Наконец, мне удалось высвободить одну руку, и первым делом я сорвала кляп, чувствуя во рту металлический привкус крови. Вторая рука. С телом оказалось сложнее — я никак не могла дотянуться до узла, а когда дотянулась — едва не сорвала ногти, пытаясь его распутать. Потом ноги. Одна. Другая.
В этот момент меня схватили за шкирку и грубо поволокли куда-то по полу, как мешок с картошкой. Я стала вырваться, но держали так крепко, что все мои попытки с треском провалились. Тогда я завизжала, но тут же зашлась в приступе кашля.
Скрип старой двери и удар свежего воздуха прямо в лицо. Я хватала его широко открытым ртом и никак не могла продышаться. Глаза почти ничего не видели. Сквозь пелену слез я различила темную фигуру, склонившуюся ко мне, и отшатнулась
— Вероника, все нормально. Это я. — сиплый смутно знакомый голос, — ты как?
Как? Да никак! На меня обрушилось облегчение, но через миг черная волна тревоги смела все на своем пути:
— Где Артур?
— Я потерял его в суматохе. Мы пытались схватить Кирилла…
Внутри что-то надломилось, отзываясь болью в каждой клеточке.
Я оттолкнула от себя руку Демида, которую он протянул мне чтобы помочь подняться. Сама, кое-как встала, и придерживаясь рукой за шершавую стену побрела к краю здания, туда откуда доносились голоса и рев полицейской сирены.
Шаг. Еще один. Колокола в голове гудят все громче и громче, перекрывая остальные звуки. Демид идет рядом, готовый подхватить, но я его не вижу.
Последний шаг. Я выворачиваю из-за угла и останавливаюсь, потому что ноги не слушаются.
Здесь несколько полицейских машин, скорая. Двое рослых мужиков тащат брыкающегося вопящего Кирилла. У него в крови вся голова, руки, футболка. На земле, руки за голову, лежат трое парней, в одном из них я узнаю Эда — старинного приятеля Кира.
Все это не важно. Я ищу взглядом Артура.
И нахожу. Он стоит рядом с полицейским и что-то активно говорит.
Забыв обо всем на свете, размазывая по щекам слезы, которые в этот раз льются градом от облегчения, я бегу к нему.
— Артур! — с разбегу налетаю, утыкаясь в широкую грудь.
Он как-то подозрительно охает и пошатывается.
— Ты ранен? — смотрю на бледное лицо, потом опускаю взгляд на бок, прикрытый пиджаком, и вижу то, что не заметила сначала. — О, Боже! Артур! У тебя кровь!
— Со мной все хорошо, — он скованно улыбается, прижимая руку к боку, — просто царапина. Ты сама как? Цела?
— Да-да, — торопливо отвечаю и пытаюсь отогнуть полу его пиджака, — со мной все хорошо.
— Это главное, — он не дает заглянуть внутрь, быстрым движение касается губами моего лба и кивает брату, — присмотри за ней. Я сейчас.
Он сам дошел до скорой. Сам забрался внутрь.
А через час, когда мы были в участке, Демиду позвонили и сказали, что его брат в коме.
* * *
Больше недели прошло в жутком напряжении. Приходилось метаться между больницей, Ванькой и участком. Артур был стабильно тяжелым, сын нервничал, чувствуя, мое состояние, а следователи пытались распутать весь змеиный клубок, который сплел Кирилл.
К счастью, благодаря Демиду, меня дергали только в крайнем случае. Этот каменный мужик внезапно зачислил мою скромную персону в категорию «свои». То ли на него произвела впечатление история с анонимным письмом, то он решил, что я достаточно нахлебалась дерьма, прошла проверку и стала достойна его милости. Не знаю.
Так или иначе, но его отношение изменилось. Он не искал со мной встреч, не надоедал телефонными звонками и бесполезными разговорами. Просто сказал остальным: ее не трогать, все вопросы через меня.
И все. Никто не трогал.
Прими он меня так сразу, я бы точно была самой счастливой девочкой в мире, а сейчас чувствовала только настороженную растерянность. Я привыкла в нем видеть чужого, страшного, практически врага, и от того его забота просто не укладывалась в голове.
— Зачем тебе это? — спросила напрямую, когда Демид заехал за мной, чтобы сопроводить в участок, — возишься со мной, оберегаешь.
— Пока Артур не в состоянии, я за тебя отвечаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Укол раскаленным шипом в самое сердце, и в легких ни глотка воздуха.
— Заделался в няньки?
— Исправляю свои ошибки.
Я невесело усмехнулась, рассматривая точеный профиль. Так похож на брата, но совсем другой. Закрытый, эмоции под замком, тяжелая энергетика давит так, что хочется оказаться как можно дальше. Он из тех, кого лучше никогда не знать.
— Думаешь получится? — зачем-то спросила у него.
— Нет, — скупо ответил Демид, потом нахмурился и добавил, — главное, чтобы у Артура получилось…Мы были не правы. Извини.
Надо же. Извини. Вот уж не думала, что в его лексиконе есть это слово.
— Что мне с твоих извинений?
— Ничего. Это просто слова. Они ничего не изменят.
— Рада, что ты это понимаешь, — я отвернулась к окну. Разговаривать не было ни сил, ни желания.
— Что я могу для тебя сделать?
— Мне ничего не нужно.
— Брось, Вероника. Всем чего-то нужно. Можешь, просить, все что хочешь…
— Даже так, — горько усмехнулась я. Надо же, аттракцион невиданной щедрости, как бы не расплакаться от умиления.
— Да.
— Хорошо. Сделай так, чтобы Кирилл больше никогда не появился на горизонте. Чтобы даже на пушечный выстрел не приближался ни ко мне, ни тем более к Ванечке.
— Он никого больше не побеспокоит, я уже решил этот вопрос. — жестко ответил мужчина.
Мимолетный взгляд, твердый, но в то же время с нотками едва скрываемой горечи, и мне стало не по себе, будто в прорубь окунули.
Кириллу конец. Бархановы не из тех, кто прощают. Уж я-то знаю.
Мне его не жаль. Отнюдь. Заслужил. Но тошно от мысли, что когда-то, так же хладнокровно они решали и мою судьбу.
Очередной допрос. И снова Демид не отдал меня на растерзание следователю. Остался, хотя его просили уйти. Один звонок куда-то наверх и все вопросы отпали сами собой. Перед ним начали стелиться, а я получила статус «неприкосновенна».
Меня в сотый раз крайне вежливо расспрашивали о том, что произошло. О том, с чего все началось, о жизни с Кириллом, о его делах, о его возвращении. Я не таясь, рассказала все, даже самые неприятные моменты, переживая их заново. Отвечала предельно честно…Но все-таки соврала. Один раз, по-крупному. И мне не стыдно. Я сделала свой выбор.
— Хотите ли вы повидаться с мужем? — спросил следователь, после того как допрос закончился.
От слова «муж» меня передернуло. Надеюсь, скоро удастся избавиться от этого позорного клейма.
— Это необязательно, — нахмурился Демид.
— Все в порядке. Я хочу его увидеть. Наедине.
Хочу заглянуть в голубые глаза, стереть ненавистную улыбку с его губ, а потом повернуться и забыть, как страшный сон.
— Уверена? — Дем поднялся со своего места.
— Да. Мне это нужно.
Он кивнул, прекрасно понимая, что я хочу сделать и отступил в сторону.
Когда меня завели в камеру, Кирилл сидел, вальяжно привалившись к спинке стула, и поигрывал цепочкой наручников.
— У вас три минуты, — коротко сообщил сопровождающий и оставил меня наедине с моим ночным кошмаром.
— О, и кто это ко мне пожаловал?! Уж не Вероничка ли? — ухмыльнулся Мелкий, — Как там братец? Все? Скопытился? Уже можно праздновать.
В голубых глазах полыхала такая искренняя жадная надежда, что захотелось огреть его стулом по голове. Вместо это сдержано произнесла:
— Нет. Артур идет на поправку. У тебя, как всегда, ничего не вышло.
Его тут же перекосило от злости:
— Жалко. Я вроде метко выстрелил, а этот кретин будто неуязвимый был. У дверей поймал. Урод.
Я молча слушала его, рассматривая, как гадкое насекомое. Сейчас, когда можно было больше не прятаться, Кирилл стал еще отвратительнее, чем раньше. Он гордился тем, какой он, гордился своими поступками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Так зачем пришла? Неужели все-таки скучаешь? — пошлым взглядом скользнул по моим бедрам.
— Просто хотела напоследок взглянуть на тебя. Попрощаться.
