Его преосвященство тоже похлопал. Всего несколько раз. Но теперь его улыбка была настоящей, искренней улыбкой дяди, довольного племянником.
Тоньо послушался сердца – и угадал. Инквизиторского костра для него не будет.
– Прекрасное зрелище, сын мой. Ее Величество будет довольна. А теперь будь любезен, сопроводи меня и этих милых детей к дому. Здесь, в Малаге, иногда так внезапно темнеет.
И в самом деле, Тоньо сам не заметил, как прозрачная голубизна воздуха загустела в синь, запели цикады и резко, сладко запахли ночные цветы. Задумался о Марине и фениксе, засмотрелся на элефанта, танцующего и сгорающего на реке. Все засмотрелись. Даже слуги забросили работу и восторженно молились, благодаря Господа за явленное чудо и забыв о ревнителе веры совсем рядом.
Хотя…
Может быть, наоборот, увидели, что Великий Инквизитор счел огненную птицу богоугодным деянием, а не колдовством, и возблагодарили Господа за то, что не пришлось идти на костер вслед за сюзереном.
Неважно.
Важно было, что теперь он может не притворяться обычным человеком и не ждать вызова в Инквизицию. Все, что отец Кристобаль хочет ему сказать, он скажет сегодня. И если хочет о чем-то спросить, спросит прямо сейчас.
– Не хочешь ли ты исповедаться, сын мой? – Его преосвященство с удобством расположился в любимом кресле Тоньо перед незажженным камином и любовался на трепещущих крыльями огненных птиц, прикованных к своим восковым столбам-свечам.
Вряд ли на такой вопрос можно было ответить отказом. Да и не хотелось. Сколько можно прятать от самого себя то, что снится чуть не каждую ночь, о чем думаешь в любой подходящий и неподходящий момент.
Что было бы, если б Марина сказала: «Останься со мной, Тоньо»? Что было бы, если б он не послушал своего сердца и взорвал крюйт-камеру «Розы Кардиффа»? Что было бы, если б он не молил Господа остановить брата Фердинандо?..
Слушая его, отец Кристобаль лишь понимающе улыбался и качал головой, мол, Господу не нужны слова, а исповедь – это для тебя, чтобы ты сам понял и простил себя.
– Так сделал ли ты что-то, о чем сожалеешь и что сделал бы иначе, сын мой?
– Я ни о чем не жалею, отец Кристобаль, – ответил Тоньо, внезапно осознав, что это и есть правда.
Он не жалеет даже, что рассказал о своей нежданной и неуместной любви к фате Моргане. Признал ее вслух. Сжег мосты.
– Отпускаю тебе грехи твои, сын мой. – Его преосвященство улыбнулся и потрепал Тоньо по волосам, совсем как в детстве. – Не бойся любви, бойся нелюбви. Господь ничего не делает просто так, и если ты встретил свою любовь именно так, значит, так было нужно. Зачем – ты поймешь. Постепенно.
Глава 28, в которой сэр Генри Морган собирается прийти, увидеть и удрать
К берегам Андалусии пришли тютелька в тютельку, за два дня до праздника святой Исабель. Этих двух дней как раз хватило, чтобы разузнать обстановку – для чего поймали мелкого купчишку, допросили и посадили в трюм, чтобы не принес на берег новость о пиратах, и составить план. Простой, как жареная камбала, план.
Прийти, увидеть, победить… э… то есть удрать. Чтобы удирать было удобнее и никому не пришло в голову устроить засаду на наглого пирата, к Малаге Марина решила добираться на «Ульфдалире», все равно Торвальда никакими силами нельзя было заставить остаться в стороне. А «Розу Кардиффа», успевшую прославиться на обоих океанах, она доверила Неду и велела ему дожидаться в трех десятках миль от берега, чтобы не дразнить гусей.
Нед пытался протестовать. Отпустить своего капитана в одиночку?! А если ей понадобится помощь?
Аргументы вроде «от тебя за милю пахнет пиратской посудиной» и «со мной будут Торвальд, Смолли, Поросенок и еще четверо матросов» на него не произвели впечатления. Пришлось нахмуриться и напомнить, что капитан тут она.
Нед тяжко вздохнул и обещал за нее молиться. А чтобы молитвы были лучше слышны Господу, держать пушки наготове. И если вдруг что, ведь морские твари сумеют ему сообщить, а? Они ж, ну… они ж узнают, правда? И тогда Нед на всех парусах… И пусть только эти чертовы испанцы!..
Марина кивала, обещала, что все будет хорошо и если что – непременно и обязательно, но думала совершенно не о том. Ей внезапно стало страшно.
Не испанского флота или королевской стражи, не городских пушек или святой инквизиции. Всем им в жизни не поймать сэра Генри Моргана – на его стороне великолепный расчет, трезвый ум и удача фейри.
Но если она явится в Малагу, прямо к королеве, встретит там Тоньо – а он увидит в ней только пирата, врага Испании?
Об этом она раньше не думала, а ведь может быть, очень может быть! Достаточно вспомнить, как он смотрел на нее при расставании – вернее, как не смотрел. А остальное… а остального не было, был сон, только сон!
Но феникс…
Нет, нельзя об этом думать. От таких мыслей можно сойти с ума. Интересно, сходят ли с ума безумцы?
«Просто перестань думать, Марина, – послышался голос Генри совсем рядом. – Вспомни о празднике. Ты же никогда не видела испанских праздников, а тут такой случай посмотреть! А все прочее оставь мне».
Вот так и получилось, что в День святой Исабель, когда лодка с двумя капитанами и шестью матросами шла от бросившего якорь на траверзе «Ульфдалира» к причалам Малаги, сэр Генри Морган рассказывал капитану Харальдсону о майских шестах, рождественском пудинге и йольском полене. А вспомнив о пудинге и полене – вспомнил и о быке.
И наконец-то развеселился:
– Испанцы, друг мой, так носятся со своей корридой! Истинная глупость – убить быка ради пустой забавы, это скажет тебе любой валлиец. Нет, у нас, в Уэльсе, люди знают: быка нужно почитать, ведь раз в году, в сочельник, быки предсказывают будущее на целый год!
Торвальд недоверчиво хмыкнул. Сэр Генри усмехнулся:
– Хозяева и гости приходят в хлев и накалывают пирог на бычьи рога… – Переждал радостный хохот Торвальда и невозмутимо продолжил: – А затем поют, притопывают, пьют горячий пунш. Если бык остается спокойным, то год будет удачным.
Его слова тонули в рассветном тумане и плеске воды, едва показавшееся над горизонтом солнце окрашивало верхушки мачт праздничным желто-красным, в цвет кастильского флага.
Как сэр Генри Морган и ожидал, у пристани было не протолкнуться от судов. Ему даже показалось, что среди них затесалась подозрительно знакомая шхуна с гордым именем «Черная Каракатица» – совершенно не подходящим валкой посудине Чирья. Правда, название было замазано, а поверх выведено имя какой-то святой, не иначе в попытке сойти за добропорядочного купца.
Торвальд тоже опознал «Каракатицу», прищурился и буркнул:
– Трус.
Сэр Генри Морган был с ним совершенно согласен. Трус, мерзавец и подлец. К тому же знает о пари и мог слышать сплетни о том, что «Роза Кардиффа» собирается в Малагу. Значит, правильно оставили Неда подальше. И надо будет еще внимательнее глядеть по сторонам – обычаи обычаями, а задержать кого-то до заката можно и не прибегая к насилию и пролитию крови.
