когда она решила, что может, не засыпая, ненадолго прикрыть глаза, Ачарья погрузил свою правую руку в огонь.
Боль пришла мгновенно. Катьяни схватилась за горло и попыталась не закричать. Белый голубь парил над пламенем, в панике хлопая крыльями в поисках безопасного места.
Здесь. – Она протянула свою ладонь. – Ты принадлежишь мне.
Белый голубь устремился к ней и врезался в ладонь – комочек мягких перьев с бешено бьющимся сердцем. Она обхватила его обеими руками, и ее взгляд затуманился. Наконец-то. Частичка души, которая была украдена у нее в младенчестве, вернулась. Она была свободна. Свободна. Она заплакала, и ее слезы упали на маленькую голубку. Промелькнул черный клюв, взмах ярко-голубого крыла, и птица растворилась в ее ладони.
Мир вокруг снова обрел четкость. Языки пламени в темноте. Напряженные фигуры у костра. Обеспокоенный Дакш, наклонившийся прямо к ней. Ачарья, вынимающий свою обожженную, иссохшую правую руку из пламени.
И боль в спине. Пронзительная, визжащая боль, которая заглушила все остальное. Катьяни упала на землю. Ее руки и ноги дрожали, она не могла дышать.
Она поняла, что тогда имел в виду Ачарья и что он сделал. Все это время он использовал связь, чтобы поглотить часть ее боли. С разрывом связи этот щит исчез, и она в полной мере почувствовала на себе все последствия Ченту.
Она свернулась калачиком и укусила себя за запястье, чтобы не закричать. Сильные, нежные руки подняли ее и унесли прочь от огня. Кто-то поднес к ее носу ароматную салфетку. А потом не было вообще ничего. Долгое, очень долгое время.
Глава 15
Прошло несколько дней. Они были легче, чем ночи. Когда наступала тьма, ее навещал зверь, который садился ей на спину и рвал когтями кожу до тех пор, пока Катьяни не начинала рыдать и биться в агонии. Иногда ей удавалось заснуть, но только для того, чтобы увидеть во сне Айана, стоящего на противоположной стороне от огромной трещины в земле. Она протягивала к нему руку, но трещина превращалась в бездну и, прямо перед ее полным ужаса взглядом, поглощала его целиком. Он медленно падал, и его глаза были полны боли и замешательства. Как ты могла позволить мне умереть?
От этих видений она просыпалась в поту и, дрожа, тянулась за чашкой воды, но не всегда находила в себе силы сделать глоток. По иронии судьбы ей выделили ту же хижину, в которой она жила с принцами. Несмотря на опасения Атрейи, Ачарья настоял на том, чтобы для исцеления ей предоставили личное пространство. Она была благодарна ему за это. Ей не хотелось каждую ночь беспокоить женщин своими криками.
Дакш часто к ней заходил. Каждый раз она говорила ему, чтобы он убирался. Она не хотела, чтобы он видел ее такой жалкой и сломленной. Ее гордость не могла этого позволить, а гордость – это все, что у нее осталось в этом мире.
Однажды она очнулась от полуденной дремоты и увидела, что он, мокрый, прислонился к стене у входа в хижину. Шел дождь, и теплые струи воды проносились по двору, принося в хижину запах мокрой земли. Дакш смотрел наружу, не обращая внимания на свою промокшую одежду и волосы.
– Почему ты здесь? – спросила она. Ее язык казался опухшим и неповоротливым. Спина ужасно болела, одежда была липкой от пота.
Он повернулся и неуверенно ей улыбнулся.
– Гулмохар расцвел. Идет дождь, но лес все равно выглядит так, словно он в огне.
– Уходи, – пробормотала она. Она ненавидела, когда он видел ее такой, больной и слабой, а она даже не могла отпустить какую-нибудь колкость.
Он кивнул:
– Я вернусь завтра.
– Не стоит, – сказала она, но он уже ушел.
Только тогда она заметила ветку огненно-красных цветов на своем подоконнике. Гулмохар, дождевой цветок, который расцветал в разгар сезона муссонов. Это вносило немного красок в ее унылую, темную комнату, и ее настроение поднялось. Мир, в котором были такие яркие цветы, мир, в котором к ней приходил кто-то вроде Дакша, был не так уж и плох.
Катьяни лежала на животе на своем коврике, и ей казалось, что ей в плоть впиваются тысячи иголок. Она была окутана тишиной – вечной тишиной, которую никто больше не потревожит. В ее голове больше не звучал ничей голос, ей никто не указывал, что нужно делать. Никто не следил за каждым ее движением, за каждой ее мыслью. Никто не манипулировал ею изнутри. Это стоило всей боли в мире.
Атрейи приходила каждый день, чтобы нанести заживляющие мази и сменить повязки на спине Катьяни. Женщина объяснила, что для того, чтобы выросла новая кожа, потребуется несколько недель. А пока что спина так сильно чесалась и горела, что ей приходилось избегать и солнечного света, и дождя.
Винита приходила и пересказывала ей мифы, что само по себе было бы просто замечательно, если бы у женщины не был столь безэмоциональный голос и мрачный вид. Катьяни казалось, что это вполне могло бы послужить своего рода наказанием. Шалу и Барха приносили еду, которая, однако, часто оставалась несъеденной. По просьбе Катьяни ей принесли лампаду. Независимо от того, как девушка себя чувствовала, она каждую ночь зажигала ее во имя богини Кали. Она не забыла данную даян клятву.
Однажды Шалу принесла ей самый ужасный суп, который Катьяни когда-либо пробовала, – смесь коры, травы, лепестков и чего-то похожего на скопления червей, но, по-видимому, это все же были грибы. Она осторожно поднесла ложку ко рту, но, попробовав, чуть не выплюнула жижу обратно.
– Ты пытаешься меня отравить, – обвинила она Шалу.
Девушка, глядя на выражение лица Катьяни, усмехнулась:
– Это особый лечебный суп для увеличения как физической, так и духовной силы. Мне было приказано оставаться здесь, пока ты не съешь все до последней ложки.
– Нет, нет, пожалуйста, я тебя умоляю…
Но Шалу была непреклонна. Она заставила Катьяни съесть всю тарелку, дразня ее, как непослушного малыша. Вкус у него был ужасный, но Катьяни действительно почувствовала себя лучше. Правда, отчасти это наверняка было связано с облегчением от того, что с супом было покончено.
Она спрашивала об Ачарье, но ей говорили лишь то, что он выздоравливает. Ее преследовали воспоминания о его иссохшей руке. Пожертвовал ли он своей рукой, чтобы разорвать узы? Или это было физическим проявлением более глубокой потери?
Время перестало иметь для нее значение. Она потеряла счет дням. Дождь заливал двор, кваканье лягушек и жужжание насекомых наполняло ночной воздух. Катьяни продолжала видеть сны об Айане, иногда и о Хемлате с Шамшером.
