– А тебе не кажется, любимая, что ты ищешь причины, чтобы оставить его в живых? – поинтересовался Воланд. Снова затянувшись сигариллой, он встал, надел халат – тот самый, который она сделала ему из своей паутины, – и раздвинул шторы, чтобы взглянуть на улицу. Лунный луч упал ему на лицо. Он повернулся к ней, она молчала.
Лицо Нандзи исказилось от горя.
– Он очень милый, надо признать. И хочет делать добро, а в инквизиции это редкость, да и во всем городе таких немного, остальные только гребут под себя. – Она заговорила со страстью, с новой энергией: – Благодаря его положению я вместе с ним могу проникать в самые запретные места. Кроме того, я могу следить за ходом его расследования и сразу пойму, если дело примет дурной оборот.
– Прибытие новых солдат в город означает, – размеренно заговорил он, – что предстоит кормить еще больше ртов.
– Ты хочешь, чтобы я вышла еще раз сегодня ночью? Я и сама уже подумала о том, что новые солдаты все усложняют.
– Почему бы тебе не пролететь над Скархаузом и Шантиз, просто для верности, и не взглянуть, не попадутся ли там еще отбившиеся от своих, как прошлой ночью? Но не сейчас; ветер сегодня слишком сильный, да и мяса у нас пока в достатке.
– А как же Джерид?
– Его пока оставь, раз он дает нам доступ к информации. Следует поберечь того, кто может быть нам полезен, но я советую тебе держаться к нему поближе и следить за каждым его шагом. Так у него не возникнет лишних подозрений. – Воланд вернулся в постель.
– Понимаю. – Нандзи, свернувшись клубочком, прижалась к его груди, тепло от огня в камине добавляло прелести моменту. Он чувствовал, как ее паучьи волоски щетинятся возле его ноги.
– Люблю, когда твои усы пахнут табаком. Почему-то от этого запаха я чувствую себя в безопасности.
Воланд улыбнулся и глубоко вздохнул. До чего же ему повезло полюбить такую женщину, как Нандзи. Такую нежную, заботливую и умную. Ради нее он готов на все.
Утром Нандзи снова ушла на работу в инквизицию. Воланд не возражал против выбранной ею карьеры, понимая, что девушка хочет внести свой вклад в высшее благо. Он также понимал ее мотивы – эта юная леди умела видеть картину целиком, а это о многом говорило. Вот почему она так ясно понимала, что город необходимо кормить, – эта задача была частью большой картины. Скольких они спасли от голодной смерти? Если бы не ее ночные занятия, сотни и сотни людей давно голодали бы.
Облачившись в фуфайку с длинными рукавами, белую сорочку, черные бриджи и кожаный фартук, Воланд спустился в помещение бойни, зажигая по пути настенные факелы. Здесь, в отличие от многих других помещений города, отопление отсутствовало: от тепла мясо портилось бы.
Рабочего пространства хватало – шагов пятьдесят в длину, не меньше. До того как сюда въехал Воланд, здесь держали скот – прежде, когда в городе еще не кончились запасы мяса, поставляемого мелкими фермерскими хозяйствами, которые первыми сдались под натиском Оледенения; потом за ними последовали и более крупные фермы, не поддерживаемые культистами. Когда это произошло, здание бойни продали по дешевке.
Скот загоняли в него с одного конца, и животные долго шли по кривым, петляющим коридорам, устроенным так, чтобы не дать им оглянуться или увидеть, что ждет их впереди. Теперь эти лабиринты пустовали, и только слабый, едва ощутимый запах напоминал о бедных несчастных тварях, некогда ковылявших по ним поодиночке навстречу жестокой судьбе.
Для забоя скота предназначалось отдельное помещение. В процессе обескровливания мяса излишки крови стекали по специальным желобам во внешнюю канаву, которая была прорыта вдоль склона холма, спускавшегося прямо к морю. Клещи для снятия шкур крепились к стенам. На отдельной территории скапливались твердые отходы, которые позже увозили свиноводам за город, а рядом стояли два больших чана, служившие для замачивания туш, чтобы легче было снимать шкуру. Самое холодное помещение было врыто в землю и находилось далеко от внешних стен здания, так что тела, хранившиеся там день, а то и два, не протухали.
Последняя добыча Нандзи лежала на столе у двери комнаты, в которую он вошел. Стоило ему сделать шаг на порог этого куба тьмы, как появились фонои. Воланд получил их в качестве гонорара, успешно прооперировав дочь одного землевладельца с Блортата. Блортат соседствовал с Ислой, островом культистов, так что Воланд полагал, что без реликвии тут не обошлось. Отец его пациентки был путешественником и исследователем, но он ни разу не говорил, что фонои как-то связаны с древними технологиями. Он упоминал лишь древние предания, согласно которым фонои – духи из другого времени, а может, и другого измерения. Они служат обладателю свинцовой коробочки, в которую заперты, – то есть теперь Воланду – и исполняют все его желания, читая его мысли, как только он выпустит их наружу. Но он предпочитал не запирать их, а позволял им свободно парить в холодном воздухе, на случай если кто-то любопытный сунется в помещение бойни. Нетрудно представить, что они сотворят с непрошеным гостем.
– Доброе утро, доктор Воланд, – сказали они. Их силуэты парили в воздухе, словно пузырьки в напитке, который помешивают ложкой, принимая форму лишь в случае необходимости.
– Доброе утро, – мурлыкнул еще один.
– Как поживаете?
– Очень хорошо, спасибо, – отозвался Воланд.
– Прекрасно! – обрадовались они.
– Очаровательно!
– И утро такое чудесное!
– Я еще не выходил на улицу, – сказал Воланд. – Снег идет?
– Нет, доктор, нет. Небо сегодня ясное. Ледниковый период словно и не наступал.
В этом была своя мудрость. Воланд, как человек практичный, не мог свыкнуться с мыслью об Оледенении – странном феномене, словно пришедшем из другой реальности. Иногда в воздухе словно веяло теплом, и тогда казалось, что это и есть та погода, которая должна быть сейчас на самом деле. Но потом снова налетал ледяной вихрь – и все изменялось к худшему.
– Поможете мне с двумя новыми тушами? – попросил Воланд. – Нандзи принесла их вчера ночью.
– Конечно, доктор, конечно! – Фонои слегка сгустились на фоне темноты, узкий луч света снаружи обрисовал их контуры и ткань, которая эти контуры заполняла. Словно шаловливые призрачные ребятишки, фонои спикировали на два свежих трупа, мужской и женский, сорвали с них паутину, подняли и понесли через всю комнату, так что взгляду не столь острому могло показаться, будто тела следуют по воздуху своим ходом.
Во внутреннем помещении фонои прибавили скорость и, пользуясь своей энергией, разожгли под котлами огонь; вода тотчас забурлила. Два трупа мгновенно окунулись в воду и так же поспешно выскочили из нее, пока Воланд выбирал ножи. Подойдя к подвешенным к потолку телам, Воланд начал с того, что снял с них кожу, извлек органы и требуху, затем принялся срезать лучшие куски мяса. Первый надрез, от грудины вниз, был самым трудным – всегда сохранялся риск не рассчитать усилия и по инерции вонзить лезвие ножа себе в бедренную артерию. Немало людей истекли кровью до смерти от такого ранения на бойне. Он со всем вниманием приступил к работе.
Два часа спустя Воланд нарезал мяса достаточно, чтобы кормить целую улицу не меньше недели: стейки, филе и требуха были разложены по отдельным емкостям. Прибравшись в комнате и приведя себя в порядок, он пошел на ирен. Там он снабдит продавцов тем, что они продадут потом народу. По низкой цене. Разумеется, для этого ему приходилось пользоваться связями этого типа, Малума; тот был его основным покупателем, у него были контакты по всему городу и свои способы проследить за тем, чтобы товар попал к нуждающимся. Воланд чувствовал бы себя гораздо лучше, не знай он о других делишках этого Малума. Наркотики, защита от набегов так называемых дикарей и других бандитов, воровская сеть, излишняя жестокость. Казни на крышах. Все это было крайне нецивилизованно, но Воланд думал лишь об одном – как накормить бедных и помочь им выжить. Он сам делал добро.
Глава тридцать первая
С трудом перебравшись через поваленные стволы берез, они выехали на вырубку. Один ее край занимали развалины, разбитые гранитные изваяния, покрытые снегом, – свидетели незапамятных времен. Два рухнувших тотемных столба были вырезаны из выбеленного временем камня, их гигантские лица с открытыми ртами вечно таращились в небо. Сидевшие на них птицы разглядывали проезжавших путников.
Между деревьями снега было мало, а здесь из него торчали хохолки папоротника и гривки пожухшей травы. В лесу путешественников защищала от жестокого ветра растительность, так что это была относительно легкая часть пути, особенно когда сквозь кроны деревьев прорывались солнечные лучи, заливая все кругом ярким светом и высвечивая цвета. До другого края застывшей в зловещей тишине вырубки было всего около ста шагов. Почему-то возникло чувство, будто за ними пристально следят. «Может быть, в прошлые века этим тотемам приносили жертвы, – подумал Рандур. – И теперь за нами наблюдают духи».
