приливает к лицу, и уже почти кричу: – Ты чего, козел, пургу гонишь? Хочешь сказать, что девушка не может забрать из дорогущей клиники собственную мать, которую к тому же сегодня выписали?
Тишина, наступившая в кабинете, давит на голову и, кажется, разливается патокой по плечам, растекается лужицей по полу.
«Спасибо батя! – мелькает мысль. – Только ради этого момента стоило с тобой помириться».
Оперативники переглядываются, дятел, как черт на пружинке, взлетает и вопит:
– Кто ее выписал? Я лечащий врач! Я!
– Хреновый ты врач, раз о пациентке ничего не знаешь, – пожимаю плечами я, вколачивая последний гвоздь.
На столе звонит телефон, Наташка отвечает. Она слушает собеседника, а ее лицо становится похожим на гипсовую маску.
– Хорошо, спасибо, – жена смотрит на присутствующих. – Извините за беспокойство, ложная тревога, – бросает быстрый взгляд на Стрельникова. – Матвей Юрьевич, останьтесь, нам нужно поговорить.
– Господа, прошу к выходу.
Я провожаю полицейских, а по дороге объясняю им, что днем делал обход главный врач, который и выписал пациентку. А то, что никто не заметил, как она покидала клинику, это внутренние недочеты, с которыми будем разбираться в рабочем порядке.
На стоянке ловлю боковым зрением моргнувшие фары, приглядываюсь, узнаю номера. Санек выходит из машины.
– Ты что здесь делаешь? – набрасываюсь на него.
– За вами приехал.
– Один?
Всматриваюсь в черноту салона.
– Да. Арина у вас дома.
– Отлично, поехали.
У дверей маленькой студии останавливаюсь, волнение сжимает грудь. Не могу оценить свои эмоции. После Леры ни одна женщина не ступала на порог этой квартиры. Что я делаю? Зачем?
Достаю ключ, но не решаюсь вставить в скважину, словно это не мой дом, поэтому просто давлю на кнопку звонка. Слышу, как вдалеке разливается звонкая трель, жду, но никто не торопится впустить меня.
И что делать? Может: Арина не поехала в студию? С ее упрямым характером помощник мог не справиться. Черт! Надо было самому!
Сжимаю телефон и еще раз давлю на кнопку. И тут дверь распахивается, будто Арина стояла за ней и вслушивалась в шорохи на лестничной клетке. Она видит меня, смотрит мне за спину, в глазах мелькает растерянность.
– Меня не ждала? – спрашиваю тихо. – Пустишь?
– Но… – она секунду медлит, потом отодвигается. В полумраке прихожей лихорадочно блестят глаза. – Проходите, это ваш дом.
– Теперь и твой тоже.
– В честь какой радости? – она сжимает пальцы в замок. – Хотите, чтобы долг еще больше вырос?
– Нет, что ты! – взмахиваю руками. – Побудь здесь пару дней, вдруг тебя начнут разыскивать.
Рассказываю ей о визите полиции и словах Стрельникова. Она сверлит остановившимся взглядом стену перед собой и молчит. Я наблюдаю за ней, а внутри творится что-то невероятное. Хочется подойти, обнять, прижать к груди, как ребенка, и сказать, что больше не дам ее в обиду. Сам разрушил ее жизнь, сам и верну все на свои места.
Я понимаю ее тревогу. Она боится за маму, за неприятности, которые создала частной клинике, за себя. Боится, что ее снова привлекут за нарушение закона, а бороться с сильными мира сего у нее нет ни сил, ни власти. Она еще не знает, что я всецело на ее стороне, готов защищать зубами и голыми руками, а почему готов, и сам не понимаю.
Протягиваю руку, хочу коснуться ее плеча, успокоить, и вдруг она поворачивается лицом, и все замирает внутри, превращается в кисель. Я хватаю Арину и притягиваю к себе.
Глава 27. Арина
Мы уезжаем от клиники, я постоянно оглядываюсь, пока здание больницы не остается далеко позади. И тут понимаю, что не знаю, куда Александр меня везет. Все нужные повороты мы уже миновали и сейчас мимо мелькают совершенно незнакомые места.
– Куда мы едем? – голос дрожит от тревоги.
– Эрик Борисович велел отвезти вас к себе домой.
– Куда? – от удивления теряюсь. – Спятили? Мало ему, что я в рабыню превратилась, еще и телом отрабатывать долг заставляет? Нет! Не поеду. Выпустите меня.
Я отстегиваю ремень и дергаю ручку двери. Салон оглашается воплями датчика.
– Тихо-тихо, – пугается помощник и хватает меня за руку. – Все в порядке. Никто не посягает на ваше драгоценное тело. Вам нужно пару дней не показываться у себя дома.
– С какой стати?
– Пристегните ремень, пока мы не сошли с ума от безумного сигнала. Прошу.
– Почему я не могу поехать домой?
Ремень все же пристегиваю, даже немного тушуюсь, становится стыдно за истерику. Мне люди помогают, а я…
– Это Стрельников вызвал полицию.
– Кто?
– Доктор Стрельников.
– Матвей не мог так поступить со мной, – вырываются слова. – Не мог! Ты врешь!
– Я? – Александр бросает на меня встревоженный взгляд, кажется, он растерялся от моей наивной уверенности в достоинствах бывшего жениха. – Вы же сами слышали, что Елена Ивановна сказала. Вашу маму второй год этот врач держит на успокоительных.
– Еще все неточно. Обследование не закончено. Может, так было надо, – упрямлюсь я, хотя понимаю, что он прав.
Одно только неясно, а оттого вызывает тревогу: почему мажор мне помогает? Или это его способ поиздеваться, сделать еще больнее, так, чтобы каждой клеткой тела поняла, какая мерзкая будет у меня жизнь.
– Святая простота! – вскрикивает помощник и хлопает по рулю ладонью. Я вздрагиваю и невольно сжимаюсь, первый раз вижу, как уравновешенный парень выражает эмоции. – Он же вас с потрохами продает!
– Да, Матвей не идеал, – гордо вскидываю подбородок. – Мы прошли вместе через многое. Мама относится к нему как родному сыну.
– А доктор считает ее своей матерью? Задумайтесь над этим.
Спорю с ним из чистого упрямства, хотя принимаю правоту. От прежнего милого и застенчивого Матвея, который имел идеалы и принципы, не осталось ничего. Сейчас я вижу дельца, который ради выгоды продаст любого, и осознаю: эта страсть к наживе дремала в нем всегда, только я, дура, закрывала на это глаза, вечно жертвовала собой, недополучала внимание и даже оргазмы.
