и картины от пола до потолка. Одни бросались в глаза свежестью красок, другие потемнели от времени. Их содержание производило двоякое впечатление: трогательное и прекрасное соседствовало с уродливым и отвратительным. Так, на одной из них невообразимо красивая девушка в богатом уборе стояла у алтаря, положив одну руку на молитвенник, а вторую в это время держал ее престарелый безобразный жених.
Коридор закончился, и они вошли в просторную залу с крестообразными сводами. Ее обстановка резко контрастировала с холодными полутемными коридорами. Здесь почти можно было услышать звон кубков, бряцание рыцарских доспехов и дружный смех под аккомпанемент средневековых музыкальных инструментов. Четыре мраморных камина – по одному с каждой стороны – окончательно развеивали уныние от предыдущих комнат.
В самом центре стоял длинный стол. Твила представляла, как будет серебряными вилочками брать с подносов слуг изысканно и тоненько нарезанные яства, а потому уставилась на него во все глаза. Яства были уже выставлены, причем все сразу – без деления на первое, второе и десерты. Может, на ужин, помимо них, приглашен расквартированный неподалеку полк?
Посередине стола возвышался ледник, на котором переливались горы цветного мороженого. Вокруг ледяных дворцов водили хороводы фрукты, большей части которых она никогда в жизни не видела. Там были всякие: невзрачные серые, похожие на сморщенных волосатых ежей, маленькие красные, напоминавшие рубины и полупрозрачные от дрожавшего под кожицей сока, и огромные желтые, источавшие запах сыра с луком и чего-то пряного (увидев знакомое яблоко, Твила порадовалась).
Мясных блюд тоже было в избытке: стол осадили целые караваны фаршированных каштанами уток, гроздья перепелов, нарезанная тонкими ломтиками говядина в мраморных прожилках, сочащийся жиром барашек, вяленая оленина и гигантский омар под устричным соусом, почки, зобьи железы, котлеты, горшочки жаркого, вазочки с паштетами, пироги со свиными ушами и просто рубленое мясо под всевозможными соусами. Были даже зажаренные целиком лебеди, а венчал весь этот мясной разврат павлин, украшенный ягодами и травами. И это не считая разложенных по миниатюрным супницам бульонов, пугливых кусков желе, румяных кексов и покрытых глазурью пирожных.
Повару удалось невозможное: все эти блюда не производили впечатления лежащих вповалку – каждое было искусно сервировано и идеально вписывалось в отведенную ему посуду. Такие и есть жалко – их бы на ярмарках за плату показывать.
Мастер и тот позабыл, что ему полагается хмуриться, и взирал на все это, раскрыв рот.
– Надеюсь, вы голодны?
Они одновременно обернулись. В дверях стояла баронесса под руку со своим нелепым супругом.
– Не настолько, – сдержанно ответил мастер.
Хозяйка вечера безмятежно улыбнулась и направилась к столу. При виде ее наряда Твилу охватило смутное чувство: он странным образом гармонировал с ее собственным, хоть и был совершенно иного фасона. Серебристое платье точно так же расходилось спереди, открывая взору юбку из черной парчи, к груди была приколота красная роза, а позади ртутным озером стелился шлейф, начинающийся от пышного турнюра. Величественная посадка головы и неторопливость человека, знающего, что у него впереди целая вечность, заставили бы обзавидоваться даже королеву.
Когда она проходила мимо, на Твилу повеяло уже знакомым душаще-сладким ароматом.
Костюм барона не слишком отличался от того, в котором она видела его в прошлый раз. Разве что чулки были целыми, а воротник – постиранным и накрахмаленным, причем так усердно, что натер шею до красноты. О похожие на гигантские снежинки кружева почти можно было порезаться. Он то и дело оттягивал ворот, будто в попытке отвоевать у него лишний глоток воздуха, а еще старался отодвинуться подальше от супруги. Глядя на его несчастный вид, можно было подумать, что он держит под руку не ослепительно красивую женщину, а гигантскую мокрицу: смотреть противно, а стряхнуть страшно.
Позади торжественно шествовал господин Грин, неся на вытянутых руках уже знакомую Твиле шелковую подушку с тем же содержимым, что и в предыдущий раз. Отрубленная рука была накрыта колпаком. Барон то и дело косился на подушку и жался как можно дальше от нее. Твила посмотрела на мастера, но он не сводил глаз с баронессы. Несчастных глаз.
Вслед за хозяевами вошли слуги, встречавшие их у крыльца. Лакеи принялись хлопотать, усаживая баронессу и расставляя перед ней приборы, а их сестра помогла устроиться им с мастером. Твила разгладила салфетку на коленях, мастер заправил свою за воротник.
Ее светлость излучала жизнелюбие человека, предвкушавшего приятный вечер.
– Не правда ли, Твила сегодня блистательна, Эшес? – заметила она, подцепляя тоненький ломтик говядины с розовой сердцевиной.
– Она сама на себя непохожа, – резко ответил мастер, накалывая подосиновик.
– А ты не думал, что она такая и есть и просто непохожа на ту Твилу, которую ты себе воображаешь? Или собирался обрядить ее в детский чепчик и вручить погремушку?
– Вы пригласили нас, чтобы обсуждать ее наряд?
На протяжении этого обмена любезностями Твила чувствовала себя до крайности неуютно. А уж мастер буравил ее взглядом так, словно она нарочно стащила платье у баронессы.
– Ох уж эти хирурги, никаких манер, – вздохнула баронесса. – Как там у вас говорится: «Хирург должен обладать глазами сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем грифона»[28]. И ни слова о хорошем воспитании! Впрочем, есть и приятные исключения. Тебе бы у своего кузена поучиться обращению с дамами.
Мастер резко побледнел:
– Не трогайте Гектора, он тут ни при чем. Он не имеет отношения к моему делу.
– А еще в большинстве своем крайне эгоцентричны. Неужели ты думаешь, что все в этом мире сводится к тебе? Разве у нас с Гектором не может быть своих дел?
Неизвестно, к чему привел бы этот спор (впрочем, горячилась в нем только одна сторона – баронесса была, как всегда, лениво-спокойна), но тут раздалось оглушительное туше. Мастер, а вместе с ним и Твила, вздрогнули и повернулись к клавесину, за которым стоял барон. Бедняга весь дрожал, но с вызовом смотрел на баронессу, как человек, приготовившийся к самым ужасным последствиям.
Ее светлость возвела очи к потолку, будто прикидывая, не повесить ли супруга прямо на свечной люстре, а потом снова их опустила и улыбнулась ему – от такой улыбки замерзают напитки в бокалах.
– Барон прав, мы слегка увлеклись. Давайте уже приступим к ужину – хорошая еда залог благодушного настроения и приятного вечера. К тому же, боюсь, мой повар повторит подвиг Фателя[29], узнав, что гости так и не притронулись к изыскам, над которыми он трудился днем и ночью. А лишние трупы и раскиданные по кухне пальцы нам ни к чему, правда, Грин? – Барон все мялся у клавесина с видом человека, поддавшегося
