нелегко удерживать необходимую профессиональную дистанцию на приемах. Интересно, подчеркивается ли характер отношений (основанных на эмоциональных обязательствах в противовес построенным на инструментальном взаимообмене) различием между формальным и неформальным обращением, существующим во многих языках? Я лично во избежание панибратства прошу пациентов звать меня «доктор Несси».
Социальный отбор
Стратегией обязательств объясняется многое, но по-прежнему не всё. Неистребимая склонность к подлинно нравственным поступкам заложена в наших генах. Что заставляет молодую женщину исключительной красоты преданно ухаживать за мужем, который, свалившись с крыши, остался глубоким инвалидом из-за необратимого повреждения мозга? Кто-то посвящает всю жизнь бескорыстной самоотверженной помощи другим. Многие получают огромную отдачу от волонтерской работы: кормят голодных, строят дома, работают бесплатными учителями. Кто-то отказывается от мяса в знак протеста против неподобающего обращения с животными. Да и тщательно мыть пластиковую упаковку и платить дополнительно за ее переработку – это уже немало. Нравственное поведение можно наблюдать повсюду.
Нравственные поступки требуют повиноваться правилам, а не высчитывать личную выгоду. Получение чего бы то ни было в ответ они не гарантируют. Они могут приносить эмоциональное удовлетворение – гордость за то, что мы ведем себя достойно, но откуда эта гордость берется? Нравственные поступки обходятся дорого, это, по сути, роскошь. А какую еще роскошь сформировала природа в ходе естественного отбора? Павлиний хвост! Эти рассуждения снова и снова возвращали меня к статьям биолога-теоретика Мэри Джейн Уэст-Эберхард о «социальном отборе»[596],[597].
Она нашла ответ, который, на мой взгляд, объясняет и наши нравственные способности, и незаурядную социальную чуткость: поскольку мы выбираем лучшего брачного партнера из имеющихся, тот, кому удастся продемонстрировать соответствие заданным критериям, получит ощутимые преимущества. Ради преимуществ, которые дает избрание в качестве брачного партнера, и формируются невероятно затратные наглядные доказательства наших прекрасных душевных качеств. Если, как предполагал эволюционный психолог Джеффри Миллер, люди предпочитают альтруистичных половых партнеров, значит, отбор будет вестись по альтруизму как непосредственному критерию[598]. Уэст-Эберхард показала, что половой отбор – это подвид социального отбора и что те, кому отдают предпочтение при социальном отборе, тоже получают крупные преимущества, поскольку им достаются самые лучшие партнеры.
Термин «социальный отбор» между тем оставляет желать лучшего, потому что в разных научных областях подразумевает разное. «Выбор партнера» ближе к ключевой идее, но выбор – это лишь одна составляющая, не менее важно также, кого мы отвергаем или кого наказываем[599],[600]. Соответственно наиболее точно отразил бы суть эволюционного процесса, наделившего нас способностями к добру, термин «выбор и отвержение партнера». Людей, которые не скупятся на помощь друзьям, охотнее выбирают в социальные партнеры, благодаря чему они получают возможность обрести наилучшего для себя брачного партнера со всеми сопутствующими преимуществами для приспособленности[601]. Вполне вероятно, что этот процесс сыграл принципиальную роль в формировании у нас выдающейся склонности к сотрудничеству и способности к созданию культуры[602].
В большинстве животных видов близкие социальные партнеры, за исключением родственников, либо отсутствуют, либо легко заменимы. Скорее всего, так же обстояло дело и у наших предков, пока где-то на протяжении последних ста тысяч лет не наступил поворотный момент, когда выбор особенно толкового и отзывчивого партнера начал давать преимущество. Выгоды отношений с наилучшим из возможных партнеров обусловливали склонность к отзывчивости и верности. Уэст-Эберхард показала, как процесс социального отбора мог войти в неуправляемую фазу, в которой предпочтение партнеров с определенными качествами дает преимущества обладателям этих качеств и еще больше преимуществ обеспечивает тем, кто выбирает наиболее тщательно. Сформировавшиеся в результате просоциальные склонности для нас такая же роскошь (эффектная, но дорого обходящаяся носителю), как павлиний хвост.
«Конкурентный альтруизм» подтверждается социопсихологическими исследованиями[603],[604]. На демонстрацию бескорыстного альтруизма уходит невероятное количество денег и времени. Циники видят в этом хитрую манипуляцию и приводят в пример мошенников вроде Берни Мейдоффа[605], перечислявших немалые суммы на благотворительность. Однако альтруистичные поступки действительно совершаются, и иногда без всякой надежды на вознаграждение, если не считать гордости за свою добродетель и вероятности заполучить партнеров получше. Кроме того, согласно недавно полученным свидетельствам, менее отзывчивые пытаются укреплять свою репутацию за счет нападок на выделяющихся отзывчивостью[606].
Известный антрополог Сара Хрди предполагает, что сотрудничество зародилось, когда матери начали объединяться для ухода за детьми[607]. Женщина может родить за десятилетие вдвое больше детей, чем самка шимпанзе, – не только потому, что успешнее добывает пищу, но и потому, что товарищеские связи обеспечивают ей помощь и ресурсы, позволяя рожать чаще.
Схожие гипотезы разрабатывались и в других областях. Дэвид Слоан Уилсон описывал процесс, обусловливающий сотрудничество, с помощью моделей отбора по группе признаков[608]. В экономике и биологии роль выбора партнера исследовали и прорабатывали (среди прочих) Петер Хаммерштайн и Рональд Ноэ[609]. Аналогичным процессом можно объяснить даже симбиоз корней растений с клубеньковыми бактериями[610],[611]. Клубеньки усваивают азот из воздуха и перерабатывают в потребляемую растением органическую форму, а растение обеспечивает бактерию питанием, необходимым для роста. Если клубенек начнет забирать ресурсы растения, не поставляя связанный азот, растение от него избавится. Если растение начнет забирать связанный азот, не поставляя питание клубеньку, бактерии его покинут. Движущая сила сотрудничества – выбор и отторжение партнера.
Во что обходится конкуренция между претендующими на роль избранных, наглядно демонстрируют цветы. На выращивание крупных, ярких, душистых цветков с нектаром и пыльцой расходуются ценные калории, которые могли бы питать листья, корни и семена. Но без этой дорогостоящей роскоши обойтись нельзя, поскольку именно цветки конкурируют за внимание опылителей.
Модели социального отбора дают возможность объяснить, как с помощью эгоистичных предпочтений происходит тщательный отбор отзывчивых особей. Те, кто сможет предложить больше всех, выбирают наилучшего партнера из имеющихся и тем самым автоматически наделяют самых отзывчивых представителей группы преимуществами для приспособленности. Некая разновидность невидимой руки рынка, о которой говорил Адам Смит[612]. Из решений, принимаемых производителями и потребителями в собственных интересах, складывается экономика, позволяющая производить больше товаров для всех по минимальной цене в необходимом соотношении. Продиктованный личными интересами выбор партнера формирует биологическую способность к нравственным переживаниям и подлинно нравственному поведению, обусловливающую тесное сотрудничество внутри социальной группы.
Идея социального отбора, как и все хорошие идеи, не нова. За два столетия до появления трудов Дарвина английский философ Томас Гоббс описал, что происходит с безумцами, ратующими за нарушение выведенного им третьего естественного закона, гласящего: «Люди должны выполнять заключенные ими соглашения».
Безумец говорил в душе своей, что [раз] нет справедливости… то нет никакого основания, чтобы человек не мог делать
