Забыв о своей вражде, они стояли за барьером из шипов и улыбались ей. Но, как бы девушка ни старалась, она не могла до них дотянуться.
Настал день, когда Атрейи сказала, что бинты больше не потребуются. Спина Катьяни зажила, и она могла свободно выходить на улицу.
Катьяни отказалась покидать хижину. На нее навалилась ужасная усталость, как будто ничего из того, что она могла бы сделать, не имело значения. Девушка лишь принимала пищу и зажигала лампаду. Она не могла понять, в чем причина. Но мысль о попытке вернуться во внешний мир заставляла ее чувствовать себя так, словно ей на грудь опускали огромный камень.
Через несколько дней ее навестил Ачарья. Он выглядел ужасно старым и худым, а его правая рука была затянута в белую хлопчатобумажную перчатку.
– Ачарья.
Катьяни села, надеясь, что выглядит прилично – или, по крайней мере, что она полностью одета.
– Вам следовало предупредить о своем визите. Я бы прибралась.
Он бросил на нее сердитый взгляд:
– Эта хижина воняет.
Его взгляд упал на гулмохар на ее подоконнике, и он нахмурился.
– Я была нездорова, – запротестовала Катьяни, надеясь, что он не собирается расспрашивать о цветах. Она никогда не видела, чтобы Дакш клал их туда, но на ее подоконнике всегда появлялась свежая веточка.
Ачарья фыркнул:
– Оправдания. Когда ты планируешь выйти наружу?
– Скоро, – увильнула она. – Мне нужно избегать солнечного света.
– Как веталам? Очень хорошо. Сегодня облачно. Ни дождя, ни солнца.
Он протянул свою здоровую руку:
– Пойдем.
Катьяни неохотно встала:
– А если я упаду в обморок? Я чувствую себя довольно слабой.
– Слабость лишь в твоем разуме.
Ачарья отбросил в сторону травяной коврик и вышел.
Раздраженная Катьяни нетвердой походкой последовала за ним. К ее удивлению, едва она сошла с крыльца во двор, как в голове прояснилось.
Вечернее небо было стального, размыто-серого цвета. Земля была мокрой, густой воздух обещал приближение нового дождя. Дерево пипал дрожало на ветру, осыпая дождевыми каплями группу стоявших под ним учеников. Они рассмеялись и разбежались в стороны. Другие ученики сидели на ступеньках своих веранд, болтая друг с другом. Все это казалось таким уютным, таким домашним, что ее настроение улучшилось. Сезон муссонов всегда был ее любимым временем года. Ей нравилось, как он уничтожал летнюю жару и пыль, делая все вокруг зеленым и свежим.
– Ну? Чувствуешь себя снова человеком? – рявкнул Ачарья, пока они медленно кружили по двору. – Я ожидаю, что завтра в семь утра ты придешь на медитацию. В десять состоится дискуссия по нравственности. С этого момента ты будешь есть в зале вместе со всеми. Если ты еще не готова к тренировкам, то их можешь пропустить. Но, пожалуйста, прими ванну. От тебя ужасно пахнет.
Она свирепо на него посмотрела.
– Я восстанавливала кожу.
– Атрейи говорит, что твоя спина зажила, – сказал Ачарья. – Шрамы, которые у тебя сейчас есть, останутся навсегда. Носи их с гордостью.
А шрамы внутри, исчезнут ли они когда-нибудь? Или ими тоже следовало гордиться?
Она сделала глубокий вдох.
– А как насчет вашей руки? Она зажила?
– Настолько, насколько это когда-либо будет возможно, – сказал он. – Иди в пруд для купаний. Вода обладает лечебными свойствами. Я отдам приказ, чтобы тебя не беспокоили.
– В первый раз, когда я пошла туда в неположенное время, меня поймал на этом Айрия Дакш.
Ее рука взметнулась ко рту. Что с ней такое?
Ачарья пренебрежительно махнул рукой.
– Я знаю. Сегодня он этого не сделает.
– Что? Откуда вы знаете? Он вам сказал?
Катьяни чувствовала себя подавленной.
– Очень немногое в моей гурукуле может от меня ускользнуть.
– Мои сыновья совершенно разные по характеру, – сказал он после короткой паузы. Однажды Уттам меня сменит. О нем я не беспокоюсь. Но что касается Дакша, то он всегда был непокорным. Он сам вершит свою судьбу.
Непокорным? Правильно ли она расслышала?
– Но Ачарья, он делает все, что вы говорите.
– В тех вещах, которые имеют значение, кажется, это я в конечном итоге делаю то, что он говорит.
Ачарья бросил на нее острый взгляд.
– Когда прилетел голубь с сообщением, что ты должна будешь предстать перед судом, именно Дакш настоял на поездке в Аджайгарх. Он утверждал, что это будет несправедливый суд и принц собирался заманить тебя в ловушку. Я доверял Бхайраву. Но мой сын убедил меня вмешаться. Если бы я не согласился, он бы ушел без меня. Так что, как видишь, иногда он может быть довольно упрямым.
При мысли о том, что Дакш готов был ради нее бросить вызов своему отцу, у нее по телу пробежали мурашки. Она вспомнила ярость, пылающую в его глазах, когда он вошел в зал, где проходил суд. Будто он хотел сжечь весь дворец дотла. Хорошо, что Ачарья согласился пойти вместе с ним.
– Вы сожалеете о своем вмешательстве? – спросила она, глядя на его руку. Будь это так, она не стала бы его винить.
Он вздохнул:
– Мне следовало вмешаться давным-давно, как только до меня дошли слухи об этих узах. Но я сказал себе, что не должен вмешиваться в политические дела королевств. Ведь если я начну это делать, то где мне нужно будет провести черту? Теперь я расплачиваюсь за свое бездействие.
Катьяни представила, как сложилась бы ее жизнь, если бы она освободилась от своих уз еще в детстве и вернулась в Малву. Айан все еще был бы жив. Как и Хемлата с Джайдипом. Она бы мирно жила во дворце в Дхаре со своим двоюродным братом и дедушкой. Ачарье было за что ответить. Но она не стала бы винить его за зло, причиненное другими людьми.
– Не сожалей о прошлом и не беспокойся о будущем, – пробормотал Ачарья, как будто прочитал ее мысли. – Оставайся в настоящем и сосредоточься на том, что происходит сейчас.
Легко сказать, но трудно сделать. Катьяни не ответила, и через минуту он ушел, чтобы провести вечернюю медитацию для старших учеников.
Она вернулась в свою хижину, взяла чистую одежду и полотенце и направилась к водопаду за гурукулой. Катьяни была рада, что Ачарья вытащил ее из хижины и избавил от того мрачного настроения, в которое она погрузилась. Теперь она действительно чувствовала себя лучше. Ее спина болела гораздо меньше. Ноги слегка подкашивались, но этого следовало ожидать. Нужно было ходить есть вместе со всеми. Ачарья был прав; ей давно пора было перестать быть обузой для всех окружающих, особенно для женщин, которые заботились о ней во время самой тяжелой стадии ее болезни. Она задавалась вопросом, будет ли Дакш по-прежнему оставлять ветви гулмохара у нее на подоконнике.
