— Думаешь, отделалась от меня? Не радуйся раньше времени, дорогая. Жди, скоро в гости приду.
— Интересно как?
— Меня признают невменяемым и дадут условно, — ухмыльнулся Кирилл.
— Признают, — согласилась я.
— Годик постою на учете и свободен, — он потянулся, как довольный сытый котяра, — витаминки попью, выслюсь.
Улыбнулся и посмотрел на меня, как и раньше: снисходительно-лениво, самоуверенно, нагло.
Он был уверен, что выкрутится.
Дурак.
Привык к безнаказанности, к тому, что братья с ним возятся и все спускают с рук. И не понимал, что все. Игры закончились. Приговор подписан и обжалованию не подлежит.
— Знаешь, — склонилась к нему чуть ближе, — где таблетки, там и капельницы. Где капельницы, там и смирительная рубашка, а там и до сильных препаратов недалеко.
Я напоминала ему его же слова, с удовольствием наблюдая, как улыбка стекает с красивых губ, а взгляд становится подозрительно-хищным.
— Ты оттуда не выйдешь. Ни через год, ни через два, — тихо произнесла, глядя ему прямо в глаза, — У тебя пожизненная путевка на этот курорт…любимый. Наслаждайся.
Он рванул ко мне, но оковы держали крепко.
— Дрянь! — прорычал, растеряв всю свою показную браваду, — убью!
— Ты давно меня убил. Теперь моя очередь.
— Тварь! — Кир продолжал бесноваться, пытаясь выбраться из оков, и на шум прискакали охранники:
— Покиньте помещение, — один из них уверенно направил меня к дверям.
— С удовольствием.
Больше меня тут ничего не держит.
— Как все прошло? — спросил Демид, когда я вышла из камеры.
Мне в спину неслись проклятия, угрозы и пожелания сдохнуть мучительной смертью, а я впервые за долгое время чувствовала, что на душе становится спокойно, будто камень свалился.
— Хорошо. Правда Кирилл немного…расстроился. Он…
Наш диалог прервал звук входящего сообщения. Барханов достал из кармана телефон, разблокировал экран, прочитал послание и тут же подобрался, шумно выдохнул.
— Что случилось? — встревожилась я.
Демид медленно опустил телефон, посмотрел на меня горящим взором и впервые за все время нашего знакомства искренне улыбнулся, позволив исчезнуть неизменной каменной маске:
— Артур пришел в себя.
* * *
Артур пришел в себя.
Простая фраза гремела в голове, отдаваясь раненым эхом в горле, в легких, под коленками. Выворачивала наизнанку, кромсала изнутри на части.
Пришел в себя…
Пришел…
Словами не передать то чувство облегчения, которое меня затопило после этой новости. Все время, что он провел в больнице, я места себе не находила, давилась страхом и тревогой. Металась по его дому, ожидая звонка то ли с надеждой, то ли с затаенным ужасом.
Я ведь не дура, прекрасно понимала, что на самом деле мне не говорят всей правды о его состоянии, ограничиваясь общими фразами. Да, тяжелый. Да, делаем все что можем. Нет, прогнозы давать не будем.
Все они давали. Но не мне, а Демиду. И его еще более мрачная, чем обычно физиономия, была красноречивее любых слов.
После допроса Барханов подбросил меня до дома, а сам полетел в больницу. Я бы с радостью увязалась вместе с ним, как того велело мечущееся в груди сердце, но здравый смысл победил.
Меня все равно к нему не пустят, да и вряд ли первым желанием пострадавшего, вернувшегося с того света, будет встреча со мной. Сейчас начнутся осмотры, диагностика. Реабилитация. Не до меня. Поэтому пошла домой, к Ваньке.
— Добрый день, Вероника. Вы сегодня быстро, — няня удивилась моему внезапному возвращению, — все в порядке?
Она не знала подробностей произошедшего, но была в курсе того, что Артур в больнице.
— Да, все хорошо, — я слабо улыбнулась, не найдя в себе сил на большее, — представляете, сегодня Артур пришел в себя.
— Слава Богу, — выдохнула женщина, прижимая руки к груди, — я так переживала. Такой молодой, и такая беда. Совсем себя не бережет. Целыми сутками на работе пропадает, вот и результат.
Я не стала говорить, что переутомление не имеет никакого отношения, к тому, что произошло на самом деле. Не зачем об этом знать постороннему человеку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как Ванюшка?
— Поиграли, погуляли, поели. Теперь спит.
— Спасибо, Нина Александровна.
— Я могу идти, раз больше не нужна?
— Да, конечно. Если что я вам позвоню.
Стыдно, но мне хотелось, чтобы она поскорее ушла, хотелось остаться наедине со своими мыслями, эмоциями, бушующими словно штормовой океан.
Я едва дождалась, когда за ней закроется дверь и пошла в душ.
Горячая вода. Холодная. Пришел в себя…
Снова горячая. Очнулся. Выжил.
Ледяные струи по коже. Я так боялась, что он умрет.
Я бы без него не смогла. Несмотря ни на что.
Слезы сами бегут по щекам, смешиваясь с потоками воды, забирая мою боль, мой страх, мое отчаяние. Мне хочется улыбаться, смеяться от радости, но вместо этого просто облегченно реву.
Боже, какая же я плакса.
Выйдя из душа, я первым делом заглянула в детскую, чтобы убедиться, что сын еще спит, потом оделась, обмотала еще сырые волосы свежим полотенцем и только после этого достала из сумочки телефон. Там меня ждало отрывистое сообщение от Демида.
«Был в больнице. Артур очнулся, выглядит хреново, но жить будет. Кризис миновал. Передает тебе привет»
Во рту пересохло:
«Когда я смогу его навестить?»
«Думаю, через неделю. Не раньше. Этот дурак не хочет, чтобы ты его видела в разбитом состоянии. Дай ему время оклематься»
Конечно дам, хотя готова бежать к нему прямо сейчас. Мне достаточно знать, что опасность миновала и теперь все будет хорошо. Главное, что все живы, а с остальным справимся.
* * *
Мне едва удалось пережить эту неделю, аж трясло — настолько сильно хотелось увидеть Артура и лично убедиться, что с ним все в порядке. Мы переписывались и созванивались. По сто раз в день. Я его засыпала вопросами о самочувствии, говорила, чтобы не вставал, не торопился, во всем слушался врачей, а он говорил, что бодр, как огурец и ворчал, что обращаюсь с ним, как со старым больным дедом.
Иногда я давала трубку Ваньке, и тот радостно удивлялся, услышав знакомый голос. Было смешно слушать, как большой Барханов басовито сюсюкается с племянником, а тот ему что-то отвечает на своем малышковом.
«Когда я смогу тебя навестить?» — как всегда в конце переписки перед сном звучал привычный вопрос, за которым стабильно следовал отказ. Но не сегодня.
«Приходи, завтра»
«Серьезно?» — я аж подскочила на кровати.
«Да. Я уже выгляжу вполне сносно. Надеюсь, не сбежишь»
Да куда я денусь, глупый.
«Завтра в одиннадцать. Жди»
«Жду».
Ночью мне практически не удалось заснуть. Я все думала, переживала, крутилась волчком от нетерпения и волнения. Мне так хочется его увидеть, и так много надо сказать.
В итоге утром встала такая красивая, что даже Ванечка как-то подозрительно притих, рассматривая свою помятую мать. Пришлось в срочно порядке приводить себя в нормальный вид: краситься, наряжаться, делать прическу. Будто шла не больного навестить, а на свидание собиралась.
В договоренное время я сдала Ванечку Нине Александровне, вызвала такси и отправилась на встречу с Артуром.
Он лежал в той же клинике, в которой меня когда-то лечили после аварии. Дорогой ремонт, приветливый персонал, совсем не та унылая больничная обстановка, что в муниципальных учреждениях. Это хорошо. Не так страшно. Не так тоскливо. Сюда люди приходили не болеть, а поправляться, но все равно пока шла в сопровождении медсестры на третий этаж, туда, где располагались VIP-палаты, успела надумать не пойми чего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Шальное воображение подкидывало образ изнуренного мужчины, столь же бледного, как и простыни, на которых он лежал, кругом нервно пищащее оборудование, датчики, трубки, капельницы. Серые тени под глазами, безвольная рука с кнопкой, угасающий взгляд полный скорби…
