Галеас про инерции прошел вперед, оказался у нас по корме и вне досягаемости наших орудий. Я приказал баркасу развернуть фрегат правым бортом к противнику. Маневр занял несколько минут. За это время галеас удалился от нас кабельтова на полтора. Ядра из пушек пробили в корпусе несколько дыр, а ближе к корме и чуть выше ватерлинии — довольно внушительную. Стали видны бочки, стоявшие в трюме. Судя по цвету вытекающей из дыры жидкости, в бочках было красное вино. Мне показалось, что это галеас истекает кровью.
Испанцы опять наступили на те же грабли — оставшиеся в живых выбрались на главную палубу, решив, что следующий залп будет не скоро. У меня есть подозрение, что время, за которое избавляются от стереотипа, равно времени, за которое его наработали. Залп картечью из карронад помог им сократить это время до минимума. Тем, кто выжил.
По моей команде матросы на баркасе налегли на весла и развернули фрегат левым бортом к противнику. Как ни странно, пока никто из гребцов баркаса не пострадал. Я боялся, что испанцы перебьют их из фальконетов и мушкетов. Видимо, сидящих в баркасе не сочли достойной целью.
После следующего залпа пушек и карронад, которые выстрелили сразу, не дожидаясь, когда испанцы наступят на те же грабли в третий раз, галеас начал крениться на левый борт, продырявленный во многих местах. Видимо, несколько ядер попали ниже ватерлинии, и вражеский корабль начал набирать воду. На ахтеркастле появился человек без шлема, но в дорогой кирасе с барельефом спереди в виде орла, раскинувшего крылья. В левой руке он держал белое полотнище, запачканное кровью, может быть, кусок старого паруса. Окровавленную правую руку он прижимал к боку.
— Прекратить огонь! — отдал я приказ.
Уцелевших испанских матросов, солдат и канониров я приказал отвезти на берег. Не стал брать в плен и единственного живого офицера, раненого в руку. Не уверен, что на берегу у него больше шансов вылечиться, потому что основным методом лечения является кровопускание, но этот грех будет не на моей душе. С наполовину затонувшего галеаса забрали всё, что смогли, после чего подожгли его. То, что не сгорело, медленно пошло ко дну вместе с трупами погибших.
Утром задул северо-восточный ветер, и мы пошли к африканскому берегу, чтобы найти добычу получше.
46
Этот караван мы заметили на рассвете и догнали его только во второй половине дня. Шесть каравелл водоизмещением от сотни до двухсот тонн и с мусульманскими экипажами. На самой большой на фок-мачте был прямой парус, а на гроте и бизани — латинские. У остальных все паруса были латинские. Я сперва подумал, что это испанские или португальские корабли, но, подойдя ближе, заметил, что на парусах нет крестов, а с топов мачт не свисают длинные флаги, красно-золотые или красно-зеленые. Их вообще не было, никаких. Каравеллы довольно резво шли курсом крутой бейдевинд и строем кильватер.
Завидев фрегат, повернули к берегу. Улизнуть на мелководье не успели. Мы догоняли каравеллы по одной и, не обращая внимания на их фальконеты и полупушки, обстреливали из карронад книппелями. Обгоняли поочередно по левому и правому борту, чтобы комендоры успевали перезарядить орудия. Мусульмане стреляли неважно, а небольшие ядра вреда нам не причиняли. Несколько ядер из фальконетов просто отскочили от нашего борта. Видимо, не хотелось им застревать в досках. Только на флагмане, самой большой каравелле, которую мы догнали милях в двух от голого африканского берега, пушки были восемнадцатифунтовые и комендоры не из худших. Их стрельба обошлась нам в сбитый вместе с парусом фока-рей, несколько порванных тросов и трех раненых матросов. Наш залп, по иронии судьбы, порвал все паруса и посбивал реи, кроме фока-рея.
С флагмана мы и начали обстрел ярами и картечью. Остановились у него по корме и всадили залп из пушек, а потом из карронад в ахтеркастель. После первого же враг запросил пощады. Я послал на флагман катер за капитаном и офицерами, если таковые есть, а сам повел фрегат ко второй каравелле. На ней не стали испытывать судьбу, сразу сдались. На остальных четырех тоже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Катера привезли на фрегат комсостав каравелл с документами на груз. Три каравеллы, самые маленькие, везли сахар. Две средние — красное дерево, слоновую кость, шкуры разных животных, в том числе жирафов, зебр, львов. Сейчас в Западной Европе модно иметь ковер из шкуры заморского зверя. Может быть, и турки тоже не отстают от моды. Эскадра ведь шла на Стамбул, как теперь назывался Константинополь. На флагмане везли рабов. В основном испанцев и португальцев, членов экипажей захваченных пиратами кораблей. Набили их в трюм так, что сидели впритык друг к другу. Обычно из моряков-христиан делают гребцов на галерах. Из-за тяжелого труда и плохой кормежки смертность среди гребцов такая, что редко кто полирует задницей банку больше двух лет. Этим несказанно повезло. Хотя мы с ними и воюем, я решил отпустить несостоявшихся рабов, когда будет проходить мимо Пиренейского полуострова. Предполагал, что моему экипажу, по большей части кальвинистам и баптистам, такое решение не понравится, но никто не возбухнул.
Их больше интересовала судьба капитана флагманской каравеллы. Это был голландец, принявший мусульманство. Лет сорок, полноватый, с выбритым круглым лицом. Одет в белую чалму с золотой заколкой спереди, белую шелковую рубаху, поверх который вышитая золотыми нитками, светло-коричневая, кожаная, короткая безрукавка, и темно-красные шаровары. На ногах остроносые кожаные тапки без задников.
— Я рад, что попал в плен к своим землякам! — первым делом заявил он на голландском языке. — Вы ведь союзники турецкого султана!
Враг испанского короля автоматически становился другом гезов, даже если он мусульманин. Впрочем, оказалось, что турки помогали только на словах, поэтому всерьез их, как союзников, в Голландии не воспринимали.
Члены моего экипажа тоже были рады, что им попался ренегат. Не знаю, когда они договорились, но ко мне подошел бывший наемный убийца, а теперь морской пехотинец Йорг Кляйн, ставший негласным лидером полубака, как называли живущих в носовой части фрегата всех рядовых членов экипажа.
— Мы решили повесить этого выродка, — твердо заявил он.
Лучше всех следят за чужой нравственностью те, у кого своих грехов с избытком.
— Только не на фрегате, — выдвинул я условие.
У меня не было желания ссориться с экипажем из-за перебежчика, но и без оговорки уступить их требованию я не мог.
— Нам без разницы, где его вздернуть, — сказал Йорг Кляйн.
Голландца-мусульманина отвезли на флагманскую каравеллу, где и повесили на уцелевшем фока-рее. Не снимали его до следующего утра, пока не стал пованивать.
А вот остальных пленников-мусульман я приказал отвезти на берег и отпустить на все три стороны. Князь Оранский их не возьмет, потому что обменивать не на кого, у турок наших пленных нет, а продать мусульман можно только португальцам, но теперь нам закрыт доступ во все порты Пиренейского полуострова. Кое-кому мое решение не понравилось. Бунтовать не решились. Им хватило зрелища повешенья ренегата.
Каравеллы я решил продать в Англии. Они ходят быстрее галеонов, поэтому пользуются большим спросом. Осенью прошлого года в Роттердам пришло известие, что после трехгодичного плавания пришла в Плимут «Золотая лань» под командованием Френсиса Дрейка и привезла награбленной в Америки добычи на сумму, по разным сведениям, от шестисот тысяч до двух с четвертью миллионов фунтов стерлингов. Половину награбленного капитан отдал королеве, за что сын священника был сразу, прямо на борту корабля, посвящен в рыцари. В чем все рассказчики были единодушны — в передачи слов, сказанных вахтенным, который не узнал поднимающуюся по трапу королеву и гаркнул: «Куда прешься, шлюха!». Королевой-девственницей Елизавету назовут потомки, а современники были о ней противоположного мнения. Она это знала, поэтому сделала вид, что не услышала вахтенного. Иначе пришлось бы наказать за правду, что подданные не одобрили бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
