Как раз в этот момент, подпрыгивая на ухабах и развалинах, подъехали три мотоцикла. Их экипажи в мгновение ока исчезли внутри домов, и через несколько секунд с обеих сторон из окон посыпались гранаты, затрещали автоматы и пулеметы, выплевывая пули прямо в лица атакующих вражеских солдат.
Сержант, обрадованный неожиданной помощью, оглянулся и — оцепенел от страха: сзади, из-за тучи дыма и пыли, выскочил танк и на полном ходу двинулся к орудию.
— Холера ясна!
Он соскочил с баррикады и с автоматом, стреляя на ходу, бросился навстречу стальному колоссу, как будто мог ему противоборствовать.
Артиллеристы тоже испугались и бросились в стороны, чтобы не попасть под гусеницы. Но танк свернул влево, где баррикада была ниже, втиснулся в пролом стены и, опустив ствол, открыл огонь по фашистам.
— Наш! — Артиллеристы вернулись на свои места, и гаубица опять загремела.
Жестокий бой длился не более минуты, но противник был сломлен и вынужден был беспорядочно отступить. Орудие било все реже, а затем и совсем умолкло. Облака взрывов постепенно рассеивались. Из динамика слышалась песня о любимой Варшаве.
Отблеск заходящего солнца сливался с заревом пожара на крыше правого дома. Два подбитых танка и транспортер освещали предполье, как факелы. Пластинка кончилась, динамик издал металлический щелчок и замолк.
— Пушку раздобыли, черт возьми! — громко радовался Густлик.
— Каждый снаряд — в лад, — срифмовал Вихура.
— Привет, — сказал Кос, приближаясь к артиллеристам с протянутой для приветствия рукой.
— В самый раз подоспели, — радовался незнакомый, размазывая рукавом по лицу грязный пот.
— Вы из гаубичной бригады?
— Нет, из агитационной. Сержант Стасько.
— Лажевский, — выдвинулся вперед Даниель и похвалил: — Крепкая оборона.
— Крепкая, — подтвердил сержант и пояснил: — Другой не могло быть. Командир расчета погиб. Агитмашина разбита, артиллерийский тягач сожжен. Как мы могли уйти?
К ним подошел Черешняк.
— Гаубица с агитмашиной, — произнес Кос и затем с усмешкой спросил: — Кто кого должен был поддерживать?
— Садитесь, расскажу. Курите? — спросил Стасько и начал вытаскивать из кармана одну книжку за другой, чтобы наконец достать папиросы.
— Бросил. Отцу обещал, — ответил Кос.
— Спасибо. — Лажевский взял папиросы, расстегнул комбинезон и сел на ящик. — Целую библиотеку в карманах таскаешь?
— Я прямо из офицерского училища. А так как я иногда пописываю, то политотдел поручил мне эту играющую шкатулку. Сказали: «Орудие из ремонта догоняет бригаду, они тебя доведут до места».
— И не довели, — вмешался Кос.
— Попали под огонь. Смотрите. — Он фуражкой смахнул с тротуара песок и куском кирпича и штукатурки начал старательно рисовать цветную схему.
— Этот разбитый патефон возьмем? — спросил все время молчавший Черешняк.
— Как ты его возьмешь? На плечи? — возмутился Лажевский.
— Можно и на плечи, — пробормотал Томаш.
— Два фронта — внутренний и внешний фронт окружения, — объяснял Стасько. — Красная Армия сжимает кольцо и одновременно продвигается на запад. Мы находимся в середине, между двумя фронтами.
— Огневые позиции бригады, по-видимому, недалеко, сразу за шоссе, — сказал Лажевский.
— Знаю. Но шоссе занято войсками, которые вырвались из берлинского котла. Можете убедиться собственными глазами.
Стасько взобрался на баррикаду, через окно пролез в дом и далее по разбитым ступенькам провел их на верхний этаж.
— Отсюда видно, — показал он на еле заметную в наступающих сумерках ленту шоссе, по которой ползли машины, передвигались войска.
— Если прорвут внешний фронт, выйдут к Лабе, — заметил Кос.
— Там их американцы накроют, и все равно крышка, — решил Магнето.
— Накроют, но им-то не все равно, — возразил Стасько и опять стал искать в карманах папиросы, перекладывая какие-то томики.
— Выбрось, — посоветовал Лажевский. — После войны будем читать. Сейчас нужнее хорошая карта, план города.
— План тоже есть. Даже два. Возьми. — Он подал Косу довольно большую, сложенную в восемь раз карту.
Наступило долгое молчание. Внизу слышны были разговор и возгласы артиллеристов, скрежет металла и гармонь Черешняка, который разучивал песню на слова Ви-хуры.
Грозно выглядели войска, движущиеся по шоссе между разрушенными зданиями. У них было достаточно оружия, были танки, самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры .
— Фашисты наткнулись на меня, когда проверяли, куда ведет эта дорога, — говорил вполголоса Стасько. — Получили по зубам и успокоились. Однако выходить на главную магистраль не советую... В любую минуту наши подбросят какую-нибудь часть из резерва, и тогда другое дело. А пока нужно сидеть тихо.
— Нам каждая минута дорога, — заметил Лажевский.
— Надо в темноте подойти, без огня, без выстрела, — вслух размышлял Кос, — а когда заметят — полный газ...
— Вы хотите меня с гаубицей здесь оставить?
— Да нет. Чтобы прорвать эту цепь, нужно крепко ударить. Каждый ствол, каждый штык дорог. Но приказывать тебе не будем. Как хочешь.
ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
Чем ближе к шоссе, тем больше улица была разрушена бомбами и артиллерийским огнем. Пустыми глазницами смотрели прошитые снарядами стены домов, лишенные рам прямоугольники окон. На дороге и на тротуарах, среди густо рассыпанных воронок, как оглоданные волками скелеты, чернели остовы машин. Искалеченные орудия загораживали путь. Никто и не пытался убрать трупы. Они лежали в том месте, где их застигла пуля или осколок. Темнота не позволяла различить покрой и цвет мундиров.
Примерно на километр впереди улицу замыкало небольшое возвышение, поперек которого проходило шоссе. По нему слева направо проскальзывали темные силуэты грузовиков, пушек, отдельные группы солдат. Время от времени там рвались снаряды крупного калибра (какой-то дивизион с большого расстояния вел беспокоящий огонь), освещая людей и технику мгновенными вспышками, а вблизи домов, похожих на выщербленные зубы, царила тишина и темень.
Быстрые шаги зашуршали у калитки, но, даже находясь рядом, нельзя было увидеть укрытых в тени людей.
— Пустой, — сказал кто-то вполголоса.
— Проверьте следующий.
Две пригнувшиеся фигуры выскользнули из калитки, пробежали несколько метров вдоль стены и исчезли в темных проемах первого этажа. Долгая минута ожидания, а затем мигание фонарика, которое означало, что путь свободен.
Разведчики вытолкнули мотоцикл из калитки и по тротуару перетащили его в другое укрытие, в тень от продырявленного щита объявлений. Остановившись, они жадно глотали воздух, вздрагивая от напряжения.
Лажевский осмотрелся и наконец подал фонариком сигнал — длинное и два коротких мигания.
Из-за домов медленно выполз странный силуэт, нечто, покрытое погнутой жестью и досками; оно издавало низкий звук, однако характерного для танка лязга металла не было слышно. И только когда это сооружение остановилось за скелетами сожженных грузовиков у наклоненного электрического столба, можно было различить, что это все же Т —34. Вблизи хорошо были видны обмотанные тряпками катки и на буксире — неуклюжий горбатый силуэт гаубицы, на которой сидело несколько артиллеристов.
— Пусто? — спросил Кос, высунувшись из люка.
— Пока никого, — ответил Лажевский, взбираясь на броню. — Некому прикрывать, каждый хочет удрать побыстрее.
Через передний люк Шарик пытался высунуть морду и тихонько повизгивал, выпрашивал что-то.
— Не смей, — погрозил ему пальцем Григорий. — Марш на свое место! — Отпихивая пса, он в темноте ударился рукой о большой угловатый ящик, ощупал его и пробурчал: — Какого черта?..
— Не ругайся, — попросил Черешняк, который устроился рядом. — Это музыка.
Впереди трижды коротко блеснул сигнальный фонарик.
— Охранение предупреждает, — шепнул Даниель Косу. — Подожди.
Он соскочил на землю, перебежал к стенке дома, где было совсем темно, и побежал вдоль нее к разведчикам, которые находились в передовом дозоре.
В темноте забелел платок и описал полукруг. Лажевский остановился как вкопанный.
— Где? — спросил он шепотом у притаившегося солдата.
— Прямо — сломанный столб, слева, вторая калитка.
— Сколько?
— Четверо на велосипедах.
— Взять без шума, — приказал Магнето.
Приказ, передаваемый из уст в уста, тихо поплыл в темноту все слабеющим эхом.
— Без шума... шума... ма...
Тишину прервал разрыв снаряда крупного калибра вблизи шоссе. Яркая вспышка — и темнота стала еще гуще. Никто из разведчиков не дрогнул — все внимание было направлено на калитку, в которой исчезли те четверо.
Наконец, что-то зашевелилось в темноте, зашуршало. Одна за другой появились четыре фигуры, вывели велосипеды за развалины, затем вскочили на седла и нажали на педали.
