— Позвольте помочь вам спешиться.
— Но почему мы остановились здесь?
— Хочу вам кое-то показать. — Он поднял руки, готовый сжать ее талию.
— Уверена, что это ни к чему…
— Ошибаетесь. Вас давно не было в этих местах. С самого детства. Если хотите мудро управлять своими землями, необходимо узнать их снова.
Он снова отметил, что сегодня у нее зеленые глаза. Зеленые с манящим золотистым оттенком, как кипарисы осенью. Ее глаза всегда зеленели, когда в душе бушевали эмоции.
Так почему они бушуют именно сейчас? Он подозревал, что знает…
— Но вы хотите мудро управлять своими землями? — допытывался он, продолжая тянуть к ней руки.
Оливия сделала гримаску и вымученно улыбнулась:
— Конечно, хочу.
Она неохотно подалась к нему.
Невилл, сдержав улыбку, подумал, что выиграл этот раунд. Но когда ее пальцы коснулись его плеча, а его руки сжали тонкую талию, его вдруг осенило. Он не выиграл. Он не выиграл ни одного поединка с этой девушкой. Только нырнул в воду с головой и теперь тонет, как пятидесятифунтовый валун. И единственное, что может удержать его на плаву, — она.
Он хотел, чтобы Оливия Берд принадлежала ему. Жаждал, чтобы она принадлежала ему. И сделает для этого все.
Но пока что снял ее с седла, наслаждаясь каждым мгновением. И не разжал пальцев. А когда ее щеки залил румянец… когда она сделала слабую попытку снять руки с его плеч и отступить, он сделал то, о чем мечтал целыми днями. Что хотел сделать при каждой встрече.
Он медленно опустил голову, глядя на недоуменно вытянувшиеся пухлые губки, и поцеловал ее.
Глава 19
Оливия хотела этого поцелуя. И нет смысла отрицать… Хотела с того момента, как он появился во дворе Берд-Мэнора, высокий и неотразимо красивый…
Она не хотела этого поцелуя. И одновременно не могла от него отказаться. Она давно не испытывала этого теплого, волнующего ощущения: смеси радости и страха. Даже паника, поднявшаяся в ней, когда он ласкал ее грудь, на этот раз стала чем-то вроде извращенного желания, желания чего-то такого… совершенно нежеланного… Но теперь, когда он наклонил голову, она тихо, виновато вздохнула.
«Наконец, — говорил этот вздох. — Наконец…» Если не считать того, что восторг от его предыдущих поцелуев бледнел по сравнению с могучей реальностью этого. Огонь тех поцелуев почти погас перед извержением вулкана… Его губы были такими уверенными, такими требовательными.
Все, что было рассудительного и здравомыслящего, подсказывало ответить на эти требования решительным «нет». Но все, что было в ней рассудительного, исчезло, растаяло, как дым на ветру, при одном прикосновении его губ. А когда он прижал ее к себе и положил свободную руку на ее затылок, голова Оливии окончательно пошла кругом. Теперь она уже не знала, что правильно и неправильно, хорошо и плохо, и она целовала его так самозабвенно, словно хотела, чтобы он никогда не отрывался от нее.
А он и не думал поднимать голову…
За спиной заржала кобыла, словно спрашивая, стоять и ждать или побродить по округе в поисках ручейка.
Но Оливии было все равно, что делает кобыла: Невилл прикусил ее нижнюю губу, обвел языком, и она с готовностью приоткрыла рот. Его язык нырнул глубоко и встретился с ее языком.
Поцелуй стал крепче. Более страстным.
Их тела терлись друг о друга и, несмотря на слои ткани, возбуждали каждый клочок кожи. Ее соски напряглись, в животе все сжималось, а там, глубже, в местах, в существование которых Оливия предпочитала не верить, копился жар, влажный и пульсирующий.
С ее губ слетел беспомощный тихий стон. Пальцы сами зарылись в его волосы. Она обнаружила, что волосы этого человека, мускулистого, с упругим телом и сильными руками и ногами, мягки как шелк.
— Позволь показать тебе, — хрипло прошептал он, прокладывая губами горячую дорожку по щеке и горлу.
— Да, — выдохнула она, бесстыдно выгибаясь. Неужели это неукротимое, развратное создание действительно она? Она хотела, чтобы он коснулся ее ноющей груди. Хотела, чтобы он облегчил безумную жажду, которая захлестнула ее.
— Сюда!
Он повел ее спиной вперед. Его колено с каждым шагом вновь и вновь скользило меж ее бедер, раздражая кожу, не знавшую иного прикосновения, кроме как ее собственного, да и то во время купания. Но те прикосновения не пробуждали в ней никаких ощущений, а эта грубая ласка, небрежная и одновременно настойчивая, воспламенила пылающий ад внизу живота.
Они продолжали идти, шаг за шагом: ее голова откинута, его губы прижаты к ямочке между ее ключицами.
И Оливии ничего не оставалось, кроме как полностью отдаться этому безумию. К собственному стыду, она даже раздвинула ноги чуть шире, давая его мускулистой ноге более легкий и глубокий доступ.
Потом он прижал ее к дереву, снова нашел губами ее губы и придавил своим телом.
Ее руки уже обвивали его шею, а теперь она ощущала совершенно неприличное желание обвить его и ногами.
Она даже зашла так далеко, что подняла колено, позволив Невиллу прижаться к ней бедрами и дать почувствовать его возбуждение.
Оливия снова охнула, но задремавший было здравый смысл все же вернулся… пусть и на время.
— О Боже! — прошептала она.
Невилл ощутил, как она застыла, но проигнорировал первые признаки ее сопротивления. Он хотел ее. Он должен ее получить. И поскольку собирался жениться на ней… поскольку его намерения были абсолютно благородными…
Когда она отвернула голову, он прикусил мочку ее уха и обвел языком нежную раковинку. И ее сопротивление мгновенно растаяло, а тело стало податливым, воспламеняя его до исступления.
Каждая мучительная ночь, каждый изнурительный день, каждая одинокая минута последних четырех лет, казалось, вели его к этому моменту. К этой женщине.
Мысль была совершенно нелогичной. Безумной.
И все же наполнила Невилла убежденностью в своей правоте.
— Оливия, — выдохнул он ей в шею и приподнял ее подбородок. И когда их взгляды встретились, оба прочли в них правду, в чистейшей ее форме. Он хотел ее. Она хотела его.
Но тут она пробормотала его имя, и их участь была решена. Он поймал ее губы в поцелуе, возврата из которого не было. Вперед. Только вперед. И в нем не осталось никакой сдержанности. Только самая низменная потребность. Теперь он крепко прижимался к ней всем телом. Он раскрыл ее губы своими, его язык сплелся с ее языком. Но она с готовностью принимала любую ласку. Любой взрыв сладострастия. Она повисла у него на шее и подняла ногу на его бедро.
Он поймал ее колено, поднял ногу еще выше и конвульсивно ворвался в ее нежное тепло. Каждая их встреча вела к этому. Каждая была утонченной прелюдией. Их гнев. Взаимное непонимание. Постоянные перепалки. Их танцы: ограничения котильона, нескрываемая чувственность вальса. Даже длинное путешествие сюда и вынужденная близость только усилили их желание.
