Нет ничего удивительного в том, что русские историки, как царские, так и советские, игнорировали роль Эбботта и Шекспира в освобождении хивинских рабов. Их освобождение приписывалось исключительно растущему страху хана перед русской военной мощью и испытанным им испугом при известии о первом походе на него. Однако русскими историками много чего было сказано про Эбботта и Шекспира. Обоих называли английскими шпионами, направленными в Центральную Азию в рамках гигантского плана установить там владычество Британии за счет задуманного ослабления влияния России. По мнению Н.А. Халфина, ведущего советского авторитета касательно эпохи Большой Игры, афганский город Герат был в то время «гнездом британских агентов». Он служил местом руководства, утверждает он, «широкой сетью британских военно-политических источников разведывательной информации и системой связи для британских агентов». Конечно, в этом есть известная доля правды, хотя он представляет англичан в Центральной Азии куда лучше организованными, чем это было на самом деле. Макнагтен, Бернс, Тодд и другие политические деятели были бы немало удивлены, если не сказать польщены, узнав об этой русской точке зрения насчет их всеведения.
Подобно Эбботту, отправленному перед ним, утверждает Халфин, Шекспир был послан в Хиву для того, чтобы разведать дороги и крепости вдоль русской границы между Александровском и Оренбургом. «В качестве оправдания своего появления в России со стороны Хивы, — заявляет он, — Шекспир выдвинул необходимость сопровождения русских рабов. Воспользовавшись тем, что хивинские власти под давлением России были вынуждены освободить этих узников, Шекспир поехал вместе с ними, выдавая себя за их освободителя. Чтобы получить разрешение проехать в Оренбург — конечную точку его назначения, — он, как до него уже сделал Эбботт, представлялся посредником в переговорах между хивинцами и русскими. Понимая, что оба офицера появились там в качестве шпионов, генерал Перовский позаботился, чтобы они находились под строгим наблюдением до тех пор, пока не были благополучно выдворены из страны».
Халфин далее утверждает, что англичане имели шпионскую сеть даже в самом Оренбурге. Ее центром, как он сообщает, был миссионерский пункт, организованный там Британским и иностранным библейским обществом, в 1814 году переименованным в Русское библейское общество. Его целью было, цитирует он установившего это более раннего историка, заниматься шпионажем, установить отношения с Хивой и Бухарой и, если возможно, восстановить их против России. Шекспир, утверждает Халфин, имел приказ установить связь с этими миссионерами. Фактически, добавляет он, ни Шекспир, ни его руководство, видимо, не знали, что миссия уже закрыта властями. Однако, заключает он, возможно, «сохранялись некоторые остатки этого общества и именно их Шекспир должен был завербовать для подрывной деятельности в Оренбурге». Нет нужды говорить, что ни Шекспир, ни Эбботт в своих рассказах не сделали об этом ни малейшего упоминания.
Утверждения Халфина в значительной степени основываются на данных из тайника с выцветшими письмами и другими бумагами, якобы захваченными у туркмен в 1873 году и хранящимися сегодня в советском военном архиве (дело № 6996). Как считает Халфин, письма, написанные между 1831 и 1839 годами, вместе с другими бумагами принадлежали лейтенанту Шекспиру (хотя в них нигде нет его фамилии) и тот каким-то образом потерял их во время своего путешествия в Хиву. Однако, как отмечает британский ученый полковник Джеффри Уиллер, который первым опроверг голословные утверждения Халфина в 1958 году в журнале «Обозрение Центральной Азии: „Трудно поверить, что кто-либо из ответственных лиц, выполнявших якобы секретную миссию в Центральной Азии, взял бы с собой собрание конфиденциальных писем, последнее из которых было написано за два года до этого“.
Письма, которые не были подписаны и появлялись только в копиях, посвящены главным образом политике — или голым амбициям, как представляется Халфину — Британии в Центральной Азии. Однако большую часть своих выводов относительно истинной цели поездок Эбботта и Шекспира русский ученый делает из бумаг, найденных вместе с ними На некоторых из них стоят грифы «секретно и конфиденциально». Его статья, появившаяся в советском журнале «История СССР», №2 за 1958 год, не содержит факсимиле этих документов и потому, как отмечает Уиллер, не может быть проверена. Без доступа к оригиналам в советском военном архиве невозможно проверить и точность выбранных Халфиным цитат и их интерпретации. Если независимо от его интерпретации бумаги и письма именно таковы, как он утверждает, тогда они принадлежали скорее Эбботту, чем Шекспиру, и были у того отобраны во время нападения, когда по пути в Александровск его ограбили.
Но независимо от того, что русские чувствовали (и, по-видимому, чувствуют до сих пор) по поводу Шекспира, его руководство было восхищено тем, как умело он смирил орудия царя, освободив его подданных. По возвращении в Лондон его ожидал восторженный прием, напоминавший прием, оказанный восемь лет назад Александру Бернсу. Хотя ему было только чуть больше двадцати, он был произведен в рыцари и отмечен ликующей королевой Викторией, которая, несмотря на то, что ей был лишь 21 год, уже проявляла признаки русофобии. Что же касается более скромного Эбботта, проложившего дорогу подвигу Шекспира, он получил гораздо более скромное признание. Награды нашли его гораздо позднее. Его не только возвели в рыцари и произвели в генералы, но даже назвали в его честь гарнизонный город Эбботтабад, находящийся сегодня в Северном Пакистане
Однако все это произойдет в далеком будущем. А сейчас и Шекспир, и Эбботт стремятся вернуться в Индию, так как за время их долгого отсутствия дела у англичан в Центральной Азии стали складываться весьма драматично
18. Ночь Длинных Ножей
Англичане преуспели в освобождении из хивинской неволи царских подданных, но потерпели неудачу в попытках освободить англичанина из плена эмира Бухарского. Все их усилия, не говоря уже о попытках русских, турок и правителей Хивы и Коканда, убедить эмира Насруллу отпустить полковника Чарльза Стоддарта оказывались безрезультатными. К тому времени злосчастного офицера удерживали в плену больше двух лет. Условия содержания зависели от прихотей Насруллы, а также его текущей оценки британских возможностей в Азии. Так, когда до него дошли новости о взятии Кабула британскими войсками, положение полковника Стоддарта внезапно улучшилось. До тех пор он томился на дне известной в Бухаре под названием «черная дыра» глубокой двадцатифутовой ямы, которую разделял с тремя уголовниками и богатым ассортиментом паразитов и прочих неприятных существ, веревка была единственным средством связи с внешним миром.
Теперь его поспешили извлечь из ямы-клоповника и поместили под домашний арест в доме начальника эмирской полиции. Но проблемам полковника конца не предвиделось, поскольку не было никаких признаков, что эмир склоняется к решению позволить Стоддарту покинуть Бухару. До сих пор не вполне ясно, почему полковник оставался в неволе, хотя несколько возможных объяснений имеется. В регионе, где предательство было нормой, впереди него неизбежно разносились слухи о том, что он не просто эмиссар, а британский шпион, направленный в Бухару, чтобы все там разнюхать И подготовить захват эмирата. Если так, то, с точки зрения эмира, он уже увидел и узнал слишком много, чтобы позволить ему возвратиться домой. Но для недовольства Насруллы была и другая причина. В первый свой визит в Бухару 17 декабря 1838 года Стоддарт допустил чрезвычайно досадную оплошность. К удивлению народа, он отправился во дворец эмира вручать верительные грамоты в полном воинском обмундировании и с эскортом, отнюдь не демонстрируя общепринятого в Бухаре смирения на грани самоуничижения.
К несчастью, Насрулла в тот момент как раз возвращался во дворец и увидел, как полковник со свитой пересекают главную городскую площадь. Оставаясь, в соответствии с английской военной традицией, в седле, Стоддарт приветствовал владыку Бухары. Насрулла, согласно одному источнику, «уставился на него и долго смотрел неотрывно, а затем поехал прочь, не сказав ни слова». Во время первой беседы Стоддарта с эмиром полковник допустил еще несколько оплошностей— и результатом стало стремительное низвержение в кишащую крысами темницу.
Некоторые обвиняли в случившемся самого Стоддарта, его высокомерие и недипломатичность, хотя это едва ли оправдывает поведение Насруллы. В отличие от Бернса, Поттинджера и Роулинсона, Стоддарт не привык к льстивому раболепию восточной дипломатии. Как выразился его брат-офицер: «Стоддарт был простым солдатом, человеком большой храбрости и прямоты. Для наступления или защиты крепости никого лучше не найти. Но для дипломатической миссии он был менее приспособлен и оказался не готов к ее особенностям». Действительно, немалую часть ответственности за его судьбу должны были бы разделить те, кто выбрал его для такой тонкой миссии, особенно сэр Джон Макнейл из Тегерана, истинный ветеран Игры, прекрасно разбиравшийся в строгом этикете Востока.
