— Переводи Аппу как Ройк, а Таю-ю как Немертея, — обратился Атлантида к компьютеру.
— Самоназвания придают особую прелесть рассказам, — попытался спорить комп. — Но если тебя не интересуют тонкости, если тебе плевать на стиль, то, пожалуйста.
И комп продолжил:
«Но я узнал, что милость природы Ройка не дает узнать милость природы Немертеи. И чем больше узнаешь милость природы Ройка, тем меньше стремишься познать милость природы Немертеи. Те органы, которые могут узнать эту милость, постепенно атрофируются, и такой к-хи отныне может узнавать только милости природы Ройка. Когда я узнал об этом, я очень обрадовался. Я подумал, какая светлая радость (переведено приблизительно) посетила меня, раз смотрители оградили меня от милостей природы Ройка и дали возможность познать милости природы Немертеи. И вот теперь я пытаюсь вспомнить милости природы Немертеи и не могу… не знаю ничего о ее милостях…»
Далее последовала долгая пауза. Молчал не компьютер — кувшин. То ли к-хи раздумывал о том, что должен сказать кувшину, то ли сказанное было стерто.
Наконец голос зазвучал вновь:
«Когда я смотрел, как аннигилируется тело С-сма, дабы не испятнать гниением лик природы Немертеи, я пытался вспомнить, какие милости оказала мне природа Немертеи. И когда я пошел во дворец, дабы узнать, когда мне и моей жене (переведено приблизительно) будет оказана милость, я все равно не мог вспомнить о милостях природы Немертеи. Я не думал новые мысли и даже не мог думать старые. Мне была оказана милость творчества — так говорил смотритель. Но сделанное мной не походило на милость. Даже на самую маленькую. На стенах камеры для погребальных кувшинов я пытался сделать фреску, но не смог. Я хотел записать в кувшин рассказов свой рассказ о королеве, потерявшей короля и лишившейся счастья оказывать милость своим подданным… Но я придумал только первые слова. Ровно тридцать два слова и еще песню. А когда придумал, то понял, что я не оказываю милость — я ее отнимаю.
Итак, я, оставшийся без милостей, пришел к дому Белому и увидел огромную толпу. К-хи стояли перед новым входом в дом Белый и выкрикивали одно слово: „Милость!“ Стражники в защитных костюмах и все при оружии (неясен вид оружия) выстроились у входа во дворец. Я знал, что в толпе стоят те, кому милость, оказанная королем и королевой, оказалась слишком краткой. Я знал, что такие к-хи есть, но не знал, что их так много. Я посмотрел на двух к-хи, стоящих среди толпы. Они не кричали, как все, а плакали. Женщина была немолодая, мужчина — почти старик. Я подошел и спросил их, как долго им была оказана милость.
И женщина сказала:
— Всего два дня. Два дня милости после десяти лет ожидания.
Мужчина же ничего сказать не мог.
Два дня… Всего два дня. Я бы тоже плакал, если бы милость короля и королевы покинула меня через два дня.
Я подошел к дому служителя дворца, и служитель сказал, что завтра мне и моей жене будет оказана милость короля и королевы. Завтра я услышу их сладостные голоса, похожие на теплый западный ветер в доме Белом, когда будут творить они свою милость мне, жалуемому из сердца своего. Когда к-хи слышат голоса короля и королевы, они ликуют, и плоть их молодеет, и дух молодеет. Да живут король и королева вечно! Я обрадовался и побежал. Я бежал, чтобы поскорее сообщить жене об этом. Я даже истратил последние деньги (переведено приблизительно), чтобы нанять глайдер (переведено приблизительно). Я прибежал к жене и рассказал ей о том, что завтра будет оказана милость. И она заплакала и сказала: „Теперь мне даже не надо погребального кувшина“. Я закричал на нее. Я возмутился. Я сказал, что погребальный кувшин — это главная милость природы Немертеи. И когда я это выкрикнул, мне в голову пришла ужасная мысль: вдруг это не главная, а единственная милость природы, Немертеи? Я испугался этой мысли и ушел в свою ячейку, взял погребальный кувшин и стал беседовать с ним, как это делал почти всю жизнь (переведено приблизительно), с тех пор как мой па и моя ма подарили мне погребальный кувшин. И вот, беседуя, я понял, что это последняя моя беседа с погребальным кувшином и последний мой день жизни. И больше я ничего не смогу сказать своему кувшину. И так получится, что завтра я не успею получить милость короля и королевы, и моя жена, даже если сегодня она беседует с погребальным кувшином не в последний раз, тоже не сможет получить милость, потому что милость всегда даруется двоим…
И я заплакал — как плакала та женщина в толпе, которая наслаждалась милостью всего два дня. Я оставил свой кувшин и побежал к дворцу и стал просить служителя, чтобы, король и королева — да живут они вечно! — оказали нам с женой милость сегодня, потому что я не могу ждать до завтрашнего утра. И служитель все понял, он взял меня за руку и сказал, что милость, которая должна быть оказана завтра, не может быть оказана сегодня.
И тут я увидел женщину, очень бледную, в длинном белом платье, которая держала в руках погребальный кувшин. Она стояла в толпе тех к-хи, что лишились милости. И вдруг она подняла свой кувшин над головой, закричала: „Смерть!“ (переведено приблизительно) и разбила кувшин о плиты мостовой. И черные осколки кувшина лежали на красных и синих плитках. И никто не плакал. Даже эта женщина. И я не плакал. Моя плоть состарилась, мой дух состарился. Я не услышу завтра голосов короля и королевы — да живут они вечно! — похожие на шепот западного ветра. И я пошел домой… я рассказал кувшину то, что видел. Я понял, что дух к-хи, видевший, как разбили погребальный кувшин, не может быть использован для оказания милости кому бы то ни было. Но я вспомнил о кувшине рассказов, в который не смог поместить свой рассказ о королеве, потерявшей короля, и решил, что мой кувшин теперь станет кувшином рассказов. Пусть с моей помощью никто не окажет никому милость, но…»
— Текст закончен, — сообщил компьютер.
Атлантида не сразу понял, что не услышит голоса в наушниках. Он сидел на кровати и смотрел прямо перед собой. И видел красные и синие плитки площади перед дворцом. И повсюду — черные осколки. И женщину в белом платье. И складки ткани колебал теплый западный ветер.
— Что вы думаете по поводу наших находок? — спросил он у сукки.
Те переглянулись, и сукки Кай-1 сказал:
— Ребята переживали тяжелые времена.
— А я думаю, мы нашли кувшины, помещенные в Аид.[4] Подземное царство, где нет ни мучений, ни наград. Ничего. Но в местном Аиде нет и Леты, смывающей память о прошлом. Хотел бы я знать, как звучат кувшины, попавшие в Элизии.
— Или в Тартар,[5] — подсказал сукки Кай-1.
Платон хотел включить запись следующего кувшина, но отложил «смычок». Было слишком тяжело. Будто только что вернулся с похорон, но не выпил еще и не помянул. Зато выслушал много речей о том, каким хорошим парнем был покойный. Помнится, был такой у него знакомый… то есть едва знакомый парень. Сан Саныч. Астронавт на дальних рейсах, командир грузовоза. То есть Сан Саныч один на том корабле и летал. Дельный парень. Только почему-то поговорить с ним не получалось. Встретятся где-нибудь на пересадочной базе. Привет! — Привет! Ну, еще пара шуток, глоток текилы — и все. А ведь парень-то надежный, никогда ни перед кем шеи не гнул, и умница, и остряк. Одно слово скажет — все вокруг смеются. Говорят, была у него какая-то задумка насчет планеты Итака. И все хотел Атлантида поговорить, с ним по душам. И почему-то не поговорил… Не успел. Сгорел Сан Саныч вместе со своим грузовозом. Ничего не осталось. М-да… А теперь уже не поговорить. У людей нет погребальных кувшинов. А еще Сан Саныч слово умел держать — обещал груз подбросить по дороге — непременно подбросит, нигде не затеряет. Выпить любил. Почему они не поговорили по душам, как этот к-хи со своим погребальным кувшином?.. То ли Платон боялся дерзкой его прямоты, то ли Сан Саныч Платона за дельного человека не считал? А что, если один человек для другого — погребальный кувшин? Глупые какие-то мысли. И совсем не аристократичные. Без легкости. Без иронии, без полета. Ясно, что срочно требуется выпить. Рассольников вытащил из багажа бутылку текилы, отправился в столовую и развязал Андро. Разрезал лимон. Налил себе и ей. Насыпал соль на руку. Она тоже насыпала. Выпили, долго сосали четвертинки лимона. Будто не было меж ними смертельной схватки, будто они, как прежде, — друзья.
— Сходи в туалет, — предложил Атлантида.
— Будешь меня сопровождать? — спросила она, вытирая лицо мокрой тряпкой-кляпом.
— Нет. Рискну отпустить тебя одну.
— Глупо, Платон. Ты ведешь себя глупо, и сам не понимаешь — насколько. Хочешь, я дам тебе совет? Возвращайся на Ройк. А лучше на свою Землю-дубль. Сегодня же. Сейчас. Забирай своих друзей сукки — и вперед.
