— Пойдём, — тихо попросила Ксюша, и Ярик не стал возражать.
Треклятые сосны, хоть с мороком, хоть без, всё равно одинаковые. Паршивое местечко, ни капли не живописное, не привлекательное ничем! За каким лешим колдун потащил сюда свою… кто она ему? Подруга, девушка, сестра? Какая теперь разница… Ксюша до боли прикусила сухую губу.
— Он умер, — тихо сказала она.
Ярослав поднял взгляд от тропы — вернее, от пыли, перемешанной с прелой хвоей. От запаха разогретой солнцем смолы першило в горле.
— Да, Ксюш, умер.
Простые слова, бесцветный тон — и почему-то страшнее, чем всхлипывания оставленной на попечение надзорщиков девушки. Наверное, потому, что Зарецкому Ксюша верила. Он не говорил бы, если б не был уверен…
— По-дурацки всё, — грубовато сказала Ксюша. Ярик не спешил её одёргивать, и она через силу продолжила, сама не зная, зачем: — Так хорошо себя вёл… Слушался, правила все соблюдал… Как так вышло-то?
Зарецкий прерывисто вздохнул. В душном мареве будто бы почти не осталось кислорода. Едва-едва миновал полдень; самое время для нежити.
— Как всегда бывает, — Ярик терпеливо объяснял очевидное. Зачем? — Не заметил, случайно наткнулся, заговорил…
— Ты тоже заговорил, — возразила Ксюша. Получилось почему-то обиженно, хотя чего тут обижаться? Радоваться надо, что коллега жив-здоров. — И ничего, отбился…
Ярослав мрачно усмехнулся.
— Я очень сильно не хочу умирать.
Никто не хочет. Ни выбравшиеся погулять дачники, ни надзорщики, не способные подойти к нежити без килограмма артефактов, ни даже сама нежить, хотя ей-то куда уж дальше… У кромки леса никого уже не было — и хорошо. Как сказать взволнованной родне, что они не справились? Тётушка ведь всё сделала правильно, забеспокоилась, позвонила в Управу… Да и магконтроль упрекнуть не в чем, всё шло как надо, кроме одной досадной случайности. А кто тогда виноват?
В машине было душно и пахло разогретым пластиком. Ксюша пристроилась на краешке нагретого солнцем пассажирского сидения, потянулась к бутылке с водой — тоже отвратительно горячей. Ярик рухнул в водительское кресло, бессильно уронил руки на руль и уткнулся лбом в сгиб локтя. Ему плохо, физически плохо, а помочь почти что нечем — разве что укрепляющей настоечкой из дежурной аптечки…
— Зацепило-таки? — виновато спросила Ксюша, дивясь собственной недогадливости. Чем конкретно тени мучают людей, она запамятовала, но, по большому счёту, какая разница… — Может, выпьешь чего-нибудь?
Зарецкий откинулся на спинку кресла, покачал головой.
— Не надо, сейчас пройдёт. Дай минуту.
Минуту, час, день… Торопиться уже некуда. Раскалённые секунды сыплются из ниоткуда в никуда, как сухой песок. На песке ничего не растёт, только сосны; в сосновых лесах светло, в них нет места теням, но поди объясни это нежити… Грозно зашумел кондиционер, выметая из салона застоявшуюся жару. До Москвы почти час, если не гнать сломя голову, а куда им теперь торопиться?
— У тебя страховка открытая? — неуверенно спросила Ксюша. Вряд ли она сходу справится с чужой машиной, напичканной незнакомой электроникой, но до шоссе есть ещё поле и отрезок просёлка, можно приноровиться…
— Нет, — Ярик, всё ещё бледный, выпрямился в кресле и взялся за руль. — Не бойся, в аварию не влетим.
Не влетели. Зарецкий вёл, как на экзамене, добросовестно соблюдая скоростной режим и подчиняясь всем мыслимым правилам. Ксюша его не отвлекала; молчали до самой Управы. Говорить предстояло наверху. Лучше бы с одним только шефом, но, как назло, все были на местах. Даже Андрюшка со своей книжкой. Даже уткнувшаяся в бумаги Ира.
— Рассказывайте, — сухо приказал Верховский.
Отчитывался Ярик — коротко, без эмоций, как о рядовой вылазке. Ксюша, не вытерпев, плеснула в кружку воды из чайника, всё ещё тепловатой, но хотя бы не обжигающей губы. Хочется плюхнуться в кресло, но Верховский не поймёт — или, вернее, поймёт слишком много. Зарецкий держится на ногах, хоть и опирается на стол будто бы ненароком. Ему наверняка достанется за отлучку из офиса, а шеф вполне может вдобавок отчитать обоих ещё и за непрофессионализм. Где же они всё-таки ошиблись?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Упрекнуть вас не в чем, — задумчиво произнёс начальник. — Вы, похоже, действительно сделали всё, что смогли.
— Не всё, — глухо отозвался Ярик. Он всего лишь скрестил на груди руки, а Ксюше показалось, что его знобит; должно быть, потому что ей самой после жары стало холодно под кондиционером.
— А кто бы сделал больше? — влез Мишка. Он, похоже, всерьёз распереживался за коллег. — Нас слишком мало на Москву и Подмосковье, вот в чём беда. Был бы кто там поближе…
— Нас вообще мало, — самодовольно хмыкнул Костик. — Много ты знаешь людей хотя бы с четвёркой?
— А что тогда делать? — Макс свёл к переносице светлые брови. — В каждую деревню сажать по магу и учить звать нас по привязке?
— По имени, — задумчиво, будто сам себе, сказал Ярик.
Чернов торжествующе фыркнул.
— Да будет тебе известно — из нас всех зов по имени способен слышать только Александр Михайлович! Не может же он работать коммутатором, — Костя верноподданически воззрился на начальника. Смотри, мол, шеф, кто тут самый умный!
— Не могу, — подтвердил Верховский. — Потому что зов по имени — это первая категория, а у меня — вторая.
Чернов тут же сник и сделал вид, что на мониторе появилось что-то неотложное. В другое время Ксюша бы позлорадствовала. Не сегодня.
— Тень они куда дели? — сменил тему Мишка. — На полигон?
— Да ты что, на полигоне она дел натворит, — с умным видом заявил Макс. — Отменят приказ и прибьют по-тихому. А откуда она вообще вылезла? Опять аномалии?
— Разве аномалии? По-моему, тени везде встречаются, — усомнился Андрей. — Только не очень часто…
— Я бы сказал, очень редко, — уточнил из-за монитора Костя. Быстро же он оправился от конфуза! — Миша, это в твою копилку случай.
— Да знаю я, — отмахнулся Старов и отвернулся от Костика. — Ребят, не вините себя. Александр Михайлович, вы же понимаете…
— Кое-кто страдает от излишнего человеколюбия, — ядовито бросил Чернов, непонятно, кому и зачем.
— Трудно не любить то, что защищаешь, — тихо сказал Зарецкий, глядя в сторону.
— Скорее, трудно не защищать то, что любишь, — заспорил Макс.
Ярик не ответил. В повисшей тишине равнодушно гудел в тон компьютерам кондиционер. Набранная в кружку вода кончилась, силы — тоже. Ксюша уселась в кресло; ноги противно гудели, напоминая о том, что она всё ещё жива.
— Давайте-ка оба по домам, — устало сказал шеф. — Приходите в себя. Дежурства вам подвинуть?
— Не надо, — Ярик тяжело оттолкнулся от стола и потянулся за рюкзаком. — Завтра отработаю.
— И мне не надо, — механически повторила Ксюша, поднимаясь на ноги.
Ключи от машины нагло поблёскивали на самом виду поверх стопки неразобранных прошений.
XXIII. Сила слова
В обязательный приветственный чаёк Макс украдкой бросил таблетку нейтрализатора. В прошлый раз поделие фармацевтического цеха отлично себя зарекомендовало: голова осталась ясной, а изображать из себя благостного дурачка труда не составило. Тут таких хватает; правда, их всё равно меньше, чем всякого сброда, явившегося подкормиться на халяву. Парочка дебильно улыбающихся студентов в дальнем углу не переставая жуёт бутерброды, тощая бабуся в платочке нет-нет да тянется к подносам с пирожными, диковатого вида долговязый детина с отсутствующим видом потягивает чай из большущей кружки. С собой, что ли, принёс такой жбан? Даже вида не делает, будто пытается слушать. И ничего, пускают их всех…
Не забывая безмятежно улыбаться, Макс оглядел небольшой светлый зал. Со своей наблюдательной позиции Некрасов прекрасно видел и публику — человек двадцать разного возраста, пола и достатка, и бесшумных, как домовые, девушек, пополнявших быстро пустеющие подносы, и вдохновенного лектора с дурковатым помощником. С последнего Макс и копировал бессмысленно-радостное выражение лица, прекрасно подходящее здешней атмосфере. Типчик этот Некрасову категорически не нравился, потому что именно он под конец каждого собрания метался по залу, заискивающе заглядывал всем в глаза, совал яркие брошюрки и уговаривал приходить ещё и приводить знакомых. В прошлый раз, правда, Макс счастливо избежал этой процедуры, поскольку занят был подслушиванием кулуарных разговоров.
