– Ей плохо, – сказала она Вэриату, но тот не ответил.
Когда же Роук споткнулась и упала, король нижнего мира вздохнул, подошёл к ней и поднял её. Он нёс Роук на руках, пока они не вышли на дорогу, когда это случилось, уже теплился рассвет. Он поставил Роук, придержал её за плечи, пока не убедился, что она отдохнула и крепко стоит на ногах, а потом пошёл вниз по дороге.
Роук выглядела счастливой.
***
Безветренность, палящее солнце, на небе ни облачка. Степь. И всюду, куда ни глянь, белым пухом цветут травы. Острые, высокие, зелёные с голубоватым налётом стебельки были увенчаны круглой шапкой из белых пушинок.
– А-фух! А-фух! – конечно, сдуть пушинки можно и беззвучно, но Роук нравилось это делать именно так: громко, наклоняясь к травам, а затем наблюдать, как лёгкий пух поднимается в воздух и медленно оседает на землю.
Роук перебегала в другую сторону и вновь дула на травы. А затем ещё и ещё.
Вэриат наблюдал за ней, чуть щурясь от слепящего солнца, но жара, похоже, ему совсем не мешала. Он терпеливо ждал, пока Ра отдохнёт в тени единственного дерева, попавшегося им на пути.
Ра сидела на своей сумке. Она чувствовала, что её кожа на плечах и лице горит огнём. В другое время ей было бы забавно наблюдать за неугомонной Роук, но сейчас Ра было нехорошо. Из-за жары у неё болела голова и плыло перед глазами. Вэриат, казалось, не обращал на девушку внимания, но Ра знала, что на самом деле он спешит и в нетерпении ждёт её, пусть и выглядит невозмутимым.
– А-фух! – дунула Роук на букет собранных ею трав, и пух разлетелся в стороны, но вскоре из-за отсутствия ветра опустился к её ногам.
Вэриат смотрел, как она носится по пустоши, глаза его были тёплые, голубые, как небо над головой. Лёгкая, едва заметная улыбка скользнула по его губам. Он улыбался лишь уголками губ, но как-то по-доброму, так, как Ра ещё не замечала в нём.
Вэриат коротко и резко сделал рукой выброс в сторону, и от него низко по земле хлынул порыв ветра, который всколыхнул дикие травы.
Над пустошью поднялось облако, белое, осязаемое, мягкое. Пушинки кружились в воздухе, менялись друг с другом местами, взмывали вверх и опускались обратно. Ра на миг почудилось, что это клубится рой невиданных, белых, беззвучных пчёл.
Вэриат не спеша пошёл вперёд, Ра пришлось подняться и пойти за ним. А Роук засмеялась, закричала и, подпрыгивая на месте, захлопала в ладоши.
– Вот это да! Красотища какая! Мой господин, повелитель, посмотрите, какую красоту вы сделали!
Вэриат не оборачиваясь к ней, остановился, Ра стояла за ним на небольшом расстоянии и видела, как он опустил голову. До неё донеслись его слова, властелин тьмы произнёс:
– Не я это сделал, природа... – почему-то его голос был тих и печален. Роук не слышала его слова, она по-прежнему смеялась и пыталась руками разогнать витающий в воздухе пух. Не слышала Роук и того, что Вэриат сказал дальше:
– А я могу лишь так, – и он посмотрел в сторону, где травы ещё не потеряли своего белоснежного убора, и от взгляда властителя тьмы они почернели, будто их опалили огнём.
Ра отступила назад, делая вид, что ничего не заметила, вот только в сердце у неё что-то шелохнулось. Почему-то ей стало очень грустно и жаль... Вэрита с Роук. Почему, Ра и сама не могла объяснить.
Глава тридцать восьмая
«Из людей я снисходительно отношусь лишь к тем, кто с магией рождён и с первых дней своих отличается от остальных. От людей пошли, но выше их. Таких несчастных люди ненавидят, боятся, желают их уничтожить. Конечно, ведь они для них воплощение магии. Но так ли это? На мой взгляд – да. Вэриат такой, нет, он выше таких людей, ведь он мой сын и дорог мне. Вэриат не человек. Пусть его отец и простой смертный, но Вэриат совсем не похож на него, он часть меня. Единственный из всех живущих, кого я считаю достойным моего покровительства. Мне, богини кошмаров, служит воплощение магии, но всё же…
Внутри него я вижу тьму, мне ли бояться её? Смешно. Однако я понимаю, что тьма может скрывать многое, и меня тревожит то, что даже я могу заблудиться во тьме его души, так и не разглядев всего, что находится в ней. А ведь тьма, не ночь, а именно тьма, моя стихия. Да, стихия. Для меня темнота – поток, над которым я имею власть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Говорят, что я не жива… Рождалась ли я? Быть может моя мать, Дайон, всего лишь увидела меня во сне и высшей магией, пределом её сил, было даровать мне волю к существованию. Я стала реальной, но не живой. Это люди рождаются и живут, у них есть душа, я же сам дух. Есть у всего воплощение, я – воплощение тьмы. Но всё же…
Вэриат, мой сын, живой, и я живу им, моя кровь, моя любовь, он не только воплощение магии, Вэриат – воплощение моей любви.
Способная заглянуть в его душу, пробудить в нём тьму, сгущать её, заставить бурлить в венах, я всё равно не вижу всего, что скрыто в нём, и ненавижу Вэриата за это. Мне не дано понять своего сына и потому не знаю, что же тревожит меня в нём. Что же? Что?
Ладно, к чему сейчас эти размышления? Я поговорю с Вэриатом, как только мне удастся проникнуть в его сон, и разгоню свои волнения.
Как злит то, что я в тюрьме! Так часто бездна кажется мне тесной, хоть она и бесконечна… Порой создаётся впечатление, будто я лечу вниз, но на самом деле я застыла в этой раздирающей пустоте! Но вот картинка и ощущение меняется и меня пронзает боль от холода льда, сковывающего моё тело.
О, как разнообразна бездна! То пламя, то прожигающий камни дождь, то холод и острые, как лезвия, снега! То даль, переливающаяся прекрасными цветами, то пустота, чёрная, непроглядная… Но моё мучение вовсе не в этом.
Воспоминания, от них не уйти, их не запереть ни в одной тюрьме, как и самой не выбраться из самой страшной и опасной тюрьмы – со своих мыслей.
Я помню, помню... Мне не забыть. Вот сверкнула молния, серебряная, слепящая глаза, а я вспоминаю Его».
« – Видишь звёзды? Когда я смотрю на них, то неизбежно тоскую по тебе.
Мужчина с белыми, как лён, волосами, заложив за голову руки, лежал на земле, и в его лазурных глазах отражалось ночное небо.
– Почему?
Прекрасная женщина с чёрными вьющимися волосами лежала рядом с ним, положив голову ему на плечо.
– Потому что твои глаза сверкают куда прекраснее их, – ответил он.
– Ты ведь знаешь, кто я, почему не страшишься меня, не боишься, что я тебя погублю? – её белая рука прошлась по его груди, оставляя на коже едва заметные красные следы.
– Богиня, увы, всё уже предрешено, – он направил на неё взгляд, и ей показалось, что она видит в нём обречённость, смешанную с наслаждением и дерзостью.
– Что ты имеешь в виду? – почему-то очень тихо, словно боясь услышать ответ, спросила она.
– То, что я тебя люблю, – он хотел её поцеловать, но Карнэ отпрянула от него, перекинула на плечи свои волосы и серьёзно, спокойно произнесла:
– А я ненавижу тебя за твою судьбу...
– Теперь не понял я, о чём ты? – видимо его совсем не испугала перемена её настроения, так как мужчина всего лишь сел и молча стал ждать ответа.
– Ты предназначен смерти... ты смертен... срок твой отмерен, – приговором прозвучали её слова.
– И что же? В этом вся ты: то, что тебе неподвластно, вызывает у тебя ненависть, – он притянул её к себе.
– Я сказала, что ненавижу тебя, а над тобой я имею власть, – желая его запутать, доказать, что он не прав, сказала Карнэ, но мужчина только развеселился.
– Власть, ха! – он заключил её в объятия, и ей стало настолько уютно и тепло, что злость отступила. – Ты споришь со мной, не можешь заставить замолчать, хоть и этот разговор тебе неприятен!
Так ты меня ненавидишь, или то, что можешь меня потерять? – уже серьёзно спросил он.
– Я никогда не потеряю тебя... – шепнула она ему на ухо и обожгла его губы поцелуем. – Никому не отдам тебя... Я бы уничтожить хотела весь род людской, лишь бы бессмертие тебе дать. Знаешь, готова я заплатить за это сотнями тысяч жизней других. Да и как совпадает это с моими давними планами... Жалкий человечий род! Почему я, та, кто выше их, не может властвовать в этом мире? Зачем мне люди, которые лишь мешают, которые смеют просить о помощи высшие силы?! И никто, кроме меня, не идёт против законов, установленных другими. Я готова преступить запреты, но... долго не решалась я в полную силу приступить к исполнению задуманного. Я лишь примерялась, смотрела, смогу ли? Выстою ли? Но теперь... когда у меня есть ты, я начну, решусь, пойду против всех и вся, рискну, лишь бы ты был со мной... вечно. Вечно мой. Хочу бессмертие тебе даровать. Мне надо спешить, пора действовать, больше не стану ждать. Что же ты молчишь? К чему этот укоризненный взгляд? Почему в нём боль и печаль?
