– Ты ведь тоже из них? – спросил он, не сводя с Макарова глаз. – Злое дитя. Я тебя еще с порога просчитал. Насмотрелся я на вашего брата.
Макаров промолчал, опустив глаза. А что он мог ответить? Да, по всей видимости, он из них. Но не помнит ни черта.
– Ты сказал, что хочешь узнать про Проект, – продолжил старик, глядя на Макарова в упор. – Но ты же сам оттуда. Так зачем?
– Кто-то убивает людей, имевших к нему отношение. А я веду это дело. Я следователь, – Макаров, практически, не соврал.
Романов пожал плечами.
– Я краем уха слышал об этой проблеме. Но я в этом плане совершенно бесполезен. Меня помнят только те, кто сам этим занимался. Я ушел из проекта больше двадцати лет назад. Судя по твоему возрасту, я мог встречать тебя в лагере, когда ты был сопливым мальчишкой. Но даже тогда я не имел бы с тобой дела. Я теоретик. Практикой занимались другие.
– Возможно, кто-то ищет выходы на руководство Проекта, – подкинул дровишек Макаров.
– И тут я бесполезен. Я ушел не просто так. Я ушел насовсем. Я разуверился в идее и стал не нужен. И мне проект стал не нужен. Я никогда за эти двадцать лет не был в лагере. Ко мне изредка приезжали за советом люди оттуда. Но у меня даже нет их телефонов. Они приезжали, когда им был нужен я. А я к ним не приезжал, потому что они мне не нужны. А пару лет назад лагерь и вовсе закрыли, насколько я знаю. И программа либо была свернута, либо ушла глубоко в тень, как при Сталине и Хрущеве. Так что я уже два года про них не слышал вообще ничего. А если кому-то захочется прихлопнуть старика просто так, я даже спасибо скажу. Надоело мне тут у вас что-то. Скучно.
Макаров помедлил, собираясь с мыслями. Романов смотрел на него с усмешкой.
– Давай, парень, не тяни. Говори, что тебе нужно на самом деле.
– Хорошо. Михал Михалыч, я из «детей». Но я бракованный экземпляр. Я не помню ничего. Вообще. Это не амнезия, это что-то другое. Но меня, как сказал Семен Андреевич, «криво запустили». И во мне сейчас живет словно два, а то и три человека. Мне жизненно необходимо понять, что происходит и как мне с этим справиться.
– Вон оно как… – задумчиво протянул Романов. – Плохо дело, парень. Все-таки эти черти смогли решить свою задачу.
– Какую?
– Давай я тебе очень коротко расскажу с самого начала. Как я уже сказал, НКВД подобрал педологию под себя и запрятал глубоко под землю. В их лабораториях ковалась новая раса. Раса советских суперменов. Раса людей будущего. Я пришел в такую лабораторию сразу после института и провел там полвека. Ты можешь не верить, но мы действительно пытались создать идеального коммуниста – честного, искреннего, светлого. И сильного, чтобы нести добро в мир. Новый советский человек должен был быть всемогущим, чтобы на своем примере показывать торжество марксистской идеи, превосходство советского образа жизни. Наши спортсмены должны бегать быстрее остальных, наши музыканты должны сочинять идеальную музыку, наша наука должна раскрывать все тайны этого мира.
– Вы тоже экспериментировали с детьми?
Романов не смутился.
– Не так жестоко, как это делали первые педологи, но да. Без прямого эксперимента машина никуда не поедет. Теория без практики мертва. Скажу сразу – прижизненных хирургических операций на детском мозге для его исследования мы не проводили. Но препарирование детских трупов было делом обычным. К сожалению, в процессе исследований случались несчастные случаи и своих пациентов нам тоже довелось препарировать. Но времена менялись. Задачи стали изменяться. Приходили новые люди, и у них оказались иные взгляды на жизнь. Более приземленные. Наши дети теперь учились не нести сверкающую идею всеобщего равенства, а отстаивать интересы государства на всех уровнях. Мне не нравились эти перемены. Все большее влияние на наши исследования стали оказывать военные. Со временем нас даже передали на формальный баланс Министерства обороны, хотя КГБ продолжал нас плотно опекать. Окончательно я понял, что мои дни сочтены, когда из исследований вывели значительную часть ресурсов и обособили их тот самый проект.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– И благая цель перестала быть благой? Даже название проекта – Злые дети…
– Злые дети – это присказка, придуманная лаборантами, – отмахнулся Романов. – ЗД – это просто аббревиатура, полученная из первых букв фамилий двух руководителей проекта, которые выросли, можно сказать, на моих руках в больших специалистов, а потом увели мое детище.
– А кто эти люди?
Романов с изумлением уставился на Виктора.
– Хм, – смущенно сказал старик. – Их фамилии Захаров и… Даурский.
Макаров словно получил удар в челюсть от боксера-супертяжа. Он, конечно, уже догадывался, что дядя Семен имел прямое отношение к проекту. Но что он оказался его руководителем!
– Ты не знал, сынок? – сочувственно спросил Романов. – Надеюсь, Старый не будет на меня в обиде, что я это сказал. Сам же тебя ко мне прислал.
– А почему Старый? – нашел в себе силы спросить нокаутированный Макаров.
– Они с Захаровым стали со временем патриархами педологии. Я-то остался сугубо консультантом на какое-то время. Впрочем, не такое уж и малое. Вот их и прозвали – одного Старым, другого Седым. И решали они уже совсем другие вопросы. Насколько я знаю, блокирование сознания было одной из задач, не самой приоритетной. Я знаю, что работы в этом направлении велись, но я не в курсе их успешности. Это не моя сфера. Видимо, кое-чего они все же в этом плане достигли.
– А чему нас учили?
– Всему. Вас учили и вас изучали. Вы должны были стать экстраспециалистами в разных областях человеческой деятельности. Но обычные методы обучения здесь не помогали. Поэтому, во-первых, отбирался только самый первоклассный материал. Уж извини, что я так цинично о вас говорю. А во-вторых, на вас опробовались самые разные способы стимулирования. И психологические, и медикаментозные, и гипноз, и даже хирургические. Я знаю случаи, когда ребенку вживляли микроэлектроды в мозг. Впрочем, это не сработало, слишком тонкая субстанция. В итоге все же им пришлось признать, что сверхчеловек, который может абсолютно все, – недостижимая цель. Человеческий мозг просто не приспособлен для такой нагрузки. Поэтому по моему совету они были вынуждены разделить обучающихся на потоки согласно приоритетным задачам.
– То есть стали готовить узких специалистов?
– По сути да. Но на самом деле, любой из этих узких специалистов на выходе мог заткнуть по большинству непрофильных дисциплин лучшего выпускника элитных вузов, для которого эта дисциплина была бы профильной. Но вот свою задачу наш выпускник знал просто в совершенстве.
Макаров едва не сказал, что идеальные убийцы из их школы выходили действительно мастерами своего дела. Но удержался. Ему показалось, что старик-идеалист не был в курсе этой стороны работы интерната. Он не хотел делать ему больно. Ведь старик мечтал о всемирной справедливости, а не о том, чтобы его науку использовали для подготовки киллеров.
– Я помог тебе? – спросил Романов. Кажется, ему действительно хотелось помочь.
– Да, огромное вам спасибо. Вы словно мешок с моей головы сняли. Я перестал быть слепым. Только вот что с этим мне делать, пока не знаю.
– Езжай к Мозгоправу, – посоветовал Романов.
– К Басаргину?
– Ты его знаешь?
– Нет, но вы не первый, кто мне советует к нему обратиться.
– А только он может помочь, если в твоей голове что-то напортили. Он был главным по этой части. Он помладше меня будет. Лет эдак на двадцать. Тоже ушел от них, но позже меня. Где-то в начале нулевых годов. Матерый зверюга. Если кто и перепаяет твои проводочки, то только он.
В этот момент зазвонил телефон в кармане Макарова. Тот самый, что дал ему Даурский. Высветившийся номер был ему неизвестен. Он мгновение поколебался, но все же нажал кнопку приема.
– Витя? Это Снежкова, – произнес голос в трубке. – Этот номер мне дал Сергей Носов. У меня плохие новости.
42.
Макаров гнал машину по темной трассе, сжимая руль так, что побелели костяшки. Он не мог поверить в случившееся. Он знал, что это правда, но поверить не мог. Просто не мог.
