– когда велела ей выйти из кухни и больше не путаться под ногами.
* * *
Пятница, на которую был назначен ужин с баронессой, подкралась незаметно. Засыпая накануне, Твила против воли почувствовала смутное предвкушение и порадовалась предстоящим хлопотам, которые должны были отвлечь от грустных мыслей. Надежды оправдались: хлопоты начались с самого утра. Так, спустившись с чердака, она обнаружила на платье, которое накануне выстирала и оставила внизу сушиться, жирный след сажи и пару новых дырочек – от выпавших из очага угольков, как пояснила Роза. Видимо, их угольки по ночам умели самовоспламеняться и бегали по дому с самыми пакостными целями. Твила поспешила нагреть воды и едва не стерла костяшки о стиральную доску, но так и не смогла полностью вытравить пятно.
– Ничего, гляди, вот так почти незаметно, – сказала пришедшая чуть погодя Дитя и приколола на это место огромную молочно-желтую кувшинку. – Ты будешь совсем как знатная дама – они тоже носят на корсаже цветы.
Но после того как Твила снова примерила платье, даже она признала, что пахнущий тиной цветок размером с блюдце, покачивающийся прямо между грудей, не самое лучшее решение.
– Спасибо, Дитя, – сказала Твила, отцепив кувшинку и возвращая ее подруге, – но, думаю, ничего страшного, если я пойду так. В конце концов, одно лишнее пятно – это не так уж и ужасно.
«Учитывая, что платье и без того напоминает шкуру старого больного гоблина», – мысленно добавила она.
– Может, попробуем блошиный тимьян или вьюнки?
– Нет, думаю, лучше вообще не привлекать к нему внимания.
– Если бы у меня была брошка, можно было бы приколоть ее. Жаль, что у меня нет брошки, – расстроилась Дитя, но тут же обрадованно вскочила: – Зато знаю, у кого она есть! Надо спросить у Валета, у него точно найдется, и не одна!
– Не надо, – Твила удержала подругу, уже готовую броситься к двери. – Все равно брошка к нему не пойдет. Я ведь не знатная дама, вот и не должно у меня быть того, что есть у них.
– Зато у тебя есть кое-что получше, – лукаво подмигнула Дитя и погладила ее волосы, перебирая прядки. – Мы сделаем их такими, что никому и в голову не придет смотреть ни на что другое!
– Вымоем?
– Лучше! Уложим. Но сперва да, вымоем.
Именно это они и сделали, а потом Дитя смочила ее еще влажные пряди сладкой водой (стянуть головку сахара у Длиннорукой Нэл оказалось проще, чем они думали), накрутила их на щепки и пригладила горячим утюгом. На всем протяжении процедуры Твила ерзала и вертелась – от нетерпения, а еще потому, что Дитя пару раз случайно задела ее горячей железкой. Зеркала на чердаке не было, поэтому замечания подруги лишь раззадоривали. А та вошла во вкус: отступала, окидывала довольным взглядом творение рук своих, прищуривалась, поправляла, приглаживала, довольно хмыкала и снова прижимала утюжок к волосам. При этом раздавалось шипение, а нос щекотал запах горелого сахара.
– Ну как? – не выдержала Твила.
– Еще чуть-чуть, вот только тут… да, капельку, ну еще с этого боку… все, готово!
Едва получив разрешение, Твила нетерпеливо потрогала еще горячую прическу. С затылка на спину теперь спускался пышный каскад локонов. На ощупь они были жесткие и словно покрытые карамельной корочкой.
– Как, нравится? – заволновалась Дитя. – Перестанут липнуть, как только окончательно высохнут.
– Да, очень, спасибо! Думаю, теперь я могу даже со скалы прыгать. Главное, вниз головой.
– Кстати, тебя искала госпожа Хэт.
– Знаю, мы с ней уже несколько раз разминулись. Заскочу к ней на днях. Не знаешь, зачем я ей понадобилась?
– Неа.
Твила встала со стула и принялась крутиться, выворачивая шею и силясь разглядеть прическу. При одном таком особенно заковыристом повороте платье немного сползло с плеча. Забывшись, она повернулась к Дитя спиной и вдруг услышала:
– Что это?
Подруга показывала на то самое местечко на лопатке. Твила поспешно поправила наряд.
– Ничего, так, ерунда…
Она тут же попыталась переменить тему, но, как это часто случается в подобных ситуациях, в голову лезло что-то натужно-нелепое.
– Думаю, тебе стоит показать это мастеру Блэку, – сказала Дитя так, будто и не слышала ее лепета про чудесные шелковые нитки, цвет которых как нельзя лучше подходит имени Эмеральды Бэж.
– Нет, не нужно, – испуганно возразила Твила. – Не стоит беспокоить его по таким пустякам. Обещай, что и ты ничего ему не скажешь.
– Обещаю, – пожала плечами Дитя. – И все же тебе лучше ему рассказать. Выглядит ужасно.
– Да-да, именно так я и сделаю, просто чуть позже, – заверила ее Твила, прекрасно зная, что ни за что на свете этого не сделает.
Убедившись, что помогла со сборами, насколько могла, Дитя засобиралась по своим делам. Перед уходом она посоветовала Твиле в гостях ничего не есть, не пить, не давать обещаний и не называть баронессе своего имени.
– Но она и так знает, как меня зовут.
– Да? Хм. Ладно.
– А почему не есть и не пить?
– Ну, на всякий случай, – пояснила Дитя. – Во всех историях, где герой попадает на ночной пир в подобный особняк, ему нельзя притрагиваться к еде и питью, а оказывать услугу можно только в обмен на встречную.
– Буду иметь в виду.
Как только Дитя ушла, заглянул Валет. Под мышкой у него был зажат какой-то сверток. Он поискал стол, не нашел его и развернул содержимое кулька прямо на тюфяке. Внутри оказалась чеканная серебряная тарелка, целый отряд вилок, ложек и ножей.
– Спасибо, Валет, но, думаю, у баронессы найдется пара лишних приборов для нас с мастером.
– Это не подарок, – проворчал он.
– Нет?
– Нет. Это средство от позора.
– А я опозорилась?
– Пока нет, но это непременно случится сегодня вечером. Вот я и решил предпринять превентивные меры.
Труднопроизносимые меры заключались в том, чтобы научить ее пользоваться всеми этими приборами. Учитель из Валета был не самый терпеливый. За каждый промах он тыкал в нее острым концом вилки. А потом и вовсе начал тыкать по любому поводу и без: в качестве замечания, поощрения, намека, подстегивания, так что вскоре Твиле начало казаться, что он получает от этого настоящее удовольствие.
– Мне кажется, тебе это нравится, – заметила она, потирая исколотую кисть. И тут же получила еще один тычок.
– Леди не должна выказывать недовольство. Леди полагается быть скромной, добродетельной, самоотверженной и терпеливой, отвечать, лишь когда ее спрашивают, и поддерживать учтивую беседу об изящных искусствах, благотворительности и модных в нынешнем сезоне фасонах.
– Но я ничего не смыслю ни в одной из этих тем, – заметила Твила, накалывая воображаемую горошину настоящей вилкой.
Последовавший тычок был самым болезненным
