— А вам про что же говорят, — поддержал дьякона в качестве единомышленника Термосёсов.
— Я говорю, что радикальное тут надобно лекарство, — отвечал всем зараз сконфуженный Омнепотенский.
— Конечно, радикальное. Пармен Семенович вам про то и говорят, что радикальное, — внушал Термосёсов, нарочно как можно отчетистее и задушевнее произнося имя Туганова.
— А это радикальное лекарство не опека, а опять-таки…
— Опять-таки свобода, — досказал, поднимаясь с дивана, Туганов, — и свобода, почивающая на том доверии, которое имеет Государь к народу, разбивая его вековое рабство, не боясь всех пуганий.
— Однако, как это скучно толковать с ними, — шепнул он, выходя из-за стола, Туберозову, но не получил от него никакого ответа, а снова был атакован Варнавой.
— Позвольте, мне кажется, вам, верно, не нравится, что теперь все равны.
— Нет-с, мне не нравится, что не все равны. — Омнепотенский остановился и, переждав секунду, залепетал:
— Все, все должны быть равны.
— Да ведь Пармен Семенович вам это и говорят, что все должны быть равны! — отгонял его от предводителя Термосёсов. — О чем вы спорите? Вы сами не знаете, о чем вы говорите.
— Чурило ты! — отозвался к Варнаве Ахилла.
— Ах оставьте, сделайте милость, я не с вами и говорю, — отрезал Ахилле Омнепотенский. — Я говорю, что все должны быть равны.
— Да с вами именно об этом никто и не спорит, — успокоил его Туганов.
— Вам, верно, Англия нравится, — метнул ему Варнава. — Эти перелеты Омнепотенского более не сердили Туганова и даже показались ему вдруг очень забавными.
— Да, мне очень нравится Англия, — отвечал он.
— Вот видите: я это отгадал! — воскликнул Омнепотенский. — Она именно в том, верно, вам нравится, в чем мы на нее похожи.
— Но там же-с лорды есть, лорды, лорды.
— Да, там это старо и подгнивает уж, а у нас недавно свои новые лорды заведены.
— Наше дворянство тоже не новость-с.
— Да-да, что же дворян считать: они уже выведены в расход и похерены.
— А вам, конечно, и досадно, и жаль, что исчезли сословные привилегии.
— Нет, мне жаль, что они не исчезли, а даже вновь создаются: исчезли лорды грамотные, теперь безграмотные учреждены.
— Кто же это такие, это привилегированное у нас сословие? — спросил Омнепотенский.
— Мужики.
— Что-о-с! Да в чем же заключаются их привилегии?
— А в чем заключаются привилегии лордов?
— Не знает, — громко буркнул Термосёсов.
— Позвольте-с!
— Да ничего, — не знаешь, — отозвался Ахилла.
— Наши мужики имеют свой сословный суд, которого кроме их никто не имеет.
— Да вот вы как! — отвечал Омнепотенский.
— А вы как?
— А вы же как? — смеясь, отозвался в ноту Туганову Термосёсов.
— Я имею об этом свои суждения, — отвечал раскрасневшийся Омнепотенский.
— Да разве, разве обо всяком предмете можно иметь несколько суждений? — ядовито обрезывал его Термосёсов.
— Одно будет справедливое, другое — несправедливое, — проговорил Дарьянов.
— Ведь правда-то одна бывает или нет? — внушал Варнаве дьякон.
— Между двумя точками только одна прямая линия проводится, вторую — не проведете, — втверживал Термосёсов.
— И прямая всегда будет кратчайшая, — пояснял Дарьянов.
Туганов в душе смеялся над этой дружной поддержкой, которую встретило его последнее шутки ради сказанное замечание, а Омнепотенский злился.
— Да это что ж? ведь этак нельзя ни о чем говорить, — кричал он. — Я один, а вы все вместе говорите. Этак хоть кого переспоришь. А я знаю одно, что ничего старинного не уважаю и что теперь надо дорожить всякими средствами, чтобы образовать народ.
Омнепотенский сильно подчеркнул слова всякими средствами, а Туганов, как бы поддерживая его, сказал:
— Да это даже так и делается: у меня в одном уезде мировой посредник школами взятки брал.
— Ну да-с, как же братки взял… Нет-с!
— Уверяю вас, брал, да я его и не осуждаю: губернаторы, чтоб отличаться, требуют школ, а мужики в том выгод не находят и не строят школ. Он и завел: нужно что-нибудь миру, — «постройте, канальи, прежде школу». Весь участок так обстроил.
Туганов встал и, отыскав хозяйку, извинялся перед ней, что все попадает из спора в спор; и сказал, что он торопится и хотел только непременно ее поздравить, а теперь должен ехать. На дворе зазвенели бубенцы, и шестерик свежих почтовых лошадей подкатил к крыльцу легкую тугановскую коляску; а на пороге вытянулся рослый гайдук с англицкой дорожной кисою через плечо.
V
Туганов и Плодомасов через минуту должны были уехать, но Омнепотенский не хотел упустить и этой минуты: он отбился от терзавших его Термосёсова и Ахиллы и, наскочив на предводителя, спросил:
— Скажите, пожалуйста, правда это, что дворяне добиваются, чтоб им отдали назад крестьян и уничтожили новый суд?
Туганов спокойно отвечал, что это неправда.
— А зачем пишут, что народ пьянствует и мировые судьи скверно судят?
— Потому что это так есть.
— Ну это значит пятиться назад! — воскликнул Омнепотенский.
Туганов посмотрел на учителя и, обратясь к дьякону, сказал:
— Возьми-ка, отец Ахилла, у моего человека нынешие газеты мои.
Ахилла вышел в переднюю и возвратисля с пучком сложенных газет.
— Прочитай вот это! — указал Туганов дьякону, подавая один номер.
— «Из села Богданова»?
— Да, «Из села Богданова».
Ахилла откашлялся и зачитал, кругло напирая на о:
«Из с. Богданова. (Ряз. губ.) Земля в нашей местности хороша, и хотя требует удобрения и серьезного ухода, но и вознаграждает труды. Но откуда же здесь та страшная, подавляющая бедность, которая гнездится в каждой хижине, под каждою кровлею? Ведь не судьба же назначила народу быть под вечным рабством нужды и голода? Наши мужики живут кое-как, перебиваясь из дня в день. Страсть к вину неодолима, и она самый страшный враг нашего народа. Нужно пожить в деревне, чтобы увидеть и поверить, в каком огромном количестве истребляется вино. В Богданове нет кабака, но в соседней деревне Путкове, лежащей в полуверсте отсюда, их 3 рядом, а деревня небольшая. Тут-то и пропивается хлеб, отсюда-то и выходит голод. Ведь кроме хлеба пропивать нечего. Ни промыслов, ни ремесел нет у нас. Что делают мужики зимою? Почти ничего, кроме немногих, уходящих на сторону. Но отчего же они ничего не делают? Потому что не умеют ничего делать, да и делать нечего, да и охоты нет. Нужна предприимчивость, нужно уменье. А этому надо нас учить и работу дать надо. Кто же обязан сделать это?»
— Это, верно, «Весть»? — воскликнул Варнава.
— Нет, — это «Биржевые ведомости».
— Ну и что ж такое, что лежат мужики?
— То, что они портятся, — заваляться могут.
— Бесхозяйство пойдет, — поддержал другой гость.
— Пьянство, — сказал третий.
— И нищета.
— Под лежачий камень вода не пойдет.
— Не почесавши и чирей не сядет, — закончил Ахилла.
Туберозов опять покачал ему головою, а Захария шепнул: «Веред, надо говорить веред, а не чирей».
— Веред не сядет, — объявил дьякон.
— Ну так почитай господину учителю дальше.
— Где-с?
— Кряду читай, кряду.
— «Из Шуйского уезда»?
— Да, «Из Шуйского уезда».
— «Из Шуйского уезда» — возгласил дьякон и продолжал:
«В недавнее время у одного нашего мужика А. В. порубили лес, всего рублей на 50. Воры пойманы. Хозяин сделал заявление о том мировому судье. Началось следствие. Виновные должны были сознаться в своей виновности. Казалось бы, факт, подлежащий суду, несложен, и для надлежащей оценки его не нужно иметь особой замысловатости. Дело просто и ясно: похищена собственность, похитители пойманы на месте и уличены перед судом, поэтому потеря собственника должна быть вознаграждена со стороны их. Так бы, если не строже, решил это дело всякий. Но мировому судье никак не хочется так покончить. Напротив, ему почему-то хочется оправдать виновных. Для этого он пускает в ход всевозможные меры худопонимаемой им власти, грозит собственнику в будущем. Но собственник при всем этом не мирится, требует суда и суда законного. Что теперь делать мировому судье? Ничего не остается, как штрафовать виновных. Он и штрафует. Но чем? Страшно сказать, двумя рублями, тогда как мужик-собственник только во время судебного процесса потратил 6 рублей. Что можно сказать о таком суде? То, что существование его не лучше, чем отсутствие суда. Такой суд, помимо разорения хозяйства, развращения нравов, ровно ничего не дает обществу. Станет ли хозяин энергично трудиться, увеличивать собственность, когда не уверен, что он обеспечен в своей собственности. С другой стороны, почему нам не воровать, решат мошенники, когда за рубли с нас берут копейки или вовсе ничего. Кроме того, такой суд, в глазах собственников, падает черным пятном на всю реформу суда, и не здесь ли кроется причина понижения нравственного уровня крестьян?»
