Если пьянствовали и буйствовали сам батько и верхушка его армии, то что же оставалось делать рядовым? Лучшая революционная часть армии ушла. Армия в конце 1920 и 1921 гг. состояла в большинстве из бывших деникинцев. врангелевцев и других деклассированных элементов города и деревни. Руководство находилось в плену кулацкой идеологии. Лучшие революционные традиции армии были давно потоплены в вине, которое размывало дисциплину и смыло последние остатки идейности в армии. Вино ускорило лишь процесс гниения и разложения армии.
Грабежи
Махновская армия первые два года ее существования, в 1918 и 1919 годах, не являлась бандой грабителей, как обычно ее представляют себе обыватели и даже некоторые политические работники. Внимательно проследив официальные документы махновской армии, убеждаешься, что в 1918 и 1919 годах махновское командование делало всяческие попытки обуздать свою вольницу, не допускать грабежей и бандитизма. Приведем несколько характерных приказов. В приказе № 3 по ударной группе армии говорится: «Прекратить всяческие выдачи мандатов на право реквизиции и конфискации; таковые будут выдаваться реввоенсоветом, штабом армии и армейским снабжением». Или, например: «При взятии в плен ни в коем случае не подвергать раздеванию, так как таковые большей частью желают поступить в ряды повстанческой армии и остаются без обмундирования». В приказе № 4 от 17 ноября 1919 года говорится: «Ни в коем случае не производить самосудов и убийств, не заявив в штаб группы или же местным властям… Последний раз напоминаю прекратить всякого рода самочинные выступления, как-то: конфискации, реквизиции и обыски… За неисполнение сего вся ответственность падает на командиров».
В период господства махновцев в Екатеринославе «такого повального грабежа, как при добровольцах, при Махно не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера. Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа производился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста ограблены»[202].
Меньшую степень грабежей, относительное спокойствие, наступившее в Екатеринославе при Махно, подтверждает в своей брошюре Курган, подпольный партийный работник, посланный Зафронтбюро в тыл Деникину.
Поэтому совершенно неправ т. Раковский, когда пишет, что «по конституции махновской армии два дня в месяц она имела законное право грабить. Но, конечно, махновцы эти два дня превращали в целый месяц».
Грабежи кулацких отрядов тина Струка, Пстлюры и др., несомненно, были узаконены, но они были незаконными в армии Махно. Всеукраинский повстанческий ревком, состоявший из незалежников и пытавшийся в 1919 г. поднять восстание против советской власти на Украине, может быть, и установил, что «все, добытое казаком в бою, переходит в его собственность», — как пишет об этом Раковский в своей брошюре[203], но в армии Махно, наоборот, взятое в бою должно было поступать, согласно приказам, в общеармейский котел.
Но если поставить вопрос, как исполнялись приказы, то это и будет ответом на вопрос, грабила ли армия. Наилучшей иллюстрацией состояния дисциплины в армии являются махновские же приказы. «Мной неоднократно отдавалось в приказе, — читаем мы в приказе по 1-му Донецкому корпусу, — что мандаты и удостоверения на право обыска, конфискации и реквизиции считать правомочными, выдаваемые только лишь штабом армии и реввоенсоветом, выдаваемые же командирами отдельных частей — недействительными. Несмотря на это, командиры до сих пор продолжают действовать самостоятельно, не желая подчиниться моим приказам. Еще в последний раз приказываю командирам всех частей отобрать таковые удостоверения и впредь не выдавать, в противном случае лица, задержанные в означенном преступлении, будут расстреляны, как бандиты»… Но никого не пугали эти угрозы расстрелом. Это было не больше, чем общепринятым «оборотом речи» эпохи революции.
Как понимал рядовой повстанец запрещение грабить? Он считал себя в праве брать то, что ему необходимо, полагая, что брать излишки — это не значит грабить. Наилучшей иллюстрацией может служить эпизод, рассказанный Гутманом. Махновец, сняв с местного жителя брюки, скинул свои отрепья и заявил:
«Вот так давно бы! А то уж у шести пробил: дайте, пожалуйста, штаны, совсем обносился. Все говорят: нет лишних. А вот теперь нашлись. Нам батько Махно запрещает грабить. «Ежели, говорит, тебе что нужно, — возьми, но не больше». Ну» а мне больше и не надо».
Грабежи армии в этот период были в значительной мере вынужденными обстановкой. Окруженные со всех сторон, не имея ни тыла ни баз снабжения, истрепанные в боях, махновцы неизбежно должны были прибегать к самоснабжению. Население это понимало и нередко предпочитало махновское «безвластье» деникинской «твердой власти». Крестьянин же, поступивший в армию, не мог не смотреть на город, с которым он воевал, как на объект возможного обогащения: город должен был содержать его, город должен был заплатить за его «службу революции». Тем более это относилось к буржуазным и еще больше к дворянским элементам города. Поэтому-то убийство повстанцами 30 еврейских семей в колонии Горькой не является типичным для 1919 гида. В 1919 году население страдало еще больше от грабежей и убийств деникинской, петлюровской и григорьевской армий, а потому поступки махновцев казались по сравнению с ними малозначительными. В 1920 году, когда все белые армии были разбиты, а лучшие элементы махновской армии ушли из нее и армия подвергалась неустанному преследованию частей Красной армии, — грабежи махновской армии были невыносимы для населения.
«К тому же город был разорен, да, кроме того, он хорошо охранялся, грабить можно было только деревню, а в деревне не было ни помещика ни богатого совхоза, и потому грабить можно было только крестьянина. Крестьянин, который раньше сочувствовал махновцу, начинал его ненавидеть и превращался в его врага. Это шло параллельно экономическому и политическому расслоению села, являлось даже выражением этого расслоения, — чем дальше, тем больше, и к концу 1920 г. махновская армия почти полностью превратилась в ряд мелких уголовных шаек, терроризовавших крестьянство, что лишь ускорило ее собственную гибель.
«Санитарное состояние армии
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
