Но это был еще далеко не конец. Худшее — гораздо худшее — еще предстояло.
19. Катастрофа
Весть об ужасной трагедии, случившейся с сэром Александром Бернсом и его товарищами, не говоря уже о примерно трех десятках сипаев охраны и слугах, вызвала в английском гарнизоне волну ужаса. Сначала пошли слухи, что Бернс избежал расправы и скрывается где-то в укромном месте, но эти надежды скоро рухнули. Тем временем ободренная бездействием англичан толпа продолжала бесчинствовать. Сжигали дома, грабили магазины, убивали всякого заподозренного в сотрудничестве с британцами. Время от времени за шумом и ревом огня слышны были предупреждающие крики: «Они наступают… они наступают », поскольку мятежники ожидали быстрого и решительного возмездия. Действительно, впоследствии стало известно, что главари и зачинщики даже оседлали коней, чтобы спасаться бегством. Но в штабах Макнагтена и Элфинстона продолжали колебаться, фактически агонизировать, упуская более чем драгоценное время. И это несмотря на сообщения, что несколько офицеров, так же как Мохан Лал, все еще скрываются в старом городе, надеясь избежать ярости толпы.
Наконец даже Макнагтен понял, что происходящее — нечто гораздо более серьезное, чем вышедшая из-под контроля толпа. Выступления оказались скоординированными, тысячи афганцев и в городе, и в округе, откуда тоже поступали тревожные сообщения, выступили практически в одночасье. Распространились также слухи, что к священной войне против англичан призвал сам шах Шуджах. Были перехвачены послания, скрепленные его личной печатью. Какое-то время англичане в ужасе предполагали, что письма подлинные и Шуджах ведет двойную игру с теми, кто восстановил его на троне. Потом проверка выявила подделку, преднамеренно распространенную заговорщиками, и одновременно стало ясно, что положение самого Шуджаха не менее тревожно, чем и его покровителей. Следует отдать должное, он был единственным, кто попробовал спасти Бернса и его товарищей от грозившей им опасности, но его гвардейцы действовали неудачно. Вместо стремительного броска через городские окраины к кварталу, где стоял дом Бернса, они попробовали пробраться через перенаселенный центр с его узкими, извилистыми улицами, артиллерия с трудом тащилась позади. И очень скоро гвардейцы оказались окружены во много раз превосходящими силами мятежников, в большинстве вооруженных, и сдались на их милость. Две сотни из них, попытавшись оказать сопротивление, были перебиты. Остальные, побросав оружие, в беспорядке бежали под защиту стен Бала Хиссара; их постыдное бегство прикрывал огонь британского отряда, высланного на помощь Бернсу.
«Паническое бегство тех, кто был призван его защищать, повергло шаха Шуджаха в жалкое состояние, в уныние и тревогу за собственную безопасность», — сообщает Кайе. Англичане также были изрядно встревожены столь неожиданным драматическим поворотом событий. «Следовало признать горькую правду, — отметил один офицер в своем дневнике, — что в целой афганской нации мы не могли рассчитывать ни на единого друга». Веселой, как пирушка с шампанским, жизни, которой гарнизон столь долго наслаждался, теперь явно пришел конец. В незаконченном меморандуме, найденном после его смерти, Макнагтен попытался оправдать свою неспособность предвидеть приближавшуюся бурю. «Меня сочтут виновным в том, что я не сумел предсказать наступление шторма. На это я могу только ответить, что и другие, кто имел гораздо большие возможности наблюдать настроения людей, ничего не заподозрили». Он не упомянул ни Роулинсона, ни Поттинджера, чьи предупреждения игнорировал, и попытался главную вину свалить на Бернса: мертвыи ответить не сможет. Вечером перед своей гибелью, сообщает Макнагтен, Бернс поздравил его с предстоящим отъездом и сказал, что принимает новый пост в период «глубочайшего спокойствия». Но достаточно ясно, что Бернс наверняка не сказал бы начальнику, чьим преемником собирался стать, ничего такого, что могло бы задержать его отъезд, а следовательно, тем самым собственное получение мантии наместника.
Согласно свидетельству его друга Мохана Лала, Бернс рассматривал ситуацию как совсем не спокойную, хотя и серьезно недооценил опасность для себя лично. Накануне вечером он заявил, что «недалеко то время, когда нам придется оставить эту страну». Кашмирец считает это свидетельством того, что Бернс отчетливо сознавал растущую враждебность большинства афганцев к англичанам. Однако с неменьшим основанием можно предположить, что слова Бернса касались новой политики по отношению к Афганистану, только что объявленной в Лондоне. В августе того года правительство тори во главе с сэром Робертом Пилем сменило администрацию вигов Мельбурна и немедленно приступило к строгой экономии. Содержание войск в Афганистане стоило больших денег, и предполагалось, что режим Шуджаха теперь должен устоять на собственных ногах, тем более что российская угроза, казалось, отступила. Поэтому решили, что по мере укрепления собственных сил Шуджаха английское военное присутствие в Афганистане, в отличие от присутствия политического, должно постепенно сокращаться. Для начала Макнагтену поручалось завершить щедрые выплаты племенам, контролирующим пути сообщения между Кабулом и Британской Индией. Это обернулось фатальным исходом: прежде нейтральные племена оказались среди первых, кто присоединился к восстанию.
Тем временем, в военном лагере под угрозой нападения плохо вооруженных и (пока еще) плохо организованных мятежников англичане начали готовиться к осаде. Только теперь они поняли, каким безумием был уход из Бала Хиссара. Военный лагерь был крайне неудобен для обороны — он располагался в болотистой низине, со всех сторон окруженной холмами. Все вокруг покрывали сады, которые затрудняли наблюдение и позволяли атакующим укрываться от огня защитников лагеря; кроме того, многочисленные ирригационные каналы в садах обеспечивали нападавшим превосходное прикрытие. Английские позиции окружал земляной вал высотой всего по пояс — недостаточная защита от огня артиллерии или снайперов. Инженеры Макнагтена предупреждали его об этом еще во время исхода из Бала Хиссара, но в отличие от большинства профессионалов Большой Игры, он не обладал достойным военным опытом, а самое главное — был уверен, что никакие непредвиденные обстоятельства не возникнут. Он попросту игнорировал советы — и в итоге 4500 английских и индийских солдат и еще 12 000 гражданских лиц, включая приблизительно три дюжины англичанок — жен, детей и нянек, оказались осажденными в том, что Кайе описывал как нечто ненамного лучшее, чем «овечья кошара на пастбище».
Если бы при первых признаках опасности Макнагтен и Элфинстон действовали решительно и быстро, англичанам хватило бы времени перевести весь гарнизон в Бала Хиссар, за высокие защитные стены. Но они продолжали медлить, и провести столь опасную акцию стало слишком поздно. Тогда Макнагтен стал искать иной выход из рискованной ситуации, в которую завела его политика. Используя как посредника оборотистого Мохан Лала, он попытался купить поддержку ключевых афганских лидеров в надежде найти опору в соперничающих политических группах и племенах. Значительные средства были распределены, или по крайней мере обещаны (немалое количество золота из казначейства Макнагтена уже оказалось в руках толпы), но особого эффекта это не дало. «Слишком много аппетитов следовало удовлетворить, и слишком много противоречивых интересов примирить, — заметил Кайе. — И вообще к тому времени движение стало слишком мощным, чтобы его можно было унять показом кошельков. Звон монет был уже бессилен перекрыть крики оскорбленных и озлобленных людей».
Предлагались и более решительные меры противодействия ухудшающейся час от часу ситуации. Чья это была идея, не выяснено; известно только, что Мохан Лала уполномочили предложить награду в 10 000 рупий любому, кто убьет кого-либо из главных вожаков мятежников. Инструкцию вместе со списком имен передал ему лейтенант Джон Конолли, младший брат Артура, младший политический советник администрации Макнагтена. Конолли находился в то время в Бала Хиссаре, выполняя функции офицера связи с встревоженным Шуджахом. Как и в других местах, контакт поддерживали посредством гонцов-скороходов, именовавшихся кассидами, которые буквально несли свои жизни в собственных руках — на них были рукавицы с упрятанными там тайными посланиями. Рассмотрев идею предложить деньги за кровь, Макнагтен заявил, что устрашен этой абсолютно небританской уловкой. Но, конечно же, он согласился на то, чтобы за плененных вожаков выплачивалась премия. Кайе упоминает о его сомнениях насчет того, станет ли лейтенант Конолли действовать самостоятельно «в таком ответственном вопросе», без предшествующего одобрения руководства. Кайе считает, что Макнагтен почти наверняка знал относительно предложения «кровавых денег» и собирался закрыть на это глаза, хотя формально таких полномочий не предоставлял. Насколько это соответствует истине, уже не установить, так как и Макнагтен, и Конолли вскоре погибли.
