Зиму я провел в разных праздных делах. В основном охотился неподалеку от Роттердама в собственном лесу, который прикупил после возвращения из похода. В Голландии еще есть леса, а в них еще встречаются олени и кабаны. Последние мелковаты, не тянут на тех гигантов, которых я убивал в Ютландии.
В начале мая отправились в очередной поход. В Америку я уже не рвался. Больших денег и сопутствующих им лишений мне не надо. Вместо меня туда отравилась эскадра из четырех кораблей, которой командовал Матейс ван Лон. Один корабль эскадры принадлежал мне. Если повезет, другие натаскают мне каштанов из огня. Дома тоже сидеть не хотелось. В отличие от жены, мир для которой заканчивался за стенами Роттердама, а цивилизованный — за стенами нашего дома, мне не сиделось в Голландии. Мало в этих землях солнца во всех смыслах. Все-таки я вырос намного южнее.
В Северном море и Ла-Манше испанские корабли перестали появляться. Возле Пиренейского полуострова тоже никого не встретили. В Лиссабон теперь не зайдешь, чтобы подождать, когда осведомитель сообщит о потенциальной жертве. Столица Португалии стала базой вражеского флота. В апреле португальские кортесы собрались в городе Томар и провозгласили Филиппа Второго своим королем. Новый король пообещал им, что не допустит назначение испанцев на государственные должности в Португалии. Говорят, пока держит слово. И вообще, в Португалии он вел себя не так, как в Нидерландах. Армии было запрещено грабить местное население, даже сторонников Антонио. Сыграло ли роль то, что португальцы были католиками, или сделал правильные выводы после изгнания из Нидерландов — не знаю. Все мы — и короли в том числе — полосатые и пятнистые; не выделишь один цвет — белый или черный.
Мы прошли мимо Кадиса. Наверное, захваченный в прошлом году испанский капитан, обладатель замысловатых усов, уже дома. Князь Оранский быстро договорился с Алессандро Фарнезе об обмене пленными. Попались нам несколько мелких судов, но я решил не размениваться.
При подходе к Гибралтару задул западный ветер. Приняв его за подсказку судьбы, я повел фрегат в Средиземное море. Пролив миновали без проблем. Видели много рыбацких суденышек, которые сразу устремлялись к берегу. В будущем рыбаки станут головной болью торгового флота. Капитаны и штурмана сейнеров и траулеров слышали что-то о МППСС (Международных правилах по предупреждению столкновений судов), но то ли слишком мало, то ли не приняли всерьез. Перефразируя Карла Маркса, скажу: «Нет такого правила, которое не нарушил бы рыбак, ведущий промысел». Хорошо знают только те, которые дают им преимущества. По одному из них надо уступать дорогу рыбаку, который ловит тралом. Однажды на дальнем Востоке шел я пересекающимся курсом с траулером. Он должен был уступить мне дорогу. Смотрю, включает огни, обозначающие, что тянет трал, а сам шпарит полным ходом.
Я связался с ним, говорю:
— Ты меня за лоха не держи. На десяти узлах тралы не тягают. Уступай дорогу.
— А ты не с рыбаков перешел на торговый флот? — спросил капитан траулера.
— Нет, — ответил я. — Сразу умным родился.
Мы с помощью ветра и течения благополучно миновали мыс Гибралтар и милях в десяти юго-восточнее попали в штиль. Ветер стих внезапно, словно наверху решили отключить кондиционер и щелкнули тумблером. Фрегат лежал в дрейфе милях в шести от берега. Было жарко, но сухо, поэтому не так напряжно, как в тропиках. По моей каюте летала целая эскадрилья серых мух. Мы подхватили их где-то в этих краях, хотя все время шли от берега в нескольких милях. Йохан Гигенгак развлекался, убивая их хлопушкой, изготовленной им же из палки и куска кожи. Достойное занятие для одного из богатых граждан славного города Роттердама. Мой слуга оказался более предприимчивым, чем его старший брат. Грамотно вкладывая деньги, полученные в походах, Йохан Гигенгак превратился в довольно состоятельного человека. Что не мешало ему оставаться моим слугой. В таком статусе он не участвовал в сражениях, рисковал меньше остальных, но долю имел, как матрос или солдат. При этом питался лучше их, а уж про то, сколько он выпил моего вина, байки ходили по всему городу. Стоит признать, что выпитое вино делало его энергичным. Дернув втихаря кружку вина, он, напевая пресквернейшим голосом незамысловатую песенку, начинал что-нибудь делать, старательно и долго. Убивать мух на худой конец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Испанский галеас появился перед заходом солнца. Шел он с северо-востока и ближе к берегу. Длиной метров шестьдесят, шириной около десяти. Нижняя часть корпуса серая, верхняя — черная с желтыми полосами. Три мачты с огромными латинскими парусами, сейчас свернутыми, подвязанными к рю, которые в свою очередь поставлены вертикально возле мачт и принайтованы к ним, и шестьдесят четыре красные весла, которые в такт погружались в воду и поднимались из нее, роняя капли воды. Спереди торчал шпирон. На форкастле установлено двенадцать пушек: четыре тридцатидвухфунтовые куршейные и по четыре двадцатичетырехфунтовых бортовых. На фальшбортах десятка по полтора легких фальконетов на поворачивающихся вилках. На ахтеркастле еще десять пушек двадцатичетырехфунтовых, все бортовые. Кораблестроитель не предполагал, что его детищу придется от кого-нибудь убегать и отстреливаться. Обычно на галеасе экипаж состоит из капитана, двух шкиперов, четырех офицеров, священника, врача, боцмана, плотника и около тысячи гребцов, матросов, комендоров и солдат. Не мудрено, что вся эта орава решила, что им по плечу захватить фрегат под голландским флагом, который покачивался на невысоких волнах, ожидая, когда задует ветер.
Дуть ветер не собирался, поэтому я приказал спустить на воду баркас. С бака на него завели буксирный трос. Баркас развернул фрегат левым бортом к приближающемуся галеасу, после чего спрятался за корпус корабля, ожидая следующий приказ.
Испанцы выстрелили первыми с дистанции кабельтова два. Только одно тридцатидвухфунтовое ядро попало в борт на полметра выше ватерлинии. Еще одно оборвало грота-ванты левого борта. Пальнули, как понимаю, ради форса. Уверены, что захватят приз абордажем. На форкастле скопилось около сотни солдат, вооруженных короткими пиками и мечами.
Залп наших пушек был более результативным. С дистанции чуть больше кабельтова они разворотили форкастель, превратив ее в нагромождение убитых и раненых людей, орудийных стволов и обломков бревен и досок. Эта куча шевелилась, из нее выползали окровавленные люди и скатывались на куршею. Одно ядро угодило в правую скулу возле закрепленного там якоря с металлическими лапами и деревянным штоком. Ядро пробило в корпусе небольшую дыру. Якорь от сотрясения сорвался и смайнался в воду на длину якорного каната, второй конец которого был надежно закреплен на форкастле или привален пушкой и обломками бревен. Видимо это ядро или какое-то другое, угодило в гребцов правого борта, потому что ближние к нам три весла остались опущенными в воду. За них зацепились другие и тоже остались в воде, из-за чего галеас резко повернулся к нам левым бортом. Испанцы сперва разрядили в нас бортовые фальконеты, а когда галеас полностью повернулся к нам бортом, пальнули из пушек на корме. Двадцатичетырехфунтовые ядра проломили в двух местах фальшборт и поразили несколько человек. Одному матросу оторвало ноги выше коленей. В горячке он пытался встать, и его руки соскальзывали на мокрой от крови палубе.
Испанский десант вышел на верхние палубы, готовясь к атаке. Несколько человек стреляли по нам из тяжелых мушкетов, положив их на планширь. Испанцы были уверены, что все наши пушки разряжены, что не успеем выстрелить еще раз до того, как они окажутся на нашем корабле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дождавшись этого, я приказал:
— Карронады, огонь!
Залп картечью смел испанских десантников с верхних палуб и заодно досталось многим гребцам левого борта. Кому-то картечина прилетела через порт для весла, кому-то — через борт, по сравнению с нашим, трехслойным, — очень тонкий, потому что данный тип кораблей не предназначен для плавания в штормовую погоду. Они редко выходят в открытое море и обычно ночуют в портах. Снесло и полосатый зелено-синий шатер, который стоял на ахтеркастле. Наверное, капитанский. Сидеть в каюте в такую жару тяжко.
