Женщины, с полминуты изображая поиски, покрутились около Вадима, горестно-расстроенно посетовали на судьбу и уселись на скамью. Эльфийка демонстративно вздохнула:
— Что же теперь делать?!
— Госпожа, не переживайте вы так, — успокаивала ее орчанка, — Тсуэльуже большая девочка, сама знает дорогу домой. Захочет кушать — и придет.
Мантия подозрительно зашевелилась, чуткий слух Вадима уловил бурчание, доносившееся из желудка мелкой разбойницы, орчанка улыбнулась. Сверкнули острые клычки.
— Да, Лагра: Тсуэль — взрослая и дорогу домой знает, вот только Ания и Керр расстроятся. Что мы им скажем? Они ведь с подарками прилетели…
Договорить она не успела. Мантию будто воздушным потоком подбросило, и под ноги вставшей напротив Вадима орчанки выстрелил реактивный снаряд, едва не сшибив телохранительницу.
— Дядя Керр приехал, дядя Керр приехал! — звонко и восторженно завизжала маленькая юла, кружась и приплясывая.
— Тсуэль!
— А какие подарки они привезли?
— Тсуэль!!
— А Тыйгу тоже приехала?
— Тсуэль!!! — Рау поймала девочку за руку.
— Я больше не буду, мамочка! — нисколько не раскаиваясь, пообещала проказница.
— Тсуэль! — Женщина добавила в голос суровости и укоризны. — Как вы себя ведете, молодая леди?! Дома вас ждет серьезный разговор с папой, и не надейтесь на заступничество Лагры и Ании.
Девочка спряталась за орчанку.
— Керр очень обиделся, что вы не встретили его!
— Я попрошу у дяди Керра прощения! Я больше не буду!
Будет, еще как будет — вон озорные чертики скачут в синих глазках. Свежо предание… ага, как же, а пошалить? Оторва и актриса растет на радость родителям и на горе прислуге и наставникам.
— Графиня тег гралл Сото, — нарушая все нормы этикета, первой представилась эльфийка, обратившись к Белову. — Разрешите принести извинения за поведение моей дочери.
— Белов Вадим, мое почтение. — Вадим встал со скамейки и поклонился по всем правилам этикета. Эльфийка скромно улыбнулась. — Право, не стоит извинений, леди Сото! Ваша дочь — очаровательный, веселый ребенок, а маленькое происшествие доставило мне массу приятных впечатлений. Было весело.
Перекинувшись несколькими, ни к чему не обязывающими и не выходящими за рамки этикета фразами, леди попрощались с Вадимом. Орчанка взяла девочку на руки, и женщины отправились к лестнице, ведущей на площадь. Девочка, глядя через плечо орчанки, помахала рукой, прощаясь с новым знакомым.
Вадим с грустью в глазах проводил взглядом случайных знакомых. Сколько себя помнил, он мечтал о младшей сестренке. Тсуэль идеально подходила под образ, который он когда-то придумал. Постояв застывшей статуей несколько минут, парень ухмыльнулся уголками губ — попьет девочка кровушки из родителей и наставников… Если уже в таком нежном возрасте бунтарский дух из нее так и хлещет, что же будет, когда она подрастет? Туши свет, бросай гранату. Орчанка не представляет, какую бомбу она держит на руках — оружие массового поражения. Или, наоборот, очень хорошо представляет. Вадим улыбнулся еще раз, поискав глазами высокую воительницу, но той уже след простыл.
— Кхе-кхе, — ехидно откашлялась Валентина, — упасть не встать: бака Белов влюбился! — Валя оттянула Сергею нижнюю губу, раздался смачный шлепок. — Теперь я знаю, как привлечь его внимание! Буду продавать секрет девчонкам. Милый, какую таксу заломить?
— Дура ты, Валюха, и мужик у тебя дурак, что ржете, как лошади? У меня овса нет, — лениво отмахнулся Вадим.
— Белый, ты не мажься, какие твои годы! Отправим тебя годика на три на Землю. Глазом моргнуть не успеешь, как потоки времени нивелируют разницу. Представь, как она оттянет тебе губу через три года! Ч-ч-пок!
— Придурки!
— Да ладно тебе, не парься. Прям пошутить нельзя.
— Мальчики, — Валя взгромоздилась на колени мужа, — я танцевать хочу! Что мы как присохли к этой скамье.
— Кто ж тебе не дает? — Вадим стрельнул глазами в сторону эстрады у самого берега пруда.
— Умм, Сережа… Сережа-а-а, дорого-о-ой, ум-м, я устала сидеть.
— Ага, разомнись, Береза, а то скоро корни в землю пустишь. Иди, покажи аборигенам, почем фунт украинского сала, порви их на британский флаг, — поддел Вадим.
— Пуся, ты как? — укусив жену за мочку правого уха, спросил Сергей. — Порвем местных?
— Мусенька, ты — бэст! Давай пасадобль?
— Ладно, я быстро! Пуся, не тормози! — Легкий шлепок по упругим ягодицам направил девушку на эстраду.
Что это было? Вадим впал в прострацию… чего он не знает о своих друзьях? Ребятки спелись и решили отжечь по полной? Похоже на то. Пасадобль… Белов нахмурился, вспоминая подробности. Кроме того, что это латиноамериканский танец, в голову ему ничего не приходило, тем паче будет интересно посмотреть на реакцию местной публики на зажигательный ритм.
Сергей вьюном просочился к музыкантам, на пальцах объяснив последним, что с них требуется, покивал, сунул главному заправиле звонкий гонорар и вышел к партнерше, застывшей посреди эстрады. Посетители ресторации, предчувствуя развлечение, покинули танцевальную площадку. Заткнулись за своим столиком школяры. Пара танцоров застыла друг напротив друга. Зазвенели бубенцы, сначала тихо, потом громче, ударил бубен, пальцы троих музыкантов пробежались по струнам инструментов, так похожих на родные земные гитары. Миг — и над прудами поплыл настоящий испанский мотив с прищелкиванием и кастаньетами.
Застывшая посреди площадки пара пришла в движение. Это были страсть и поединок взглядов, бой быка и матадора. С каждым полушагом Сергей и Валя все больше и больше сливались с образом и навязывали зажигательный ритм музыкантам, которые сами включились в действо, завороженно следя за парой на эстраде. Тореро грациозно управлял мулетой, вившейся вокруг него и под конец танца вырвавшейся из рук и превратившейся в грозного быка. На последних аккордах бык пал к ногам тореадора, сраженный острой сталью. Смолкла музыка, застыли танцоры. Вадиму казалось, что он оглох от навалившейся на набережную тишины, но стоило ему хлопнуть в ладоши, как собравшаяся публика взорвалась аплодисментами. Валя и Сергей, взявшись за руки, грациозно поклонились восторженным зрителям.
— Ну вы, блин, даете!
— А то! — Улыбка Вали сверкала ярче вспышки фотоаппарата.
— Жжете, ребята! Не знал, что вы занимались бальными танцами.
— Так получилось, — состроив из себя скромную овечку, ответил Сергей. — Я хотел на карате, а мама мечтала о танцах. Пришлось совмещать.
— А я не хотела на карате, и мне повезло, что ты ходил на танцы.
— Да, Береза, яйца тебе не мешают!
— Фу-у, Белый, как вульгарно. Какие будут дальнейшие планы? Ты не расстроишься, если мы тебя покинем?
Вадим повел бровью, глядя на раскрасневшиеся лица танцоров, окунувшихся в страсть. Неудивительно, что их потянуло на продолжение огненного танца. Судя по взглядам, бросаемым молодоженами друг на друга, танцевать они мечтают не на эстраде, а где-нибудь в тихом месте и с отсутствием советчиков.
— Не маленький, не потеряюсь. Вы это… к завтрашнему вечеру вернитесь.
— Не боись, солдат ребенка не обидит! Му-у-ся, ты меня лю?
Подхватив со скамейки мантию, Вадим прогулочным шагом пошел вдоль пруда. Тихий, неспешный променад, без осмысленного маршрута и без особой цели; просто чтобы насладиться царящей атмосферой праздника. Хватит с него черной меланхолии и тяжелых дум…
Опоздать к закрытию ворот школы он не боялся. Черт с ним, ночи нынче теплые — не замерзнет, к тому же ресторации, в честь праздника, открыты до пяти утра, всегда можно согреться горячим чаем с нежнейшими булочками или взбодриться отваром бодросила.
Гуляя по мощеным дорожкам, он не заметил, как ноги, отключенные от разума, привели его к площади около моста. Стрелки на часах показывали половину четвертого ночи, улицы, парк и ресторации давно опустели, многие заведения, несмотря на объявленный график, погасили огни и закрылись до следующего дня. Все правильно, у мастеровых завтра… ошибочка — уже сегодня, наступит новый рабочий день; гулять, как он, им непозволительно. Поражаясь безмолвию, царящему в центре города (хотя два часа назад здесь можно было оглохнуть от гвалта, даже местные родственники сверчков, обычно яростно играющие на «скрипках», закруглили концерт и забились по щелям), Вадим направил стопы к мемориалу.
Осторожно коснувшись каменного сердца, Вадим отдернул руку. Светящийся мрамор обдал его жаром. Вырвавшийся из глубин камня огненный протуберанец распался на множество язычков, сложившихся в буквы и слова.
— Огонь души сильнее холода Хель, — завороженно глядя на пламенные буквы, прочитал Вадим. — Они умерли, желая жить.
Огонь погас, слова рассыпались искрами. Затухающие красные точки упали на плитку мостовой, превратившись в серый дымок, потянувшийся вверх тонкими серыми струйками, которые постепенно наливались красным, сливаясь вместе, пока не вспыхнули ярким пламенем, обратившись в пышущего жаром феникса.
