Александра я замечаю связку ключей.
– Наденьте.
Эрик протягивает мне и Елене Ивановне медицинские халаты, и маски. Теперь нас не отличить от персонала. Расчет верный: никто не обращает на нас внимания, все сотрудники заняты своими делами.
– А камеры? – голос сипит от волнения.
Если я попадусь за кражей пациентки, окажусь снова в тюрьме, и на этот раз повод будет.
– Отключены.
Облегченно выдыхаю. На первом этаже берем каталку и поднимаемся с ней на лифте. В отделении тишина, специально выбрали время, когда у медсестер и врачей вечерняя планерка. Меня оставляют возле лифта караулить каталку, остальные идут в палату. От нервного напряжения и адреналина, бушующего в крови, трясутся руки, и зубы выбивают чечетку, боюсь язык прикусить.
Мучительно вглядываюсь в коридор и молюсь: «Господи, дай нам еще минутку. Господи, повернись наконец ко мне лицом! Господи, помоги!»
Мои подельщики появляются через минуту. Александр несет на руках маму, Елена Ивановна семенит рядом, держа на весу бутылку капельницы. Эрика не видно.
«Струсил? – выплывает горькая мысль. – Точно! Струсил!» Неприятное чувство разжигает внутри огонь. Я только начала доверять этому человеку, а он…
– Эрик Борисович остался в палате, – торопливо сообщает помощник. – Только он может выкрутиться, если во время обхода обнаружат пустую кровать.
Маму укладываем на каталку, укрываем одеялом и едем вниз. Я слежу за цифрами, меняющимися на табло и подгоняю неповоротливую кабину. Седьмой этаж, шестой, пятый, четвертый… На третьем этаже лифт вдруг останавливается…
Я столбенею от ужаса.
«О боже! Пронеси!» – взрывается в голове отчаянная мольба.
– Маски! – шипит Александр.
Мы мгновенно натягиваем маски и шапочки до глаз. Помощник мажора успевает набросить простыню на лицо мамы и повернуться ко мне лицом. Он заслоняет меня, а я почти не дышу, боюсь выдать себя движением или звуком. Только Елена Ивановна видит входящих, но в медицинском наряде ее узнать невозможно.
– Вы куда везете пациента на ночь глядя? – взрывом сверхновой раздается в тишине голос Матвея.
Изо рта вырывается писк, Александр сжимает мой локоть и делает круглые глаза.
– Был приступ, – спокойно отвечает Елена Ивановна. – Нужны снимки.
– А-а-а, – равнодушно тянет Матвей и, кажется, теряет интерес.
– Это твой пациент? – спрашивает спутница жениха.
– Нет.
– Ну, забей! – гортанный хохоток громом разносится по тесной кабине.
Слышу, как Матвей нажимает на кнопку, двери закрываются, и лифт едет вниз. Осторожно выглядываю из-за плеча Александра. Бывший обнимает за талию красотку из кафе и что-то шепчет ей на ухо. Та пожимает плечами, но не отодвигается.
«Что они тут делают?» – бьется паническая мысль. – Кто эта женщина? Почему она в клинике? Работает вместе с Матвеем?» Вопросы всплывают со скоростью света, но ни на один нет ответа.
К нашему облегчению парочка не обращает на нас внимания и, как только кабина останавливается, вылетают из нее и разбегаются в разные стороны. Миг – и смех Матвея доносится уже от ресепшен. Настоящий ловелас!
Александр тянет каталку из лифта, и я переключаюсь. Когда мы сворачивает в боковой коридор, оглядываюсь: жених и дама, которую он обнимал в лифте, синхронно приближаются к выходной вертушке.
«Паразит! Сволочь! – киплю от негодования. – И здесь умудряется крутить шашни так, чтобы никто не поймал».
Постоянно прислушиваясь и оглядываясь, мы пробираемся к черному входу, возле которого уже ждет машина скорой помощи, и едем в больницу, которую посоветовала Елена Ивановна. В течение часа, пока идет обследование, места себе не нахожу от волнения, с двойным ударом мои мозги справляются плохо. Александр все смотрит на телефон, словно ждет сигнала.
Елена Ивановна показывается в дверях, качая головой.
– Что? Как?
– Все так, как мы и предполагали. Увы, заторможенное сознание вызвано искусственным путем.
– Что же делать?
– Выводить из него. Но в клинике «Альфа-групп» это опасно делать, может привести к непредсказуемым результатам.
– Ваши предложения? – спрашивает Александр.
– Оставить пациентку здесь. И вообще, я бы посоветовала вам обратиться в полицию. Явным криминалом попахивает.
– Криминал?
Мозги взрываются. Как? Не понимаю, за что и почему Матвей поступил так с мамой. Он же клялся мне в любви, говорил, что чуть ли не чудо совершил, когда спасал тещу. Если его слова – ложь, тогда это верх цинизма и подлости. Слезы дрожат в голосе, не могу ничего сказать.
– А Стрельников не найдет маму Арины?
– Я зарегистрирую ее под своим именем, – Елена Ивановна ждет от меня согласия, а я превращаюсь в камень, не могу ни слова выдавить.
– Так и поступим, – решает за меня Александр.
Маму кладут в одиночную палату. Уже в кровати она приходит в себя.
– А-рина, – слабый голос похож на шелест.
– Да, мамочка, – бросаемся к ней с родительницей. – Только не волнуйся, мы перевезли тебя в другую больницу.
– Х-хо-ро-шо, – мама закрывает глаза, но тут же снова распахивает их. – А Мат-вей?
Слова даются ей с трудом, но звучат уже значительно лучше. Теперь мне не надо напряженно прислушиваться к звуковой каше. Я обрадованно смотрю на родительницу: это по ее совету мы еще в клинике убрали капельницу, оставил лишь ее имитацию.
– Мамочка, это Елена Ивановна, – родительница наклоняется и приветливо улыбается, – твой новый лечащий врач.
– Х-хо-ро-шо.
Взгляд мамы становится туманным, и она засыпает.
– Так, кажется, все сложилось удачно, – радуется Елена Ивановна. – Арина, вы можете уезжать домой. Я сегодня подежурю на всякий случай, понаблюдаю за больной.
– Я вас отвезу, – говорит мне Александр.
Он не выпускает из рук смартфона, нет-нет, да поглядывает на экран. Точно! В клинике остался мажор. А почему он не звонит? Его поймали?
И словно в ответ на мой вопрос вибрирует телефон.
– Да, слушаю! – рявкает помощник.
Мы уже сели в машину, он завел мотор, но тут же его приглушил.
– Громкую связь включите, – прошу одними губами.
– Слушает он! – на весь салон гремит баритон мажора. – Почему не звоните? Я тут с ума схожу от неизвестности.
– Все получилось, не волнуйтесь.
