— И все же, Мулла, напрягись, вспомни!
— Семьдесят шесть недавно минуло. А может, и восемьдесят шесть. Не помню уже. Сам же говоришь, что я постарел.
— Ого! Серьезный возраст. Что-то я не припомню, чтобы банкет был.
— А я не люблю отмечать дни рождения, — усмехнулся старый вор.
— Не пора ли дорогу молодым уступить, а, Заки?
— Что это ты, Александр Тимофеевич, о молодых забеспокоился? Да и где они, молодые?.. Так, одни воробьи да петухи. А волк-то у тебя, поди, только я один и остался, хотя и старик.
— Да, ты прав, воробьев и особенно петухов много. Но есть и певчие. Соловьи, щеглы, кенары…
Мулла вскинул голову:
— Ах вон ты куда метишь, начальник! Молодым щеглом захотел старого волчару заменить? Но ведь щеглам-то надо много потрудиться, чтобы волчью масть заполучить. А такое дается только природой. Кстати, о щеглах. Вот о твоем-то Щеголе я слыхал нехорошие вещи.
— Какие же?
— А будто поет он для тебя какие-то особые песни.
Александр Тимофеевич улыбнулся широко.
— Да вот и про тебя ведь много чего разного говорят, даже не знаю, где правда, а где ложь.
Беспалый тут не покривил душой: о Мулле, одном из старейших российских воров в законе, действительно судачили разное: не то он когда-то сошелся с ссученными ворами, за что был лишен короны, не то был не согласен с политикой нынешних «законных» и в знак протеста сам сложил с себя державный венец.
— Это тоже объяснимо, начальник, — достойно качнул головой Мулла. — Я слишком долго живу на этом свете, а потому и говорят обо мне разное.
— Ты не обидишься, если я задам тебе один вопрос?
— Задавай, начальник, — великодушно согласился Мулла. — На умный вопрос всегда приятно ответить. А если вопрос глупый… так на глупость обижаться Аллах не велит. Есть и такие вопросы, которые могут добавить мудрости, а за это я обязан сказать тебе даже спасибо.
— Ты, я вижу, сам большой мудрец, Мулла, и разумом тебя бог не обидел. Ты знаешь, прежде чем приступить к серьезной беседе, хочу тебя угостить, Мулла, чем бог послал.
Беспалый открыл стоявший в углу его кабинета холодильник и стал извлекать оттуда всяческие закуски.
— Может, все-таки отведаешь плова, Заки Абдуллович? Сам лично готовил.
Александр Беспалый умел привечать: уже через пару минут на столе возвышалась распечатанная бутылка водки, тонко нарезанная селедочка благоухала чесночным ароматом, отваренная картошечка дышала особым пьянящим запахом, а в огромной тарелке горкой возвышался жирный плов из баранины с курагой — любимое блюдо старого вора.
Мулла не смотрел на еду — в данный момент она его не интересовала: из рук хозяина он мог принять только постную пайку.
Но Мулла мягко отверг уже третье предложение начальника колонии отобедать с ним за одним столом. Так и не дождавшись, когда законный наконец согласится влить в себя хоть стопку водки, Беспалый решил больше не тратить время на уговоры и сам начал с душистой селедочки.
— А правду говорят, что ты уже лет двадцать как не законный вор, Мулла?
Мулла поморщился:
— Неожиданный вопрос. Но на него может лучше всего ответить твой… батя.
Беспалый ждал чего угодно, но только не такого ответа.
— Ты знаком с моим отцом? — не сдержал своего удивления Беспалый.
— Как же мне не знать Тишку Беспалого? — хмыкнул Мулла. — Мы с ним не только чалились в одном лагере, но даже были очень близкими корешами. И потом, он такой же вор, как и я… Точнее, он ссученный, а я вор правильный. Чего ты на меня так уставился? Неужели он тебе никогда не рассказывал обо мне?
Подполковник Беспалый потерял интерес к пище. Он даже отодвинул от себя тарелку с селедкой, а потом, ничего пока не понимая, произнес раздраженным голосом:
— Что ты мелешь, Мулла, быть такого не может!
Старик оставался невозмутим.
— А ты, я вижу, суетишься, начальник. Так ведь недолго и аппетит потерять. Ты бы водочкой селедочку запил, тогда все в норму придет. — Беспалый продолжал недоуменно свербить старого зэка ненавидящим взглядом. — Не может быть, говоришь? — нахмурился Мулла. — А ты поинтересуйся как-нибудь у Тимофея… где он свой мизинец потерял… на левой руке. Уж не от этого ли пальца пошла ваша фамилия? Я его знаю с тех самых пор, когда он на вопрос, как твоя фамилия, невнятно отвечал, что сам он из деревни Грязнушки, а фамилию свою не знает.
Александр Беспалый пил редко. Он уже давно взял себе за правило не пить на работе вообще. А многие сослуживцы считали его убежденным трезвенником. Однако из них мало кто знал, что в его стальном сейфе всегда стояли бутылка водки и хорошее вино, которые держались там для особого случая. Такой случай сегодня наступил.
Беспалый поднялся, достал из кармана тяжелый длинный ключ и, распахнув металлическую дверцу сейфа, извлек из темного нутра пузатую бутылку французского коньяка.
— Будешь? Такой вещицей я угощаю проверяльщиков из Москвы. А сейчас хочу угостить тебя.
Тон Беспалого стал совершенно другим — почти просительным. Перемену в голосе начальника колонии старый вор почувствовал мгновенно.
— Хорошо… Налей, — после некоторого раздумья согласился Мулла. — Думаю, что меня Аллах поймет и не осудит за то, что я выпью рюмку с легавым. Разве отказываются от угощения, если оно идет от чистого сердца?
Александр Тимофеевич достал из шкафа два пыльных бокала, аккуратно протер прозрачное нутро тряпицей и принялся как-то суетливо разливать темную коричневую жидкость. Тоненькая струйка казалась почти живой.
Рука начальника колонии мелко дрожала, проливая дорогой коньяк на рабочий стол. А ведь действительно на левой кисти у отца отсутствовал мизинец. Только откуда об этом мог знать Мулла? В детстве Александр постоянно спрашивал у него, где же батяня оставил палец, и Беспалый-старший, прижимая к себе несмышленыша, отшучивался: «Это меня собачка укусила». Теперь он понимал, что тут была некая тайна, открыть которую отец не пожелал даже собственному сыну. И вот сейчас, по истечении стольких лет, он прикоснется к ней через старого зэка.
Выпили молча. Мулла, не привыкший к спиртному, сильно закашлялся, а потом, глядя затуманенным взором как бы сквозь стену, тихо стал рассказывать Александру Тимофеевичу Беспалому историю его отца.
— Познакомились мы с твоим батяней лет пятьдесят назад, а то и более. Вот как дело было…
Глава 46 Родитель
С Тимофеем Беспалым Заки Зайдулла впервые повстречался в начале тридцатых, когда им обоим было по четырнадцать лет. Заки тогда верховодил группой подростков-беспризорников, которые крали все, что лежало без присмотра. Но особым спросом у голодных малолеток пользовалась еда, а потому большую часть времени они проводили на рынках, где доводили свое мастерство карманников до совершенства.
Тимофей уже несколько лет как потерял родителей, умерших в холерное знойное лето. В тот страшный год костлявая забрала к себе почти все село, и дворы, некогда известные на всю округу своей веселостью, стояли тихими и покинутыми. Некому было оттащить покойников на погост, и трупы зловонили во дворах, прели в душных хатах. Из огромной семьи в пятнадцать человек Тимофей остался один. Он казался крохотным островком жизни посреди моря смерти: видя, как костлявая забирает в свои цепкие лапы один двор за другим, в себе не обнаруживал даже признаков болезни.
Он не помнил, как прибился к «холерному отряду», с которым провел целый год, разъезжая по деревням и селам Поволжья.
Потом Тимоха неожиданно приехал к тетке под Самару, которая хотя не выразила особой радости при появлении живого и здорового племянника, но зато и не отказала ему в ломте хлеба и крынке молока. Тиша жил, как умел: помогал по дому, колол дрова, следил за скотом и каждое утро ходил на базар за сметаной, которую хозяйка предпочитала всем остальным кушаньям. Именно на рынке с ним произошел случай, который в дальнейшем перевернул всю его жизнь.
Тот день был предпасхальный, и кроме обычной сметаны он должен был купить дюжину яиц, а еще муки для куличей. Базар был полон и напоминал растревоженный улей, который жужжал на все голоса, нахваливая привезенный товар. У одной из лавок его внимание привлек парень, который больше походил на ротозея, чем на покупателя: он поглядывал по сторонам, приценивался к товару, но ничего не покупал. Вдруг Тимоха увидел, как правая рука паренька уверенно скользнула в карман пальто стоявшей рядом с ним женщины и стремительно извлекла кошелек. «Вор!» — догадался Тимоха. А парень, словно почувствовав чей-то пристальный взгляд, неожиданно обернулся и, рассмотрев в толпе Тимоху, дружелюбно подмигнул. Он воровал умело и очень быстро — пальцы у него были длинные и неимоверно гибкие. В эти минуты он напоминал фокусника в цирке, способного подивить несколько сотен ротозеев, но сейчас вор блистал мастерством перед единственным зрителем. Парень ковырнул мизинцем самое дно кошелька и выгреб из него ворох бумаг и деньги. Деньги он засунул себе в карман, а потом ловко скинул кошелек себе под ноги. Затем он так же отчаянно сунул ладонь в карман крупному грузному мужчине, проплывшему мимо него неповоротливой тяжелой баржой. Вор растопырил ладонь и показал между пальцев несколько банкнот.
