– Вы хотите сказать, что пока я не подпишу их, ничего не сдвинется с места?
– Совершенно верно.
– Не понимаю. Предположим, я бы погиб – или вообще не родился. Неужели дела останавливаются каждый раз, как умирает каждый из Рудбеков?
– М-м-м… в общем-то нет. С разрешения суда дела продолжают идти своим чередом. Но вы здесь, и мы должны принимать это во внимание. Вы должны четче представить себе, что мое терпение подходит к концу. Только потому, что вы прочли несколько финансовых документов, вам уже кажется, что вы разбираетесь в бизнесе. Вы ничего не понимаете в нем. Например, вы убеждены, что финансовые рычаги, которые вручены лично Джону Уимсби, вы можете обратить в свою пользу. И если вы попытаетесь пойти на это, пока мы занимается установлением факта смерти ваших родителей, я вижу, что нас ждет масса неприятностей. Мы не можем позволить себе это. Компания не может позволить. Рудбеки не могут позволить. Поэтому я требую, чтобы бумаги были подписаны сегодня, – и покончим с этой глупой болтовней. Ясно?
Торби опустил голову.
– Я не сделаю этого.
– Что вы имеете в виду – я не сделаю этого?
– Я не подпишу ни одной бумаги, пока не буду твердо знать, что делаю, тем более что до сих пор я не видел документов, подписанных моими родителями.
– Мы еще посмотрим!
– Я буду стоять на своем, пока не разберусь, что тут делается!
Глава 19
Торби почувствовал, насколько трудны стали его изыскания. Дела шли вроде бы как и раньше и в то же время по-другому. Он начал смутно подозревать, что уроки, которые он получил в деле организации бизнеса, были подготовлены не самым лучшим образом. Он тонул в потоке данных, которые не имели отношения к делу, в «отчетах» и «анализах», которые не были анализами. Но он знал так мало, что потребовалось много времени, прежде чем у него появились сомнения.
Подозрения перешли в уверенность с того дня, как он бросил вызов судье Брадеру. Долорес трудилась, как всегда, не покладая рук, и люди, как и раньше, вскакивали, когда он обращался к ним, но бурный поток информации стал иссякать, пока окончательно не прекратился. Перед ним бесконечно извинялись, но найти теперь то, что ему было нужно, не было никакой возможности. Или «обзор был подготовлен, куда же он делся», или «человек, который занимается этим вопросом, уехал из города», «или эти папки лежат в сейфе, но никого из должностных лиц сегодня нет на месте». Ни судья Брадер, ни дядя Джек ныне не помогали ему, а их помощники демонстрировали вежливую беспомощность. Он не имел ни малейшей возможности отловить дядю Джека где-нибудь в поместье. Леда сказала ему, что «папа часто уезжает по делам».
Даже в его собственном офисе дела начали валиться из рук. Не смотря на библиотеку, организованную Долорес, она сама не могла найти или даже припомнить, где находятся бумаги, положенные на сохранение. Наконец он как-то потерял терпение и выставил ее.
Она восприняла это очень спокойно:
– Простите, сэр. Но я очень стараюсь.
Торби извинился перед ней. Увидев, что происходит, он понял, что столкнулся с саботажем; он насмотрелся на грузчиков, которые были большими мастерами такой волынки. Но это бедное создание было тут ни при чем; он зря набросился на нее.
– Я в самом деле был не прав, – умиротворяюще сказал он. – Возьмите себе свободный день.
– О, я не могу, сэр.
– Кто вам это сказал? Отправляйтесь домой.
– Я бы предпочла остаться, сэр.
– Что ж… как вам будет угодно. Но пойдите отдохните в дамской комнате. Это приказ. Увидимся завтра.
Ему было необходимо остаться одному, вынырнуть из потока фактов и цифр. Он стал прикидывать, что ему удалось понять. Наконец он смог набросать на бумаге какие-то результаты.
Итак: судья Брадер и дядя Джек подвергли его сокрушительной бомбардировке за отказ подписать их полномочия.
Итак: он может считаться «Рудбеком из Рудбеков», но пока родители Торби не будут официально признаны погибшими, дядя Джек будет продолжать вершить дела.
Итак: судья Брадер откровенно сказал ему, что, пока он не признает своей полной некомпетентности и не подпишет доверенности, не будет предпринято никаких шагов относительно вышеупомянутого дела.
Итак: он не знает, что подписали его родители. Он пытался выяснить это – и потерпел поражение.
Итак: «владение» и «контроль» – это совершенно разные вещи. Дядя Джек контролирует все, чем Торби владеет, хотя принадлежит ему номинально всего одна доля, что позволяет дяде Джеку считаться действующим директором фирмы (Леде принадлежит куда больший кусок, так как она из Рудбеков, – но дядя Джек скорее всего контролирует и ее вклады тоже; Леда не обращает внимания на дела).
Вывод…
Какой вывод? Что дядя Джек занимается какими-то махинациями и поэтому не дает ему разобраться в делах? Да нет, что-то не похоже. У дяди Джека такая прибыль, что только патологический скряга хотел бы получить больше денег. Похоже, что дела его родителей в полном порядке – их счета заметно выросли; а мегабак, который дядя Джек вручил ему, вряд ли может нанести им серьезный урон. Еще одна статья отчислений относится к бабушке и дедушке Бредли, плюс некоторые суммы на поддержание в порядке их дома – ничего серьезного, еще пара мегабаков. Вывод: дядя Джек – босс, ему нравится быть боссом, и он собирается оставаться им, сколько возможно.
«Статус»… У дяди Джека высокий статус, и он борется, чтобы сохранить его. Торби показалось, что наконец он понял его. Дядя Джек жаловался, что загружен работой выше головы, но ему нравится быть хозяином – точно так же, как капитан или старший офицер в Семье не щадили себя в работе, хотя каждому члену Семьи Свободных Торговцев принадлежала равная доля. Дядя Джек – это «старший офицер» и он не собирается уступать свое высокое положение тому, кто вдвое моложе его и кто (будем смотреть в лицо фактам!) не разбирается в делах, знать которые требует это положение.
В этот момент озарения Торби решил, что он должен подписать доверенность дяде Джеку, который заслужил такое отношение своей нелегкой работой, в то время как Торби всего лишь стал наследником. Дядя Джек, наверное, был жестоко разочарован, когда он, Торби, вернулся живым; эта ухмылка судьбы не доставила ему никакого удовольствия. Да пусть ему все достанется! Он же приведет дела в порядок и уйдет в Стражу.
Но Торби не чувствовал готовности сложить оружие перед судьей Брадером. Его отшвырнули в сторону – и сопротивляться любому давлению было его естественной реакцией, хотя он сам и не сознавал этого; это было безжалостно вбито в его плоть и кровь хлыстами хозяев. Он не понимал этого – просто он знал, что должен упрямо стоять на своем. Он решил, что папа одобрил бы его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
