— Не удивительно, — хмыкнула она. — Сколько ты бутылок вчера выдул… И что у тебя за дурная привычка топить все проблемы в вине!
Гилберт не нашелся, что ответить, и между ними воцарилось молчание. Эржебет не сводила с Гилберта внимательного взгляда, будто что-то искала в его лице, а он все больше нервничал.
— Гил… Ты помнишь, что вчера было? — едва слышно спросила она.
«Вот! Начинается!»
— Лизхен, что бы я вчера ни наговорил, все это пьяный бред! — зачастил он, пытаясь хоть как-то спасти положение. — Я на самом деле так не думаю! Не принимай близко к сердцу. Ты же знаешь, я в подпитии совсем голову теряю и могу всякую чушь нести…
Он перевел дух, взглянул на нее исподлобья, чувствуя себя нашкодившим щенком.
Эржебет заметно помрачнела, нервно стиснула в руке край одеяла. Она вдруг открыла рот, собираясь что-то сказать, затем закрыла, щелкнув зубами и сжав пальцы так, что побелели костяшки.
— Бред, значит, — шепнула она и добавила громче. — Ты совсем ничего не помнишь?
— Ничего, — поспешил заверить ее Гилберт. — Воспоминания обрываются на том, как ты вошла и мы… ругались.
На самом деле ему очень хотелось узнать, что же произошло, но он боялся спрашивать. Лучше вообще об этом не говорить. Эржебет вроде бы не злилась, и хорошо. А если он начнет выпытывать у нее, что же случилось, она наверняка вспылит, и сбудется его самый страшный кошмар.
— Я так надолго у тебя задержалась, если об этом узнает Родерих, будет скандал, — сухо заметила Эржебет.
Она встала с постели, бесцеремонно стянула одеяло и закуталась в него.
— Раз ты пришел в себя, то я могу уехать…
Эржебет присела, подняла с пола свою скомканную одежду и принялась переодеваться, не глядя на Гилберта.
«Она ведь наверняка приехала поддержать меня, — с запозданием понял он. — Узнала про Кунерсдорф и примчалась. Рисковала. А я повел себя как последняя скотина… О да, молодчина, Гил! Ты как всегда на высоте…»
Он наблюдал, как она плавно двигается, натягивает платье, встряхнув волосами высвобождает их из-под ткани… И вдруг осознал, что Эржебет излечила его тоску. Пусть она была не в духе, но просто само ее присутствие рядом дарило ему спокойствие и уверенность. Она действовала на него поистине магическим образом. Гилберту очень хотелось ее поблагодарить, сказать, как он скучал по ней во время изнуряющих походов, лежа на жесткой подстилке в военном лагере и глядя в темное звездное небо.
«Спасибо, Лизхен, что столько лет терпишь такого козла, как я!»
Но все это так и осталось мыслями. Вместо этого Гилберт, стараясь не обращать внимания на шум в голове, встал с постели и на нетвердых ногах подошел к Эржебет. Она пыталась завязать шнуровку на спине платья, выгибалась, но все равно не дотягивалась.
— Дай помогу, — неловко предложил Гилберт, накрывая ее руку своей.
Эржебет согласно буркнула и замерла.
— Останешься на завтрак? — спросил Гилберт, завязывая шнуровку.
Раз веревка, два веревка, совместное пробуждение и завтрак — так буднично и просто. Словно и не идет война.
— Нет, мне надо спешить к себе. — Эржебет покачала головой. — Да и объедать тебя не хочу, у тебя ведь наверняка с запасами туго.
Гилберт промолчал, не став уточнять насколько она была права: мяса он не ел уже несколько месяцев.
— Готово. — Гилберт шутливо хлопнул ее по спине.
Эржебет обернулась и серьезно взглянула на него.
— Больше не смей раскисать, ясно? — строго произнесла она, погрозив ему кулаком. — И пей только за победу! Узнаю, что ты опять надираешься — шкуру спущу.
— Ну, ну, так уж прямо и спустишь… Силенок маловато! — И Гилберт впервые за многие недели рассмеялся.
Эржебет уехала, а он умылся, побрился, одел чистый мундир и строевым шагом вошел в кабинет Фридриха. Король оторвал взгляд от бумаг, с минуту просто внимательно смотрел на Гилберта, затем коротко кивнул.
— Просо замечательно, что ты пришел, — заявил он. — Я как раз разрабатываю один маневр, который бы хотел обсудить с тобой.
И все. Никаких вопросов, никакой жалости или обвинений. Гилберт был благодарен Фридриху. Он включился в работу и через полчаса уже бурно спорил с королем о стратегии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вечером они отбыли в ставку. Приближался новый, четвертый год войны, которой не видно было конца.
С приходом весны Иван не торопился наступать, зато неугомонный и упрямый Родерих начал действовать. Но, похоже, Эржебет стала для Гилберта его личной богиней удачи. На этот раз он тщательно продумал операцию, ловко использовал особенности местности и разгромил под Лигницем часть войск Родериха. В решающий момент он заколебался, не двинул подкрепления и в итоге проиграл. Это сражение не имело стратегически важного значения, но победа вернула прусским войскам потерянный дух и веру в короля. И главное, оно доказало торжествующим врагам Гилберта, что с ним еще не покончено.
Но, пока Гилберт маневрировал в Силезии, Иван устроил рейд в его тыл и захватил Берлин. Гилберта пробила дрожь, когда ему донесли об этом, он спешно двинул часть войск к городу и русские бежали. Он ожидал увидеть свою прекрасную столицу в руинах, но все оказалось не так страшно. Дворцы со своим богатым убранством уцелели, а бургомистр доложил, что русские вели себя на диво дисциплинированно для северных варваров. Зато бывшие среди них австрийские части вволю пограбили предместья, пытались бузить в городе и успокоились только тогда, когда Иван пригрозил, что будет открывать огонь по любому дебоширу, наплевав на то, что он из союзной армии.
Любимые дворцы Гилберта в Потсдаме защищал лично венгерский генерал на австрийской службе Эстергази. Фридрих, всегда уважавший талантливых и благородных военачальников противника, не преминул послать ему благодарственное письмо, где Гилберт поставил свою подпись. К вежливому ответу генерала прилагалась маленькая записка, в которой Гилберт сразу же узнал почерк Эржебет.
«Надеюсь, моя любимая оранжерея в Сан-Суси не пострадала? Если да, то я поотрываю генералам Родериха головы», — весело писала она, явно пытаясь приободрить его подчеркнуто шутливым тоном.
Гилберт был ей благодарен, потому что поводов для радости у него было мало — несмотря на успехи, положение оставалось тяжелым. Его армия была далека от былого великолепия, уже не демонстрируя такую же выучку и храбрость, как раньше. Его лучшие, дисциплинированные и преданные солдаты — его гордость — сложили головы на полях сражений. Гилберту приходилось ставить под ружье совсем зеленых парнишек и старых ветеранов, да еще пленных, которые, конечно же, не горели желанием умирать за него. До него доходили вести о том, что Родерих уверенно заявляет всем и каждому: «Пруссия скоро падет!». Чтобы развеять эти слухи, необходимо было победоносное сражение. И Гилберт провел его у Торгау.
Бой был тяжелым и ожесточенным, победа клонилась то в одну, то в другую сторону. В решающий момент на одном из участков сражения, когда его солдаты дрогнули и начали отступать, Гилберт забрался на пушку, приказав толкать ее вперед и играть атаку.
— Помирать так с музыкой, парни! — взревел он, взмахнув саблей.
И пруссаки, вдохновленные его энтузиазмом, смяли австрийцев.
Гилберт победил, но это была пиррова победа — слишком дорого она обошлась. И потери уже невозможно было восстановить, а на следующий год русские собирались начать наступление. Гилберту еще как-то удалось их сдержать, он балансировал на грани пропасти и, казалось, вот-вот сорвется вниз… И тут произошло второе чудо Бранденбургского дома.
Хмурым январским утром 1762 года Гилберт и Фридрих сидели в кабинете короля в ставке и, как обычно, обсуждали планы на компанию, когда в комнату влетел запыхавшийся гонец.
— Ваше Величество, срочное сообщение! — Он протянул Фридриху конверт.
Король немедленно сломал печать, раскрыл его и, пробежав глазами строчки послания, вдруг надрывно, почти истерично, рассмеялся.
«Старый Фриц спятил», — было первой мыслью Гилберта.
