Locomotive и рост ATT!
Я ощутил на себе пристальные, оценивающие взгляды. Среди этих людей были те, кто управлял экономикой страны.
Банкиры, промышленники, политики. Одно их слово могло определить судьбу целых отраслей, рынков и тысяч человеческих жизней.
— Мистер Стерлинг, — ко мне приблизился высокий седовласый мужчина с моноклем и чопорной осанкой, — Джон Дэвис, Morgan Bank. Наслышан о ваших успехах.
Я почтительно пожал протянутую руку. Джон Пирпонт Дэвис был партнером J. P. Morgan Co., одного из могущественнейших финансовых институтов мира.
— Для меня честь познакомиться с вами, мистер Дэвис, — искренне ответил я.
— Фуллертон говорит, у вас настоящий талант к анализу рынка, — продолжил Дэвис, изучающе глядя на меня через монокль. — Не так часто встречаешь молодых людей, предпочитающих долгосрочное видение сиюминутной выгоде.
— Я просто пытаюсь увидеть общую картину, сэр, — скромно ответил я.
— А общая картина, по-вашему, какова? — раздался энергичный голос справа.
К нам присоединился плотный румяный мужчина средних лет.
— Ричард Уитни, Нью-Йоркская фондовая биржа. Мы приближаемся к бесконечному процветанию или готовимся к очередной коррекции?
Я мгновенно узнал его. Ричард Уитни, вице-президент биржи, считался одним из самых влиятельных людей на Уолл-стрит. Через семь лет он окажется в тюрьме за растрату средств, но сейчас, в 1928-м, он был на вершине власти и уважения.
— Американская экономика демонстрирует беспрецедентную силу, мистер Уитни, — осторожно начал я. — Но история учит нас, что даже сильнейшие экономические циклы имеют свои пределы.
— Ха! — Уитни добродушно хлопнул меня по плечу. — Еще один осторожный консерватор! Дэвис, вы нашли родственную душу.
— Осторожность никогда не повредит инвестору, — заметил Дэвис, слегка улыбнувшись.
К нашему разговору присоединились и другие гости. Меня представили еще дюжине важных персон, имена которых звучали как перечень из учебника по экономической истории Америки.
Среди них был и сенатор Эдвард Кларк, полный мужчина с властным голосом и пронзительным взглядом. Член банковского комитета Сената, имевший огромное влияние на финансовое законодательство.
— А наш молодой друг действительно так хорош, как о нем говорят? — спросил сенатор, обращаясь больше к Фуллертону, чем ко мне.
— О, можете не сомневаться, Эдвард, — ответил Фуллертон. — Его анализ региональной экспансии для моей сети магазинов выявил возможности, которые упустили все мои штатные аналитики.
Пока разговор продолжался, я заметил одного гостя, державшегося немного в стороне. Высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с ястребиным профилем и пронзительными серыми глазами внимательно наблюдал за мной, изредка потягивая напиток из хрустального бокала. Поймав мой взгляд, он слегка кивнул, но не сделал попытки присоединиться к беседе.
— Кто тот джентльмен? — тихо спросил я у Фуллертона, когда выдалась минутка.
— А, это Генри Форбс, — Фуллертон понизил голос. — Один из самых влиятельных финансистов с Восточного побережья, хотя и не любит публичности. Особенно близок к Continental Trust.
При упоминании Continental Trust я внутренне напрягся, но сохранил нейтральное выражение лица. Эта компания снова и снова возникала в связи со смертью отца настоящего Уильяма Стерлинга.
Вскоре дворецкий объявил, что ужин подан, и общество переместилось в столовую, величественное помещение с длинным столом, сервированным на двадцать четыре персоны.
Столовое серебро с монограммами, тонкий фарфор, хрусталь, свечи в высоких канделябрах, все дышало роскошью и традицией.
— Мы с женой приобрели этот сервиз на аукционе в Лондоне, — с гордостью сообщил Фуллертон, заметив мой оценивающий взгляд. — Принадлежал когда-то младшей ветви Спенсеров.
Судя по расстановке карточек, меня посадили между женой Фуллертона, изящной дамой с жемчужным ожерельем, и самим Генри Форбсом. Явно неслучайное решение.
Ужин начался с консоме из фазана, за которым последовала запеченная форель под соусом из белого вина, затем филе-миньон с трюфелями. Несмотря на Сухой закон, на стол подавались прекрасные вина, представленные Фуллертоном как «особые домашние запасы».
Разговор за столом естественным образом вернулся к экономике и фондовому рынку, главным темам, интересующим собравшихся. Уитни, как и ожидалось, выступал главным оптимистом:
— Индекс Доу-Джонса к следующему лету достигнет пятисот пунктов, — уверенно заявил он, разрезая мясо. — Господа, мы живем в историческую эпоху. Новые технологии, автомобили, радио, электричество. Все это создает беспрецедентные возможности для роста. Старые экономические законы больше не действуют.
— Любопытное заявление, — заметил Дэвис. — Насколько я помню, в 1907 году перед «паникой банкиров» говорили нечто подобное.
— Времена изменились, — парировал Уитни. — Федеральная резервная система обеспечивает стабильность, которой не было раньше. Администрация Кулиджа создала идеальную среду для бизнеса. Никогда еще американский капитализм не был так силен!
— А что думает наш молодой финансовый провидец? — внезапно спросил сенатор Кларк, и все взгляды обратились ко мне.
Я отложил приборы, понимая, что это ключевой момент. Моя репутация в финансовом мире зависела от того, как я отвечу на этот вопрос.
Слишком пессимистичный прогноз отпугнет многих. Слишком оптимистичный противоречил бы моим знаниям о грядущем крахе.
— Американская экономика, безусловно, демонстрирует выдающуюся силу, — начал я, выбирая слова с осторожностью дипломата. — Новые технологии создают огромный потенциал роста. И все же, — я сделал паузу, — в текущей ситуации я вижу определенные признаки, напоминающие исторические прецеденты.
— Какие именно признаки? — спросил Форбс, впервые обратившись ко мне напрямую. Его голос был мягким, но пронзительным.
— Во-первых, беспрецедентный рост маржинальной торговли, — ответил я. — Сейчас более шестидесяти процентов акций покупаются с использованием заемных средств, часто при соотношении один к десяти. Во-вторых, растущий разрыв между фундаментальной стоимостью компаний и рыночной ценой их акций. И, наконец, общественная эйфория, когда даже люди без финансового образования вкладывают все сбережения в акции.
За столом воцарилась тишина. Я продолжил:
— Я не предсказываю немедленный крах, господа. Текущая тенденция вполне может продолжаться еще год или больше. Но инвестор, заботящийся о своем капитале, должен помнить о диверсификации и ликвидности. Лучше упустить часть возможной прибыли, чем потерять основной капитал.
— Мудрые слова для столь молодого человека, — медленно произнес Дэвис. — Я практически то же самое говорил своим клиентам на прошлой неделе.
— Осторожность, конечно, добродетель, — возразил Уитни, — но в текущей ситуации она может стоить огромной упущенной выгоды. Мы наблюдаем исторический момент американской экономики!
Дискуссия разгорелась с новой силой. Некоторые поддерживали мою осторожную позицию, другие считали ее слишком консервативной.
Но я заметил, что меня слушали с уважением. Даже те, кто не соглашался, признавали обоснованность аргументов.
Одна из женщин, элегантная брюнетка в вечернем платье цвета
