Что случилось дальше с бедной лошадью, Георгий не знал, так как должен был уезжать.
– Значит, золотопромышленник из тебя не получился? – улыбнулась Катя.
– Не судьба златоглавой сжать в объятьях еще одного представителя золотой молодежи. Придется переквалифицироваться в престарелые золотари. Нет, это кому рассказать – при моем появлении даже ископаемые исчезают из недр земных. Как ты-то еще держишься, радость?
– А как тебя на работе отпустили? – спросила Катя, отметив про себя, что Георгий все-таки предпринял своеобразную попытку остаться с ней в Москве.
– Сначала никак, потом пожалели – дали долгосрочный отпуск. Не знаю, кем теперь возьмут, место мое уже занято заслуженным ветераном спорта. Ладно, разберемся.
Почти перед самым отъездом Георгия Катя задала давно волновавший ее вопрос, и особенно теперь, когда ажиотаж среди подруг она наблюдала собственными глазами:
– Мы так подолгу не видимся. Скажи честно, как ты обходишься без женщины? Может, изменяешь мне направо и налево?
Георгий листал книжку, сосредоточенно рассматривая оглавление.
– Для нас это не имеет значения и ни на чем отразиться не может.
Похолодев, она опустилась на диван.
– Что ты сказал? Я правильно поняла? Было?
– Было, не было… ерунда это. – Он захлопнул книгу и попытался обнять ее, но она вывернула плечо:
– Когда? С кем?
– Все это чепуха…
– Чепуха? – прервала она его. – Посмотрим. Рассказывай.
Я должна знать.
Георгий недовольно взглянул на нее.
– Зачем?
– Мы же договорились – не врать.
– Ну, хорошо, – досадливо поморщился он, – слушай. Пережив облом с золотодобычей, я впал в минор. Захотелось побыть в одиночестве, все обдумать. Подвернулась путевка, я решил прокатиться…
– Ближе к телу.
– Ну, вот. Мне было хреново. Как давно не бывало. А она все переживала, все приставала ко мне, чтобы я побольше «кушал». А мне ничего не хотелось. Она надоела мне со своей заботой…
Катя слушала, не понимая слов. Они звучали в голове неразборчивой кашей из вокзального громкоговорителя.
– Кто она?
– Женщина, Катя. Обыкновенная женщина. Ничего страшного не произошло. Это обычное дело… у мужчин. Разве тебе не доводилось слышать об этом? Но будь спокойна, твое место не займет никто и никогда.
Она безмолвно смотрела на него распахнутыми глазами.
– Что с тобой? Ты в порядке? Ты же хотела знать? Ты спросила, я ответил. – Катя отвернулась. Было так больно, что даже темнота за окнами ранила зрачки. – Сейчас же прекрати. Не делай трагедии из пустяков. Ты ведь тоже не святая, милая. Я же проглотил и ничего, живу.
– Что? – она резко повернулась. – Что ты проглотил?
– Ну, зачем ворошить, Катюша? Было и прошло. Я же перешагнул? И ты сделай то же. А мне это было ох как нелегко, поверь.
– Что ты перешагнул? Что было и прошло? Объясни ради Бога, не понимаю! – Она действительно ничего не могла понять.
– Ну, хорошо. Для начала успокойся и смирись с тем, что мне все известно. Помнишь мой первый звонок после юга? Я хотел поздравить тебя с днем рождения и позвонил Лене. Ты ведь соврала мне? Ты была у нее с Евгением. А потом вы уехали. Вместе. Не спрашиваю, куда и зачем. Мы не дети, Катя, и мы многоэтажны. Я все понимаю. Измена, это когда поют и танцуют на всех этажах, а только на первом – не в счет.
– Какие еще этажи? Почему первый не в счет? – Внезапная догадка вдруг осенила ее. – Ленка?!
– Лена только подтвердила мою уверенность. Я ведь говорил тебе про мою интуицию? Помнишь, я сказал, что ты не одна у нее в гостях? Я и без Лены знал это.
– Женя зашел поздравить меня с днем рождения. Его никто не ждал и не звал. Мы посидели, немного выпили, даже потанцевали, и он уехал. Один! Когда ты говорил об этом с Леной?
– В мой последний приезд, на Троицу.
– Она так и сказала, что я уехала с Евгением?
– Она утвердительно кивнула, когда я изложил свое виденье ситуации.
– И поэтому ты пропал почти на полгода? А, появившись, не спешил увидеться со мной? – Георгий не отвечал, уставившись в пол и покачиваясь с мысков на пятки. – Ты обязан мне верить!
– Верю, верю. Только не совсем ясно, зачем лучшей подруге совершать такие убедительные телодвижения?
– Зачем?! Да неужели, ты сам еще не понял?! – в отчаянье воскликнула Катя, для которой настала, наконец, полная и окончательная ясность. – Она же влюблена в тебя! Как же я сразу не догадалась? И кофточка эта, и Бонапарт с Лефевром! Подруга детства! Доверенное лицо! За что, Гоша? – она опустила голову на руки, и ее плечи затряслись в беззвучном плаче.
Георгий пораженно застыл. Холодновато насмешливое выражение лица сменилось изумленно растерянным, затем стало скорбным и потерянным. Губы судорожно скривились, глаза блеснули:
– Катька, прости! Прожил жизнь, но так ничему и не научился. Если б ты только знала, что я пережил! Как представлю… ты… после всего… с ним… чуть не сдох! Как концы не отдал! Мне нет прощения, но ты все равно прости! – Он держал ее заплаканное лицо обеими руками и целовал соленые губы. – Мир, Катя? Скажи, что прощаешь.
Она обняла его вместо ответа, и выплакалась на его груди, уткнувшись в мягкий свитер.
Больше никаких недоразумений между ними не происходило. Георгий приезжал чаще, чем раньше, и на более длительные сроки. Они жили в ее квартире, как любящие супруги, дорожа каждым проведенным вместе мгновением. В этом замкнутом мирке они создали свой мир, предназначенный только для них, познав в нем все виды человеческой близости, делающие мужчину и женщину счастливыми. В такие дни невозможность всегда быть вместе казалась им нелепым, затянувшимся недоразумением, а трудности – надуманными и легко преодолимыми. Порой они сутками не вылезали из дома, а иногда до ночи бродили по городу, словно бесприютные влюбленные. Изредка Георгий выходил прогуляться в одиночестве, но быстро возвращался. Он беспокойно всматривался в ее лицо и шутливо спрашивал, соскучилась ли она или уже забыла о его существовании и подобрала замену? Катя смеялась и обнимала его, но заглянув в тревожные любимые глаза, начинала плакать. Он прижимал ее к себе и гладил по вздрагивающей спине.
Но их главная проблема все никак не решалась – где же они соединятся навсегда? По-прежнему Георгий отметал любые варианты жизни в Москве, предлагая все новые городки у моря. Все так же тщетно Катя уговаривала его наладить совместную жизнь в столице. Ей было абсолютно безразлично, где и кем он будет работать, но для Георгия этот вопрос оказался болезненно важным. Ей нравились его гордость и мужское самолюбие, чувство собственного достоинства, твердость в принятии решений, но она понимала, что именно эти прекрасные качества не дают их планам осуществиться. Однажды в Алешкиной школе освободилась вакансия учителя физкультуры и она предложила Георгию устроиться туда, на что он обиженно возразил:
