Убеждение Папия, что Марк всего лишь скрупулезно записал рассказанные Петром хрии и не сделал ничего более, ошибочно[591]. Однако необходимо помнить, что Папий смотрит на Евангелие от Марка с точки зрения собственных идеалов историографической композиции. Здесь важны два аспекта такой точки зрения. Прежде всего, нужно попытаться поместить Евангелие от Марка в литературный спектр греческих и римских биографий. Большинство подобных сочинений зависят от определенных источников, устных или письменных, и единиц традиции, подобных отдельным эпизодам у Марка. Однако они значительно различаются между собой по литературному мастерству, с которым из этих источников сплетается целостное повествование. Кристофер Брайан, отметив это, затем переходит к тому месту, которое занимает в этом спектре Евангелие от Марка:
Как правило, чем искуснее автор, тем менее заметны «швы» между различными источниками и единицами традиции, составляющими его книгу. Так, повествования Тацита и Плутарха обычно представляют собой изящное и последовательное целое. В «Жизни Секунда»[592], напротив, четыре части [то есть четыре отдельных литературных произведения — роман, рассказ о страстях, диатриба и диалог] просто стоят бок о бок, границы между ними ясно видны. Впрочем, даже такой искусный писатель, как Лукиан, мог строить композицию своего произведения очень просто: «Демонакс» — в сущности, собрание анекдотов, нанизанных на нить повествования в рамках биографии.
Марка в вопросе о методе использования источников я бы расположил где–то посредине между Плутархом и Тацитом, с одной стороны, и «Демонаксом» и «Секундом», с другой… Марк не сплавляет свои материалы в единое целое, хотя бы отдаленно напоминающее изящество Тацита и Плутарха, однако, несомненно, предпринимает в этом направлении больше усилий, чем автор «Секунда»[593]
Здесь необходимо вспомнить, что Папий, по всей видимости, ожидает от жизнеописания Иисуса Христа соответствия высочайшим стандартам современной ему историографии. Следовательно, в литературном отношении он ориентировался, скорее, на часть спектра, представленную «Параллельными жизнеописаниями» Плутарха, чем на ту, к которой относятся столь разные, но равно неструктурированные «Жизнь Секунда» и Лукианов «Демонакс». Читая Евангелие от Марка, он больше поражался его сходством с последними, почти неструктурированными собраниями анекдотов, чем отмечал структурные элементы, характеризующие это Евангелие. Хотя Брайан и пишет, имея в виду весь спектр биографий, что «повествование Марка не требует ни извинений, ни объяснений»[594] — для Папия оно, безусловно, требовало и извинений, и объяснений, каковые он и предоставляет, сообщая, что Марк просто записал отдельные рассказы Петра. Он сравнивает это Евангелие с высочайшими образцами литературной историографии — и в этом контексте оно, конечно, проигрывает Евангелию от Иоанна, которое, хотя ему и недостает стилистического мастерства Плутарха, намного точнее хронологически и представляет собой намного более очевидное композиционное единство, чем Евангелие от Марка[595].
Во–вторых, однако, необходимо отметить, что способы структурирования повествования у Марка характерны в первую очередь для устного творчества. Этот вопрос блестяще осветила в своей серии статей Джоанна Дьюи[596]. Приведем ее аргументацию, связанную с интерпретацией слов Папия, которая у Дьюи точно совпадает с нашей:
Евангелие от Марка отлично смотрится как устное произведение. Объем его вполне подходит для устного выступления. Его можно выучить, просто один раз выслушав. Как я и другие показывали в других местах, композиция его состоит из приемов устной словесности. Говоря вкратце, эта история состоит из происшествий, которые легко встают перед глазами и так же легко ложатся на память. Она состоит из коротких эпизодов, соединенных друг с другом паратактически [то есть одним только союзом «и», благодаря чему эпизоды располагаются бок о бок, не подчиняясь друг другу]. Повествование аддитивно и аггрегативно [короткие повествования не образуют линейного сюжета, а просто «накапливаются», следуя друг за другом]. Учение не собрано в пространные рассуждения, объединенные общими темами, а рассеяно по коротким рассказам: именно так сохраняются поучения в устных культурах. Думаю, именно этот недостаток литературного хронологического и тематического строя имел в виду Папий, когда говорил об «отсутствии порядка» у Марка… Он использует устные композиционные процедуры, а не правильные риторические формы.
Как сюжет, так и стиль типичен для устного произведения. Нет линейного сюжета: заговор с целью убить Иисуса впервые возникает в Мк 3:6, но затем исчезает из поля зрения до главы 11, а настоящую роль в повествовании начинает играть только в главе 14. Структура произведения представляет собой не линейный сюжет, а набор повторов, серий из трех параллельных эпизодов, концентрических и хиастических структур. Такие структуры характерны для устной литературы: они помогают исполнителю, слушателям и новым исполнителям запоминать материал и передавать его дальше. Из того, что нам известно об устной литературе, можно заключить, что Евангелие вполне могло быть создано и передаваться в устной форме[597].
Как отмечает сама Дьюи, ничто из этого не дает нам возможности заключить, было ли Евангелие от Марка изначально создано в устной форме, или же было записано с использованием устных техник искусного рассказчика. Она считает более вероятным, что Евангелие было «отделано на письме»; об этом, по ее мнению, свидетельствуют композиционные элементы, отстоящие в тексте довольно далеко друг от друга[598]. Однако Евангелие могло зависеть от уже существующего устного повествования (принадлежащего самому Марку или же кому–то другому), так что письменное Евангелие стало своего рода письменным «исполнением» устного произведения. Возможен и другой вариант: Марк создал письменное повествование, используя при этом устные техники, поскольку предназначал свой труд для устного исполнения. В любом случае, кажется очевидным, что это Евангелие было создано для устного исполнения, и что использованные в нем устные композиционные техники должны способствовать устному произнесению и восприятию на слух[599].
Для нашей цели, то есть для объяснения того, почему Папий не нашел в Евангелии от Марка «порядка», важно отметить, что Папий, человек ученый и книжный, скорее всего, не воспринимал устные методы структурирования повествования как настоящий «порядок». Он с легкостью мог просто проглядеть свидетельства того, что Марк не ограничил себя записью отдельных хрий так, как излагал их Петр. Папий не интересовался теми методами, которые использовал Марк для организации своего произведения, и не замечал их.
Таким образом, понятно, что Папию было легко преувеличить «неупорядоченность» Евангелия от Марка. Однако это преувеличение также служило его цели. Папий стремился объяснить различия между Евангелиями от Иоанна и от Марка, отдав предпочтение Иоанну, но не очерняя Марка. Если бы он признал за Евангелием от Марка структурированность, ее пришлось бы либо приписать Петру, таким образом признав серьезные разногласия между двумя очевидцами (Петром и Иоанном), либо обвинить Марка в том, что тот внес в свою книгу порядок, в котором, не будучи очевидцем, сделал много ошибок. Решение проблемы разночтений между Иоанном и Марком пришло к Папию легко, поскольку совпадало с его собственными взглядами на задачу историка, насколько мы можем их понять из выдержки, приведенной Евсевием. С одной стороны, лучшими источниками для историка Папий считал источники устные и не слишком удаленные от очевидцев; с другой — собирание этих устных сообщений полагал лишь первой задачей историка. Марк поступил правильно, ограничив себя этой задачей — он не имел ресурсов для выхода за ее пределы. Евангелие от Марка имеет огромную ценность, поскольку точно сохранило для нас свидетельство Петра — однако порядка ему недостает. За порядком, считал Папий, нужно обращаться к Евангелию от Иоанна, которое соответствовало его критериям завершенного исторического труда. Иоанн, будучи очевидцем, смог расположить материал в правильном хронологическом порядке — и сделал это в лучших традициях историографической практики, превратив свой материал в литературное целое, украсив его не только хронологической и географической точностью, но и единым, правильно развивающимся сюжетом с кульминацией и развязкой.
Если даже Папий не просто вложил эти слова в уста Старца Иоанна, но постарался дать читателю представление о том, что действительно говорил Старец, то литературно–критический аспект его замечаний вполне можно приписать самому Папию. Старец, возможно, говорил: различие в порядке изложения событий между Евангелиями от Марка и от Иоанна объясняется тем, что первое написано в правильном хронологическом порядке, в то время как Марк, опиравшийся только на проповедь Петра, соблюсти такой порядок не мог. Пока что все сходится. Но как быть с умелым использованием Марком композиционных приемов устной словесности? Трудно сказать, какую композиционную работу проделал Марк над этим повествованием, прежде чем его записать. По крайней мере, часть его — рассказ о Страстях — как принято считать, попала к Марку уже в структурированном виде; в одной из предыдущих глав мы показали, что это вполне возможно. Композицию Маркова рассказа о Страстях смело можно атрибутировать Петру, поскольку, как мы предположили ранее, этот рассказ представляет собой не что иное, как Петрову личную версию официального свидетельства очевидцев, сформулированного двенадцатью апостолами. Сыграл ли Петр какую–то роль в композиционном оформлении остальных частей Евангелия — мы, быть может, никогда не узнаем. Однако эта неопределенность не мешает нам принять основное сообщение Старца — о том, что устное свидетельство Петра является непосредственным источником Евангелия от Марка. Разумеется, есть причины, заставляющие многих не верить этому заявлению — и к ним мы вскоре вернемся, но вначале рассмотрим вкратце другие внешние свидетельства, казалось бы, этому противоречащие.
