретимся снова, увижу тебя королем и добрым другом.
Торисмунд в ответ не сдержал улыбки. Он уже мнил себя королем торингов. Аэций еле держался при мысли, что не удастся его по-быстрому отослать, и как только ушел, сейчас же вернулся в палатку. Раненый был без сознания. Аэций завернул его в плащ с головой и крикнул охране привести лошадей.
— Передайте Авиту, что я отлучился по важному делу, — сказал он после того, как приказание было исполнено. Взвалил Карпилиона на лошадь, привязал потуже к седлу и, вскочив на другого коня, поехал в селение, до которого можно было добраться и ночью, ибо оно приютилось неподалеку от Каталаунских полей.
У знахарки
— Кто такие? Чего вам надо? — послышалось из-за двери.
Избушка покоилась на деревянных столбах, торчавших над берегом озера. Вели к ней расшатанные мостки, такие дряхлые, что того и гляди обвалятся под тяжестью двух человек. Тот из них, что тащил на себе другого, опасался за крепость досок и ступал на них осторожно, словно боясь проломить.
Над озером разливалась ночная синь. И лес вокруг, и вода казались черными словно сажа.
— В селении мне сказали, что ты умеешь вытаскивать с того света, — отозвался носильщик и, осторожно придерживая, свалил с себя ношу у порога избушки. Только самые близкие люди узнали бы в нем Аэция. Дышал он с трудом. Легко ли кому-то в возрасте, пускай и выносливому, и крепкому, тащить на себе молодого здоровенного детину.
— Идите к другому лекарю. В селении врут через слово, — было ему ответом.
— Другие лекари говорят, что умрет. Либо ты его вылечишь. Либо уже никто, — возразил Аэций.
В избушке коротко громыхнуло и стихло.
— Помоги ему, добрая женщина. За лечение я заплачу. — Аэций достал из-за пояса золотую монету и постучал по двери.
— И много заплатишь? — раздалось у него за спиной.
Аэций размашисто обернулся. На мостках стояла хозяйка избушки — маленькая, тщедушная, похожая на костлявого старика, одетого в длинное женское платье, доставшееся явно с чужого плеча. И как только она оказалась сзади? Вылезла в слуховое окошко?
Аэций кинул монету.
Знахарка ловко поймала её на лету, зажала в кулак и тут же разжала — а там ничего. Исчезла монета, как будто и не было.
— Чтой-то ты щедрый больно, — сказала старая. — Кто он тебе? Сынок? Или родич?
— Не все ли равно, — с досадой ответил Аэций. — Монету взяла, так лечи.
Ответ его удивил.
— А сам почему не лечишь? Ты ведь умеешь. Должен уметь.
— С чего ты взяла? — смутился Аэций.
— В глазах твоих прочитала. Свой свояка узна́ет наверняка, — ответила знахарка, ухмыльнувшись. — Разве не говорили тебе, что сможешь лечить болезни даже обычной водой? А за это заплатишь своим здоровьем. Рука ослабнет, спину прихватит…
Аэций не выдержал. Двинулся к ней, намереваясь поймать и силой заставить лечить, но она легко увернулась. Остался лишь клок волос между пальцев. Магистр стряхнул их и огляделся. Старуха куда-то исчезла. То ли бесшумно спрыгнула в воду, то ли юркнула под мостки. Разве в такой темноте разглядишь.
— Где ты? — позвал Аэций. — Вернись. Клянусь своей жизнью, что больше тебя не трону.
Но никто не ответил.
Тогда он звякнул мешком, висевшим у пояса.
— Хочешь ещё монет? У меня их много.
И снова никто не ответил.
Аэций в отчаянии опустился на колени рядом с Карпилионом. Коснулся его щеки.
— Что же нам делать, сынок…
А тот был так тих, так бездвижен, что, казалось, уже и не дышит.
Под мостками призывно плескалась вода. За ночь она остыла и, наверное, стала такой же студеной, как та, из ручья, которой лечился Аэций когда-то давно. Тогда ему тоже твердили, что не могут помочь. От лекарей не было проку. А вода помогла.
Или, может, помог себе сам?
Рука с тех пор ослабела. Теперь, наверное, и совсем отсохнет…
«Ладно, потом посчитаем потери», — отмахнулся от этой мысли Аэций. Устроиться можно в избушке. А там будет видно, что делать дальше.
* * *
Самой сложной для них оказалась эта первая страшная ночь. Карпилион лежал словно мертвый. Аэций отер ему пот, намотал поверх пропитавшейся кровью повязки — другую, более толстую. А ту, что накладывал лекарь, побоялся сдирать. Кровь под повязкой продолжала сочиться, но уже не хлестала.
Аэций знал, что означает такая кровопотеря. Видел не раз, как от неё умирают, и никто ничего не может поделать. Вместе с кровью стремительно вытекает жизнь, и даже сильный воин становится просто бревном. Повязка мешала Аэцию разобраться, где именно рана и насколько она опасна. К счастью копье не задело Карпилиону горло. Аэций давал ему пить со своих ладоней. Карпилион с трудом, но глотал холодную воду. Другого лекарства кроме этой воды и молитв у Аэция не было. Он сидел рядом с сыном, держал его руку в своей руке и мысленно всеми силами вливал в него токи собственных жизненных сил.
На рассвете в избушку явилась знахарка, приволокла откуда-то целебные травы, за которыми убежала ночью, и принялась заваривать их в котле. Разжигая очаг, она так шумела, что услышал бы мертвый. Но раненый не был мертв. Карпилион метался в бреду, сознание теплилось тоненьком огоньком, не погасшим ни в этот день, ни в мелькнувшие следом ужасные дни, когда казалось, что раненый умирает. Аэций не отходил от него ни на шаг. Знахарка приносила еду. Поила бодрящим отваром. Но в одном помочь не могла. В первую ночь у Аэция затекла ладонь державшая руку сына. Сначала он не придал значения. А, когда и в другой руке появилась слабость, подумал, не плата ли это за спасение сына? Однако вместо того, чтобы впасть
