В советское время стелу разобрали, потому, скорее всего, что, выполненная в традициях архитектуры православных надгробий, она не соответствовала новым представлениям о памятниках над воинскими захоронениями. Кстати, тогда же взорвали и ее прообраз — монумент на Бородинском поле, с могилой Багратиона заодно. И на месте этой стелы установили гранитный обелиск с надписью: Братская могила 300 воинов-героев Отечественной войны 1812 года, павших смертью храбрых в Бородинском сражении. Сооружен Мосгорисполкомом в 1940 г.
Какое-то время обелиск стоял на своем законном месте, хотя само кладбище было уже закрыто и постепенно ликвидировалось. А в начале 1950-х годов его перенесли в Фили — к «Кутузовской избе». Есть несколько версий о судьбе останков трехсот воинов из братской могилы. В большинстве источников говорится, что они теперь там, где стоит обелиск, — то есть у «Кутузовской избы». Существует также мнение, что их перезахоронили на Ваганьковском кладбище. Но, например, дорогомиловский краевед и старожил этого района Федор Федорович Егоров, на глазах которого Дорогомиловское кладбище ликвидировалось и застраивалось, утверждает, что погребенных там солдат-бородинцев вовсе не перезахоранивали, — они так и остались лежать на своем прежнем месте. И это очень правдоподобное мнение. Во-первых, после ста сорока лет их упокоения в сырой земле, едва ли там вообще уже оставались какие-то следы человека. А, во-вторых, это же был чисто символический акт перенесения останков. И для этого можно было откопать всего несколько косточек или даже просто перенести из старой могилы на новое место горсть земли.
В 1839 году на кладбище, на месте старого храма была сооружена новая церковь Преподобной Елизаветы с двумя приделами — Владимирской Божией Матери и Спаса Нерукотворного Образа, очень похожая на Святодуховскую церковь на Даниловском кладбище. Увы, Елизаветинская церковь разделила печальную участь кладбища, — она была снесена где-то в начале 1950-х. Да и последние годы своего существования находилась уже в совершенном запустении. Церковь стояла там, где теперь двор дома № 26 по Кутузовскому. Того самого дома, в котором жили генеральные секретари Л. И. Брежнев и Ю. В. Андропов.
![]()
Церковь Преподобной Елизаветы
До революции Дорогомиловское кладбище среди состоятельных москвичей не почиталось особенно престижным. Это уже в позднюю советскую эпоху Дорогомилово сделалось районом, как говорят, элитным, связанным с центром новым мостом и проспектом. А совсем недавно еще и двумя пешеходными мостами. А раньше до кладбища и добраться-то было не просто. К нему вела единственная дорога — через Бородинский мост, по Большой Дорогомиловской улице. У земского шлагбаума на заставе, приблизительно там, где теперь стоит монумент «Москва — город герой», мостовая заканчивалась, и дальше до ворот кладбища дроги ехали еще с версту по обычному пыльному проселку.
Даже купеческих захоронений здесь было не много. Во всяком случае, купцы высшей гильдии не считали кладбище в Дорогомилове достойным для них местом упокоения. Например, фабриканты Прохоровы, державшие за рекой напротив кладбища крупнейшую в Москве мануфактуру, хотя и установили на свой счет стелу над братской могилой погибших при Бородине, хотя и делали пожертвования в Елизаветинскую церковь, родовой склеп предпочли устроить все-таки в более достойном их положению и состоянию месте — в Новодевичьем монастыре.
Но тем более удивительно, что в Дорогомилове в XIX веке и в начале XX часто хоронили ученых, профессоров. Одним из первых ученых там был похоронен ординарный профессор «политической экономии и дипломации» московского университета H.A. Бекетов (1790–1828). И уже затем Дорогомиловское становится прямо-таки «профессорским» или «университетским» кладбищем: там были могилы известного юриста, специалиста по гражданскому, международному и уголовному праву Л. А. Цветаева (1777–1835); ректора московского университета с 1832 по 1837 год, востоковеда A.B. Болдырева (1780–1842; в 1950-м он был перезахоронен в Донском монастыре); профессора медицины В. М. Котельницкого (1770–1844); профессора математики Н. Е. Зернова (1804–1862; перезахоронен на Ваганьковском); терапевта, кардиолога Г. И. Сокольского (1807–1886); профессора анатомии Д. Н. Зернова (1843–1917), опровергнувшего в свое время теорию итальянского психиатра Чезаре Ломброзе о врожденной склонности к преступлениям у некоторых людей; первой женщины-профессора этнографии в России В. Н. Харузиной (1866–1931).
Были там могилы и нескольких деятелей культуры: композитора И. А. Саца (1875–1912; перезахоронен на Новодевичьем), писателя И. С. Серова (1877–1903), москвоведов П. В. Шереметьевского (ум. в 1903) и В. К. Трутовского (1862–1932).
И в основном эти люди так и остались лежать на дорогомиловском берегу. Лишь немногих из них перезахоронили. Впрочем, теперь там, скорее всего не осталось и тех, кого не позаботились перезахоронить в 1940–1950-е годы. Потому что из всех ликвидированных в Москве кладбищ Дорогомиловское оказалось самым застроенным впоследствии. Значительная часть его территории теперь под домами. И, естественно, при строительстве этих «ампирных» гигантов все остававшиеся там кости были выбраны вместе с грунтом экскаватором и вывезены неизвестно куда.
Пропала тогда и могила, безусловно, имеющая важное значение для российской истории: в Дорогомилове был похоронен один из крупнейших государственных деятелей XIX века, министр народного просвещения, тайный советник и, как говорится, особа, приближенная к императору Николай Павлович Боголепов (1847–1901). Это был виднейший представитель консервативного крыла русской политики и общественной мысли, единомышленник и последователь Д. А. Толстого и К. П. Победоносцева, реакционер, как раньше о таких говорили.
Взлет его был стремительным. Окончив курс на юридическом факультете московского университета, он вскоре был приглашен преподавать на кафедру римского права. И дослужился там до профессора. А в 1883 году — в тридцать шесть лет! — Боголепов становится ректором университета. В этой должности он был до 1887-го. И вторично — в 1891–93 годах. Наконец, в 1898-м он был назначен министром народного просвещения.
Боголепов хотел сделать из университетов, которые, по его мнению, стали очагами вольнодумства, закрытые учебные заведения, находящиеся под жестким контролем власти, причем на своевольных студентов воздействовать мерами полицейского характера. Удивительно, но эти боголеповские порядки прижились в нашей системе высшего образования и, в общем-то, сохраняются до сих пор. Например, именно при Боголепове было отменено и так больше никогда и не восстановилось положение, при котором арестовать студента за что-либо можно было только с согласия ректора. Для большего контроля над учащимися министр народного просвещения придумал создать студенческие общежития. До этого иногородние студенты обычно нанимали квартиры. И в свободное от занятий время были людьми вполне вольными. Теперь же они и во внеурочное время находились под пристальным присмотром педелей. Но, нужно сказать, самим-то студентам, общежитие, в конце концов, пришлось очень даже по вкусу. Из инструмента подавления оно наоборот превратилось затем в прибежище студенческой вольности. Наконец, как высшую репрессивную меру против неблагонадежных студентов, Боголепов ввел для них солдатчину. И впервые в истории российского высшего образования в 1900 году за участие в беспорядках 183 студента были отданы в солдаты. Этого Боголепову радикальное студенчество простить уже не могло. И 14 февраля 1901 года, исключенный из юрьевского университета по политическим мотивам студент медицинского факультета П. В. Карпович, на приеме в здании министерства в Петербурге, выстрелом из пистолета смертельно ранил Боголепова.
Удивительно даже не то, что на министра просвещения было совершено покушение, — в тот период террор в России сделался почти обычным явлением, и жертвами покушений становились вообще очень многие — от полицмейстеров до губернаторов и великих князей, — но странно, что какой-то студент мог запросто, и к тому же с пистолетом, попасть на прием к министру. Очень трудно теперь понять: как это министр — реакционер, душитель свобод, — одновременно был доступен для всякого студента?
Церковь Преподобной Елизаветы