В какой-то момент во время чтения Дженни прервала его и сказала:
— Ой, тут я что-то не поняла. Этот рогатый малый, который музыку играет, — он кто?
— Флейтист у Врат Зари? Ну, я думаю, это Пан. Он не мертв для животных, по крайней мере в этой книге. Он их повелитель.
— Как бог?
— Скорее как дух самой природы. В греческом искусстве его изображают фавном с тростниковой флейтой, мохнатыми ногами и копытами. Его крики наводят на нас безумие: от этого произошло слово «паника». Очевидно, он больше не играет. Это известная история. Плутарх сообщает в своем сочинении о том, почему умолкли древние оракулы. Корабль проплывал мимо острова Паксос, и лоцман услышал, как выкликается его имя, а потом властный голос крикнул: «Великий Пан умер!» А потом он услышал звуки рыданий. Это случилось примерно в то время, когда родился Иисус, так что ранние христиане решили, будто бы это символ, предвещающий гибель языческого мира. Ты не имеешь представления, о чем я говорю, верно?
— Нет.
Он добродушно рассмеялся и сказал:
— Тогда давай вернемся к Крысе и Кроту.
Так они и сделали, но последнюю главу он велел ей прочитать самой, и Дженни с удивлением обнаружила, что эта задача для нее вполне посильна, хотя некоторая помощь еще требуется.
После этого они обошли вокруг места для стоянок, расставили ловушки для насекомых. Кукси носился кругом с сачком для ловли бабочек, выхватывал летающие создания из воздуха и по ходу дела рассказывал ей о падении Рима. О Риме Дженни знала только из фильмов и полагала, что все это сплошь выдумки, вроде «Конана» или «Звездных войн». То, что цивилизация может рухнуть без всяких там ядерных бомб или роботов, как в «Терминаторе», стало для нее открытием, и ей захотелось узнать, почему это случилось.
— На этот счет существует много теорий, — сказал Кукси в ответ на ее вопрос, — и множество умных толстых книг. Некоторые винят христианство, ослабившее боевой дух империи. Другие утверждают, что богатства, хлынувшие из завоеванных стран, уничтожили слой мелких землевладельцев, из которых формировались легионы… Империя для своей защиты начала нанимать войска за границами своих земель, а они не были так хороши, как римляне. Есть даже теория о том, что свинец в их водопроводах сделал их глупыми и ненормальными.
— А ты как думаешь?
Кукси рассмеялся.
— Мои соображения ценности не имеют. Но мой старый отец был довольно неплохим историком-любителем, и мы с ним провели немало времени, ползая по римским руинам. Так вот, он считал, что они просто устали. По его мнению, не только отдельные люди, но и целые цивилизации могут уставать от жизни. Они перестали верить в своих богов, их политическая система была мертва, генералы воевали не с врагами, а друг с другом, как вожаки гангстерских шаек, тысячи иностранцев переходили границы и селились на их земле, а римляне даже не пытались их выгнать, потому что они, видишь ли, защищали Рим от нашествия других, еще более диких чужаков. Поэтому они отвели легионы от границ, и постепенно все стало приходить в упадок. Школы закрылись, книги использовались для разжигания костров, люди разучились читать и так далее. А здания и дороги развалились, ибо никто не помнил, как их чинить, да и денег не было, как не было никакой торговли.
— Это печально, — сказала Дженни.
— Думаешь? Все проходит, знаешь ли. Сначала падают боги, а потом люди утрачивают силу духа и надвигается тьма. Как сейчас. Я думаю, ты согласишься, что боги, которых мы почитаем, в любом случае менее могущественны, чем великий Пан.
— Ты имеешь в виду Иисуса?
— Если бы мы действительно почитали Иисуса… Господи, неужели это Palmira?
С этими словами Кукси взмахнул сачком и после продолжавшейся несколько минут погони накрыл им маленькую белую бабочку с желтыми и коричневыми отметинами. На его лице расцвела торжествующая улыбка. Дженни подумала, что сейчас он выглядит как двенадцатилетний. Профессор переместил насекомое из сетки в банку с широким горлышком, и оно перестало трепыхаться. Он стал рассматривать добычу в лупу.
— Ты убил ее? — спросила Дженни.
— Нуда, — сказал Кукси. — Боже мой, это Пальмира! Бабочка залетная, в здешних краях практически неизвестна. Она кормится на кустах череды. Ох ты, вот еще одна!
Он прыгнул, накрыл ее сачком и отправил в банку.
— Может быть, они теперь здесь размножаются? — размышлял профессор.
— Уже нет, раз ты попал сюда и если это были единственные экземпляры.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Ты думаешь, мне не следовало их убивать, верно? Я вполне тебя понимаю, но, в конце концов, я ученый и, следовательно, солдат в легионах смерти. Мы убиваем, чтобы понять жизнь, и полагаем, что это оправданно. Хотя да, Пан бы этого не одобрил. Знаешь, наш друг Мойе считает, что все мы здесь — мертвые люди, хотя думает, что ты все же слегка жива.
Она смотрела на яркие, неподвижные лепестки крылышек в морилке.
— Я не знаю… я хочу сказать, Кукси, только не обижайся, я, наверное, не смогла бы, как ты, зарабатывать этим на жизнь, убивать живых существ. У меня от этого мурашки по коже. А почему важно, если они здесь размножаются?
— Возможно, это еще один крохотный знак того, что тропики перемещаются на север в ответ на глобальное потепление. В конце концов, это кубинская бабочка. В любом случае мы посвятим остаток дня Пану, убивать больше не станем, будем просто наблюдать за жизнью вокруг нас. Это тоже наука и к тому же весьма почтенная, по-настоящему достойная уважения.
Так они и поступили и не один час провели, наблюдая в лупы и бинокли за насекомыми, морской фауной и жизнью птиц на маленьком острове, пока солнце не опустилось и не коснулось верхушек самых высоких деревьев. Кукси сказал, что им пора возвращаться, потому что грести против ветра будет куда труднее. Но когда они вышли из протоки и снова оказались на просторах залива, выяснилось, что наступил полный штиль и бухта стала гладкой, как мельничный пруд возле плотины. Именно это сравнение пришло в голову Дженни, хотя она никогда в жизни не видела запруду у мельницы. Это был образ, почерпнутый из старой книги Кукси, причем далеко не единственный. На самом деле в ее голове вдруг оказалось куда больше помещений, чем раньше, все украшенные картинами и мебелью, которую она не могла вспомнить, и соединенные коридорами, которые таинственным образом манили. Вот такие они, обычные люди, подумала она. Живут, понимаешь, ни хрена не знают о штуковинах типа Римской империи, древесных фиговых осах, глобальном потеплении и великом боге Пане, и вроде все ничего. Но стоит всему этому появиться в голове, как знания начинают тянуться одно к другому, связываться друг с другом, а от этого берутся новые мысли, такие, каких раньше нельзя было и представить. Это немного беспокоило, как если бы тебя отправили в новую приемную семью и ты не знаешь, что ждет тебя впереди: хочешь просто сесть на кровать, которую тебе показали, и не двигаться, пока кто-нибудь из старших не объяснит тебе, что есть что.
Ей не хотелось думать обо всем этом сейчас, и оказалось, что она может отгородиться от смущающих мыслей, отдаться безмятежной гребле и любоваться дивным морским пейзажем. Поверхность залива была подобна серебристому туманному зеркалу, в котором отражались персикового цвета клочковатые облака и оранжевый диск заходящего солнца. Весло при каждом взмахе встречало своего поднимавшегося снизу двойника, тут же исчезавшего во вспенившейся воде… А над водой парили птицы — белые цапли, чайки. Один раз пролетела стайка бурых пеликанов, похожих на неуклюжих доисторических птеродактилей, и у каждого из них тоже имелся внизу двойник. И, оглядываясь назад, она видела две длинные линии, уходящие в безвозвратное прошлое, и что-то не давало ей покоя, ей хотелось спросить Кукси, что это.
— Чему ты поклоняешься, Кукси?
— Прости?
— Ты говорил что-то об умирающих богах и все такое. И что мы не почитаем Иисуса. Как раз перед тем, как поймал ту бабочку.
— Ах да! Так вот, моя мать говорила, что, когда люди перестают почитать Бога, они не перестают это делать совсем. Она считала, что стремление к поклонению заложено в человеке изначально, как стремление к произведению потомства. Поэтому, расставшись со старыми, великими богами, люди заменяют их мелкими, ставят на их место чаще всего себя, потому что это проще всего, или деньги, или славу, или секс. Или молодость. Но все эти боги обречены на падение, как и Пан, ибо они связаны с тем, что по самой своей природе суетно и преходяще. Вот моя мать, она была вполне преданной католичкой. Происходила из семейства Говард, а это очень древний католический род, потомком которого являюсь и я. Замечу, верующий антрополог — явление редкое, ведь люди этой профессии посвящают уйму времени анализу различных туземных верований. Но когда ее спрашивали об этом, она обычно смеялась и отвечала: да-да, это совершенно нелепо, полный абсурд, но так уж случилось, что я верю, и все это правда. Она обладала особой восприимчивостью ко всему таинственному и необъяснимому, и, похоже, мне кое-что удалось у нее перенять. Наверное, поэтому я и нахожу общий язык с нашим Мойе. Он отнюдь не считает, что Пан мертв. Такое предположение, скорее всего, ввергло бы его в шок.
