«А, ну да, это послеоперационная…» – с отвращением сообразил он. Вот уже несколько дней, как он находился здесь, и его сегодня вроде бы собирались перевести в обычную палату.
Боли он не чувствовал, лишь какую-то давящую тяжесть в груди. «Еще чуть-чуть, на сантиметр, в сторону, батенька, и пели бы по вас отходную! – весело сказал хирург, знакомый Пал Палыча, после операции. – Считайте, что вам крупно повезло!»
Тогда Павел не осознал, что ему повезло, в тот момент он находился в каком-то густом, жарком тумане, словно за гранью реального мира. Он почему-то воображал, что находится в своей кузнице, перед наковальней, и бьет тяжелым молотом по раскаленному металлу, веселыми брызгами разлетаются искры во все стороны, ровно гудит огонь в горне.
И только потом временами он возвращался в этот мир и до его сознания доходило, что он был ранен, а теперь в больнице.
…Тусклый, унылый серый свет, льющийся из окон, – по стеклу медленно текли капли дождя, сливаясь в ручейки, а потом снова расходились в разные стороны, – унылей картины не придумаешь.
О Викентии он даже не вспоминал, меньше всего этот человек волновал его. Скучный человек, скучный, как этот осенний дождь за окном… И вообще все скучно. Кроме одного.
Он думал об Оле.
Почему она всегда терялась?
Ускользала от него. Утекала, как песок сквозь пальцы. Растворялась в воздухе.
В первый раз она исчезла тогда, весной, а теперь опять куда-то пропала. Злой рок – говорилось в детских сказках, почти забытых.
– Злой рок, – внятно прошептал Павел, глядя в окно.
Потом закрыл глаз и стал вспоминать ее.
Какие у нее волосы, глаза… Узкие запястья, узкие щиколотки, Викентий правильно заметил, что у нее узкие щиколотки. Когда смотришь на нее со стороны, кажется, что она не идет, а словно немножечко летит, отрицая законы земного притяжения. И вообще ни на одну другую женщину она не была похожа!
Дезире. Она называла себя так когда-то.
Дезире – это желание. Желание чего?.. Нет, не грубая жажда обладания, а вечное стремление к чему-то. К чему? Может быть, желание найти радость жизни? Смысл ее?.. Поиск того, что не позволяет человеку сойти с ума от скуки?.. Желание жить?..
Ее волосы, глаза, руки. Ее смех! Господи, он всю весну мечтал услышать ее смех…
Он мечтал о том, чтобы она, Дезире, вернулась в этот реальный мир, чтобы она осмысленно посмотрела на него, заговорила о чем-нибудь таком обычно-обычном, простом, о чем все люди говорят.
Его мечта сбылась, но прошло совсем немного времени, и он снова потерял ее. Ну да, вот он – злой рок, который царствует везде, без исключения, в этой и в любой другой реальности!
– Если она желание, то, возможно, она – мое желание! – неожиданно озарило Павла. – И, соответственно, если я ее потеряю, то потеряю смысл… смысл чего?..
В палату быстрыми шагами вошла медсестра, взглянула на Павла, который продолжал бормотать, пристально глядя в окно.
– Вот, пожалуйста, он опять бредит! – с неудовольствием констатировала она. – Ну что ты будешь делать… Нет, переводить в общую палату его еще рано.
…Римма была в ударе, только что позвонила ее знакомая, работавшая в турагентстве и сообщила, что вылетать можно уже завтра.
– Какое счастье, какое счастье… – лепетала Римма, бегая по комнате. – Журавлева, ты можешь себе представить, завтра нас уже здесь не будет! Море, солнце, все удовольствия…
Оля, стоявшая у окна, повернулась к подруге.
– Дождь… – невнятно произнесла она.
– Да, здесь дождь! – с ликованием подхватила Римма. – Здесь дождь, а там море, солнце, все удовольствия! Здесь осень, а там лето!
Оля попыталась улыбнуться:
– Ты такая смешная… Глупая – через две недели вернемся. И снова попадем в ту же осень! От нее все равно никуда не деться…
– Ты пессимистка! Что тебя беспокоит? А, понимаю… Ничего, вернешься, найдешь своего Павла… Он же не иголка в стоге сена! Или он сам тебя найдет, – убежденно произнесла Римма.
– Дело не в нем…
– Все переживаешь из-за Агнии Васильевны? – горячо откликнулась Римма. Она обняла подругу за плечи, тихонечко встряхнула. – Ты не думай, это предательством не считается – то, что ты решилась ехать сейчас со мной на море. Тетя Агния, если бы была жива, сама бы тебя в отпуск отправила бы. Даже больше, она сейчас смотрит на тебя с неба и радуется, что ее любимая Оленька получила возможность немного развеяться…
– Прошу тебя, пожалуйста, замолчи!.. – сказала Оля, зажимая себе уши. – Ты иногда говоришь такие ужасные вещи… Нет, лучше ничего не говори!
– Ты передумала? – растерянно пролепетала Римма.
– Ничего я не передумала, я просто прошу тебя немного помолчать!
– Я и молчу… – обиженно буркнула Римма.
Оля подошла к шифоньеру, принялась выкладывать из него одежду, которую собиралась взять с собой. Вот в этом она была, когда Павел назначил ей свидание и они сидели в летнем кафе у реки. А потом…
Оля села на диван, держа блузку в руках.
Потом бросила блузку на пол и схватилась за подарок Павла – выкованную им кувшинку, стоявшую теперь на самом видном месте.
– Оригинальная пепельница, – робко заметила Римма. – Только зачем она тебе, ты же все равно не куришь?
– Какая же это пепельница! – рассердилась Оля. – Видишь, сюда даже пепел бросать неудобно…
– А зачем она тогда? – спросила Римма, держа в руках железный лист с кувшинкой. – Тяжелая…
– Просто так. Сувенир.
– А-а…
«Одолень-трава, – вспомнила Оля. – Только толку от нее…»
Римма тем временем аккуратной стопкой складывала Олину одежду.
– Кофту эту возьмешь? Там вечером прохладно будет…
– Возьму.
– А это что? – Римма перед зеркалом приложила к своим бедрам Олину юбку. – Господи, узкая какая… У меня только одна нога в нее и влезет!
Оля все-таки не выдержала и засмеялась через силу.
– А купальник? – радуясь, продолжила Римма. – Нет, это не купальник, это перчатка какая-то!
Потом Римма собралась к себе домой:
– Завтра за тобой заеду. Ты, пожалуйста, ни о чем не волнуйся…
«В самом деле, почему я так беспокоюсь? – подумала Оля, наблюдая за своей подругой в прихожей – Римма с усилием запихивала свои ноги в узенькие новомодные „лодочки“. – Не разрушится же этот мир из-за того, что я на две недели съезжу со своей лучшей подругой в Турцию?..»
– А… а Пал Палыча ты действительно не застала? – нерешительно спросила Оля.
– Не было его… – пыхтя, отмахнулась Римма. – Мне Маша, завхоз, вещи твои отдала.
– Да, Маша… – кивнула Оля. – А… телефона моего точно нигде не нашла?
– Точно, точно! – сердито ответила Римма. – Я тебе сто раз повторила. Уперли, поди… ты ж знаешь, какие нынче люди!.. А Локотковых на даче не было никого. Осень!.. Осенью все в город уезжают, – она помолчала. – Приедешь и разберешься со всеми делами. Ты свободный человек, ты не обязана себя ограничивать!
Оля серьезно кивнула.
«Да, она права. Терять голову из-за мужчины, которого совсем недавно ненавидела…»
Оля не собиралась просто так расставаться со своими новыми принципами, благодаря которым смогла найти наконец душевное спокойствие.
– …а меня мать совсем запилила! – Римме все-таки удалось справиться с одной туфлей, и она принялась за другую. – Хоть какое-то время отдохну от нее!
– А почему вы не разъедетесь? – спросила Оля. – Вы же друг друга мучаете!
– Ты что! – удивилась Римма. – Она старая, ей за семьдесят уже. Скоро за ней придется ухаживать, и что же, тогда снова съезжаться?.. Я о том и говорю, у меня безвыходная ситуация!
– Ну да… – пробормотала Оля.
И совсем некстати вспомнила их последнюю с Павлом встречу. Как он просил ее, чтобы она сказала, что любит его. «Хотя бы соври!» И еще рассуждал о том, насколько истерты эти слова – «я люблю тебя»… Она тогда предложила ему придумать что-то новое.
Почему она тогда не сказала, что любит его?..
Теперь эти, невысказанные, слова камнем лежали у нее на душе.
– Все, я пошла… – Римма, красная как рак, топнула обутыми ногами. – До завтра.
– Римма…
– Что? – Римма обернулась, уже стоя на пороге. Что-то в выражении Олиного лица встревожило ее.
– Ты только не сердись… – тихо произнесла Оля. – Ты должна меня понять…
– О чем ты? – с ужасом спросила та.
– Я никуда не поеду. Я передумала.
– Ты шутишь? – дрожащим голосом пробормотала Римма.
– Нет. Я… я не могу. Не могу, и все тут. Я должна…
– А как же я? – перебила ее Римма. – Что мне делать?
– Поезжай в эту Турцию с мамой.
– С мамой?!.
– А что такого? Ты хоть раз с ней куда-нибудь ездила?
– Нет, ты меня убиваешь… – застонала Римма, схватившись за дверной косяк. – Я – с мамой?!. Да лучше сразу в петлю!
– Но ты же ее любишь?
