"Куда же?" — захотелось узнать Иванову. Иногда личный опыт кажется ничтоже сумняшеся.
— Хм-м-м... — издал странный звук господин Дурново, подтверждая сомнения Иванова. — Контингент давно помельчал, выродился, можно сказать, не с кем профессионально работать...
Казалось, он жалуется Иванову.
— Как в былые времена, партии должна принадлежать руководящая роль, — тут же нашелся доктор Е.Во.
— ...Э-э-э... — Поблескивая коронками, господин Дурново едва переборол зевоту. — Нам здорово повезет: если бы у моей тетки были яйца, она была бы дядькой.
— Старую гвардию не забывают, — согласился Иванов. — И все-таки, что же там пан Ли Цой?
— Хм-м-м... — снова прокашлялся господин полицмейстер. Прикрыв глаза рукой, внимательно слушал. Лень была слишком значительна, чтобы ею пренебрегать.
— Ух-х-х... Не служил и все. Он не отдал мне мои деньги... Он выгнал меня, как щенка... Ни в одной цивилизованной стране... Могу ли после всего этого?.. Нет, мне не хотелось бы вспоминать. — Он оскорбленно поджал губы: — Не желаю быть марионеткой. Надоело... — Е.Во. выразительно взглянул на господина полицмейстера.
На лице последнего сияло: "Так я тебе и поверил!"
— Конечно, конечно, — согласился Иванов, — я понимаю. Вот и господин Дурново подтвердит...
— Я ценю вашу независимость... — произнес господин Дурново, вяло оживляясь (лицо его уже ничего не выражало), — но, право же, будьте гуманистом, господин Е.Во. Когда прослужишь вот так лет эдак... м-м-м... — пожевал губами, как сонный карась, — думаешь: "Ей богу, чего тебе еще надо? Разве это мечты юности? Работа по такому делу? Вечное дерьмо! А с другой стороны — отечество... которое на тебя плюет", — дернул щекой, как паралитик, — "в конце концов..."
— Каждый заботится о собственном кармане, — философски вставил доктор Е.Во.
Человеку всегда кажется, что именно в этот момент жизни он мыслит здраво и трезво. Почему-то весь его опыт забывается, как прошлогодний снег.
— Ну вот видите... — произнес господин Дурново и развел руками.
— Мне даже несколько совестно... — расчувствованно произнес доктор Е.Во.
Они снова замолчали — тяжело и вяло, борясь с полуденной духотой. Заранее придумывая свои аргументы, оттачивал логику абсурдных ходов. Жара волнами вливалась в окна, затопляя все уголки зала.
— Иногда хочется по-детски плакать, — добавил доктор Е.Во. Они оба с подозрением уставились на него. — Помню, когда впервые оторвал бабочке крылья... — И заметил вдруг минорно, как юла на издыхании: — Такой, как у вас, господин Дурново...
— Срамота... — Господин полицмейстер поспешно одернул мундир и полез за платком. — Я от вас такого не ожидал... хулить боевые заслуги... Бабочка первой степени, бабочка... — высшая награда!
Левая бровь, переломанная шрамом, гневно вопрошала, правая осталась безмятежной, как зной за окном.
Доктор Е.Во. позеленел от оплошности. Челюсть бесцельно дернулась — раз, другой.
— Господин Ли Цой слишком ценит мое мнение, чтобы я пытался использовать его влияние, — вдруг вспомнил он.
— Конечно, можно попросить и его, чтобы он попросил вас, — высказал предположение Иванов.
— Да, — согласился господин Дурново, — пожалуй, это вариант. — И взялся за телефонную трубку.
— Не стоит беспокоить... — доктор Е.Во. уже висел на шнуре. — Кто старое помянет... Ведь мы и сами... — Глаза его от страха почти вылезли из орбит.
— Покажите донос, — попросил Иванов, благодарно взглянув на господина полицмейстера.
— В виде исключения и в целях профилактики... — начал господин Дурново, тяжело и сытно вздохнул. — Как вы думаете, господин Е.Во.?
Доктор Е.Во. загнанно хрипел, пот капал на усердную грудь, на которой еще не нашлось места для наград.
— Не возражаю. — Он фальшиво улыбнулся и взглянул на Иванова: "иди-ты-к-черту!". — Только нашему любезному гостю может не понравиться...
Тайный политик из него не вышел. Любовь к деньгам иногда путают с карьерой, а женщин — с предметом обожания.
— Давайте, давайте, — потребовал Иванов, — я не девица на выданье.
— Как хотите, — странно ответил доктор Е.Во., с молчаливого позволения господина полицмейстера взял со стола папку, открыл ее и протянул лист: — Например, вот этот... Дело, так сказать, личного характера... — пробормотал он, выпучивая глаза.
— Да, — произнес Иванов и вступил в роль вкушающего информацию.
Где-то он уже видел этот золотистый ободок поверх лощеного листа с Радзивилловским вензелем заглавных букв названия дней недели. Развернул: обыкновенное полицейское донесение, изложенное каллиграфического почерком, с подробностями выводов и обстоятельствами до минуты; в слове "полууставом" было пропущен одно "у", а прямая речь — почему бы не ограничиться косвенной — не закрывалась кавычками в трех случаях из пяти; явная хромота стиля и ритмических ударений. Иванов подумал, что Изюминка-Ю забыла упомянуть о пистолете, который до сих пор оттягивал карман, и о ночах, проведенных у нее, где на кроватной тумбочке лежал блокнот с тиснением и золотым обрезом, и еще, пожалуй, об объяснении на барже (слезы были опущены, но зато человек, певший "Марсельезу", превратился в подпольщика), где она устроила трогательную мизансцену. Он давно догадывался, что она любит красивые безделушки и романтические приключения.
— Фальшивка... — Иванов бросил листок на стол.
— ...и очень дорогая... — заметил господин Дурново, аккуратно пряча в папку. На его груди, как бант, красовалась уже вторая бабочка.
— Теперь вы понимаете, что мы не выпустим вас отсюда, — сладко и мстительно произнес доктор Е.Во. — Стоит нам послать людей, и...
"А-а-а... наконец-то у тебя прорезались зубки", — подумал Иванов.
— Разговаривать с вами — все равно что держать волка за уши, — польстил он.
— Готов поспорить, — запальчиво произнес доктор Е.Во. и победно оборотился к господину Дурново: — Разрешите приказать?
— Вы же знаете, что там ничего нет, — поспешно огорчил его Иванов.
Исключение составлял маленький пакетик, который выпросил у него Савванарола. И об этом пакетике Изюминка-Ю, конечно, не знала. Но пакетик лежал в тайнике крышки стола, и его еще надо было найти.
— Знаем, — произнес господин Дурново. — Но проверим. Господин Е.Во., извольте вызвать машину. Пусть возьмут собаку...
Господин полицмейстер повернулся, и Иванов вдруг увидал у него на спине автомобильный номер — сплошные нули — и жовто-блакытный флажок сбоку. Ниже красовалась надпись: "Не уверен, не обгоняй!", а повыше, на спине: "Не спеши, дружок!". Впрочем, в следующее мгновение все пропало и казалось мнимым, как и бабочки на кителе. "Показалось", — решил Иванов.
— Вы же не будете отрицать наличие компрометирующих материалов? — спросил господин Дурново, проводив доктора Е.Во. взглядом и, опуская голову, оборотив к нему свое одутловато-нездоровое лицо. — Это было бы нелогично. Но мы можем с вами договориться...
Иванов удивился. По-настоящему за много времени он кому-то требовался.
— ...не сейчас, например, завтра, когда обыщем, пардон, вашу квартиру, — произнес господин Дурново, вставая. — Я сам вас отведу.
— Сделайте одолжение, — сказал Иванов. — Я польщен.
Наконец-то он поднялся с этого проклятого стула. Доктор Е.Во., цокая армейскими каблуками, как лошадь подковами, удалялся на слепящий плац. Господин Дурново подтолкнул к тайной двери:
— ...не хотелось вас расстраивать, но магистрат готовит указ "об узкоспециализированных лицах"...
Улыбка человека, много времени проводящего за душеспасительными разговорами. Участливые нотки в бодреньком голосе и вера в благополучие мироздания.
— Так что... сами понимаете... — то ли попробовал пошутить, то ли поперхнулся и тут же забылся, наткнувшись на свежую мысль. — Многое просить нельзя наперед. Повторяю: многое. Свободы, конечно, не прибавится, климат изменится, реки потекут вспять, моря обмелеют... доллар упадет, впрочем, сами понимаете, куда всех несет, словно... словно... впрочем, я оговорился, не обращайте внимания, мысли вслух...
— Ага... — вставил Иванов, вспомнив, что это любимое междометие Гд. — Как мне идти?
— Конечно, руки за спину. Но, в принципе, ничего не произойдет. Повторяю: ничего! И не изменится. А вот это уже наша задача.
— Так я и подозревал, — сказал Иванов. — Разговаривать можно?
— Знайте! — полуобернувшись, запальчиво и коротко поднял палец: — Дыма без огня не бывает! — И между делом указывая: — Конечно, можно.
Над ухом упорно торчал длинный седой волос. Бровь, сердито вопрошая, топорщилась.
"Зачем это ему? — подумал Иванов. — Все эти извороты, выгибания, кто кого поймает на слове, на грехе, подложит свинью, а потом и с ним поступят так же".
Шли по туннелю, выложенному белой кафельной плиткой, буднично, словно в подсобках какого-то ресторана, где в проходных помещениях повара в белых колпаках изумленно отрываются от своих дел, где бесшумно скользят официанты с подносами и пахнет подгоревшим маслом.
