Он бросил свечу в воду, чтобы пламя не выдало нас, скинул широкую, мешающую при плаванье монашескую рясу, и прыгнул головой вниз в воду. Мы последовали его примеру, и я с облегчением установил, что в Колетте еще присутствовала воля к жизни, — или она плыла чисто механически, так же, как двигался механизм колесиков часов на башне снаружи или механизм удивительной мыслящей машины, если потянуть верные рычаги.
Туасону это стоило больше прочих. С каждым гребком его лицо передергивалось от боли, и возможно, он бы не справился, если бы Клемент преданно не оставался возле него. Это я видел в свете фонарей, лучи которых скользили по подземному озеру. Свет помог нам следовать за Вийоном к каналу, который нечетко просматривался перед нами в стене скал. Солдаты короля, пусть даже сами того не желая, очень помогли нам, и свет был куда приятнее, чем стрелы арбалета, которые просвистели в воздухе над нами — приносящие смерть птицы, которые с резкими шлепками одна за другой воткнули в воду свои железные клювы.
Дыра в скале, наполненная водой, поглотила нас, и на коротком отрезке не было воздуха. Мы нырнули и вынырнули, наконец, на поверхность. Все глубоко дышали. Здесь стрелы не могли нас достать, и перед нами становилось светлее. Воздух, который я жадно вдыхал своими легкими, был свежим, а не застоявшимся и мертвым, как в темнице. Скоро наши ноги нащупали твердую почву, и мы, шатаясь, вышли на белый дневной свет. Перед нами лежала немного крутая полоска берега, которая переходила в правый рукав Сены. По нему шли паромы и баркасы.
Колетта выбилась из сил и едва не утонула, если бы я не держал ее. К сожалению, был неподходящий момент, чтоб наслаждаться этой привилегией. Я сам довольно неплохо перенес это мокрое приключение, потому что имел навык в плавании и нырянии. В детстве я часто переплывал Сарту, чтобы забраться в безопасное место от других мальчишек, которые устраивали охоту на бастарда.
Клемент упал передо мной на илистое дно. Две стрелы торчали в его мертвом теле. Казалось, все усилия были напрасны, мы из одного рока попали в другой.
Ананке!
Как короткие стрелы в темнице, так теперь длинные пронзали воздух и жаждали нашей жизни. Их слабый звон распространялся вниз — как при грозе, которая шла не с неба. Пищальщики стреляли в нас, и тяжелые снаряды взрывались на земле. Позади стены дыма, которую подняли пищали, я увидел голубые мундиры солдат. И они относились к королевским стрелкам.
— Ищите прикрытия! — закричал Леонардо. — Сзади скалы и кусты!
Другой голос смешался с его кличем, это был приказ военного:
— Алебардисты, вперед! В атаку!
Во главе сгруппировавшихся солдат с алебардами скакал их капитан на большом вороном, обнажив шпагу и одновременно живописно выгнувшись вперед. Офицер высокого роста с пышными бургундскими усами в великолепно сверкающих доспехах: картина, какую любят прекрасные дамы, и не только они. Во мне пробудилось неопределенное воспоминание.
Я увидел всех нас, наколотых на алебарды, пронзенных стрелами, разорванных на куски снарядами пищалей, и твердо решил — защищать Колетту, даже если это будет стоить мне жизни. Тут пестрая процессия отделилась от стен вокруг королевского сада и вклинилась с пением и музыкой между нами и солдатами, которые волей-неволей должны были прекратить свое нападение.
— Египтяне! Ну, наконец!
В голосе Вийона раздалось облегчение, которое мы испытали при виде их спасительного броска. Матиас Хунгади Спикали сдержал слово. Несмотря на все проклятия и приказы солдат, египтяне продолжали свои танцы и прыжки, словно они не понимали слов. Загорелые женщины кружились под громкие радостные звуки вокруг стрелков короля. И некоторые из бравых воителей захотели попытаться положить конец службе и заняться красавицами с огненными глазами. Эсмеральда вела хоровод, задавая тамбурином быстрый темп соблазнительных поворотов, и поднимала свои стройные ноги выше, чем остальные. Несмотря на наше неудачное положение, я поддался очарованию прекрасной юной египтянки.
— Сюда, к лодке! — крикнул звонкий голос, который принадлежал отцу Эсмеральды. Он стоял у реки, яростно размахивая руками с парой других цыган. Они держали большую весельную лодку.
Мы бежали к лодке, прыгали, спотыкались. Спешка была необходима. Бросив через плечо взгляд, я увидел, что конный капитан нашел свою тактику. Алебардисты вклинились в цыганский табор, образовали проход из направленного на пеструю толпу оружия, который обеспечил проход лучникам и пищальщикам. Офицер уже послал своих солдат на позицию, стрелки натянули свои луки, пищали были установлены на деревянных треножниках.
Цыгане втащили нас в лодку, наполовину вытащенную на береговую гальку, которая вдруг затрещала и заохала под нашим весом. Железный наконечник стрелы впился в древесину внешней стены и остался там дрожа. Другие стрелы ударились о гальку или воду. Потом и пищальщики пальнули из своего оружия, и под грохот взрыва на нас обрушился град свинца.
Мы бросились плашмя на дно лодки и втянули головы, пока Сена не проглотила последний снаряд. Если только хотя бы одна пуля попала в лодку, наше бегство закончилось бы тут же.
Только цыганский герцог и Томмазо стояли еще на берегу, чтобы помочь Туасону забраться на борт. Леонардо схватил за руки раненного и хотел втянуть его через бортовой леер. Треск заряженной позже пищали заставил нас сжаться. Непроизвольно я закрыл лицо руками. Когда я снова взглянул, у Туасона не хватало полголовы. Его бессильные руки выскользнули из рук Леонардо, и он спиной упал в бурлящую воду берега. Из кровавых останков своего растерзанного лица Туасон смотрел мертвым взглядом на небо.
Матиас и Томмазо полностью столкнули лодку в реку и прыгнули на борт. Четверо других цыган уже взялись за весла и быстрыми гребками унесли нас прочь от опасного берега, где упрямо возвышались стены и башни Дворца правосудия. При солнечном свете отсвечивали окна, словно насмехались над нами. И у них были на то все причины. Победоносно мы ворвались в темницу — и все же проиграли всю партию. Освобождение Марка Сенена не удалось, и нам предстояло оплакивать троих погибших.
Каково было на душе Колетты? Наверно, она испытывала печаль и беспомощность при виде стен, которые цепко держали ее отца железными когтями. Я повернулся к ней и испугался. С закрытыми глазами она лежала, согнувшись, на коленях Вийона — неподвижно и, казалось, не дыша Стрела королевского стрелка торчала у нее в груди, грозя ее жизни.
Глава 3
Двор чудес
Отчаяние накинуло на меня толстый платок, задушило мой рассудок и чувства. Словно окруженный стеной тумана, я слышал тяжелое дыхание рулевого, легкий шлепок при погружении весла и плеск воды о борт лодки. Лица моих спутников и египтян были только круглыми пятнами в сером однообразии бессмысленности. Я не испытывал ни малейшей радости, что убежал от королевских стражников — от смерти — в последний момент. Даже то, что напротив меня сидел мой отец, и он остался в живых, не волновало меня. Как я мог ликовать по поводу того, что после долгих поисков нашел свое прошлое, если я тут же потерял будущее?
Мой бесцельно блуждающий взгляд успокоился, когда остановился на нежных чертах лица Колетты. Глаза ее были закрыты, казалось, что она спит мирным сном. Так можно было подумать, если бы не древко стрелы с зеленым опереньем, торчащее у нее из груди. А вокруг древка начало расплываться красное пятно. Напрасно я пытался утешить себя мыслью, что смерть для Колетты была бы спасением — ей больше не нужно будет печалиться о своем потерянном отце. Если Марк Сенен не выжил в темницах забвения, а все говорило об этом, они скоро увидели бы друг друга снова — сразу же, на небе христиан или катаров. Я не мог испытывать от этого никакого облегчения. Лишь теперь, слишком поздно, мне стало ясно, как сильны были мои чувства к Колетте.
Пока я раздумывал, словно кинжал вонзился мне в сердце, когда я заметил легкое порхание век. В крайнем возбуждении я вскочил — так резко, что чуть не перевернул лодку. По крайней мере, я сам упал бы в воду, если бы оба итальянца не схватили меня и не потянули назад.
— Она жива! — неоднократно крикнул я вне себя от радости. — Колетта жива!
— Конечно, она жива, — сказал Вийон. — Но ее дыхание очень слабо, и она теряет много крови. Если она не получит скоро помощи, то она последует за Хардоином, Клементом и Туасоном.
— Что это значит? — заворчал цыганский герцог, глядя на раскачивающуюся лодку, и бросил на меня гневный взгляд. — Вы что, с ума сошли?
— Нет, он только глубоко обеспокоен и не меньше — влюблен, — объяснил Леонардо.
Я почувствовал новую надежду и тут же большой страх снова потерять вновь приобретенную Колетту.
— Мы должны что-то предпринять, ей нужен врач!
— Сперва мы должны добраться до берега, — возразил Матиас, — прежде чем солдаты сядут в лодки и последуют за нами. К счастью, они больше не обращали внимания на мою дочь.
