В десять часов, когда вечеринка выдохлась, я была в отчаянии. Неужели этим все и закончится? В приливе жажды казаться взрослой я закричала:
— Внимание! Как насчет того, чтобы всем вместе отправиться ко мне в гости?
Все мгновенно оживились.
Я дала адрес, и мы договорились встретиться там. Я добралась до дома первая, ругая себя за импульсивность и в то же время радуясь ей. Что я сделала неправильно? Ведь это и мой дом? И это интеллигентные ребята, не какие-нибудь лоботрясы.
Мальчик-слуга открыл дверь и вылупил глаза на подъезжающие к холму машины. Он казался слегка испуганным, когда говорил: «Миста Чаплин, он нет дома из студии». Но я сказала ему, что все в порядке, это мои друзья едут сюда. Четыре девочки и четыре мальчика вошли в дом, слуга взял их пальто и повесил в раздевалке под лестницей, а мама появилась, чтобы поприветствовать меня и моих друзей и вернуться к ребенку.
Я видела, как осматривались мои гости, и гордилась, что наконец произвела впечатление на других, что все это принадлежит мне, что у меня есть полное право приглашать, кого захочу, и если Чарли это не нравится, ему придется смириться с этим.
Я проводила их по комнатам, которые, как я знала, вызовут их интерес, начиная с большой — где находился киноэкран и проектор Чарли. Я слышала восторженные возгласы. Потом я провела их в музыкальную комнату, а после этого в гостиную, где хотела показать коллекцию нефритов. Они были так взбудоражены всем увиденным, что перестали владеть собой, дойдя до полной беспардонности.
Все восьмеро рассыпались по большой комнате. Один из мальчиков нашел фонограф, открыл дверь кабинета и взял несколько пластинок. Сразу же остальные обступили его, разочарованно читая названия: Бах, Верди, Бетховен — пока, наконец, не добрались до чарльстона. Раздался радостный возглас узнавания. Меня словно не было.
Прежде чем мне удалось остановить их или попросить, по крайней мере, не слишком увлекаться, уже крутилась пластинка, и четыре пары радостно танцевали. Партнеров как таковых не было, каждый мальчик на мгновенье хватал меня, крутил и отпускал, а потом хватал другую девочку. Все это случилось так быстро, что я не могла найти слов, чтобы велеть им прекратить, но минутой позже я уже не могла придумать никакой причины, по которой им следовало не делать этого. Суть была ясна — разумеется, в этой роскошной комнате не бывало ничего подобного. Ну и что? Мои гости веселились. И мне пришлось признать, что я и сама получаю удовольствие, какого давно не испытывала.
Пластинку поставили снова. Я видела, как слуга направился через холл от буфетной стойки к входной двери, и предположила, что в дверь звонили. Обеспокоенная, я последовала за ним и увидела, что права. В дом вошел Чарли, посмотрел в направлении музыки, куда ему указывал слуга, и снова на слугу. Он уставился на меня, прошел со мной в гостиную и закричал:
— Что здесь происходит?
Все замерли, за исключением одного мальчика, который выключил фонограф. Я поспешно начала объяснять, что мы ушли из «Балтимора» вскоре после десяти, чтобы приехать сюда и посмотреть дом, и мы пришли совсем недавно, и…
— Чтобы этих пьяных рож здесь не было! Немедленно! — проревел Чарли и пошел вверх по лестнице. — Немедленно, я сказал!
Пока ребята выстроились в очередь за своими пальто, Чарли добрался до середины лестницы. После этого он остановился, сверкнул глазами и громко, так чтобы все его слышали, обратился ко мне:
— Это что, всегда такое происходит? Стоит мне уйти из моего дома, как ты превращаешь его в бордель для своих немытых пьяных дружков?
Я онемела, не в силах пошевелиться. Ребята уже схватились за свои пальто, но Чарли не унимался:
— Что здесь было бы, если бы я пришел десятью минутами позже? Вы, шлюхи и сутенеры, верхом друг на друге кувыркались бы по всему дому, на моей мебели! Это не ее дом, это мой дом! Можешь убираться вместе с ними, если думаешь, что слишком хороша для меня!
Он добрался до конца лестницы и захлопнул дверь.
Я не видела, как восемь подростков вырвались наружу. Я ослепла от гнева.
Голос Чарли был таким оглушительным, что даже мама, которая, приехав в Коув-Вэй, благополучно поселилась в задней части дома, пришла из детской комнаты с озабоченным видом. Я сделала знак головой, чтобы она вернулась обратно, и ворвалась в комнату Чарли, захлопнув за собой дверь. Я была в бешенстве. И я его не боялась.
— Если ты орешь на меня наедине, это одно дело, — бушевала я. — Но ты унизил меня, как никто не унижал меня в жизни! А тебя не волнует, что они подумают о тебе?
Он смотрел на меня, пытаясь определить, всерьез ли я это говорю.
— Что они подумают обо мне? Это что, главная проблема в твоей жизни? Что эти недоумки подумают обо мне?
— Зачем ты устроил эту дикую сцену? Зачем ты меня так унизил?
Он все еще был багровым.
— Довольно, Лита! Мы не можем жить вместе! Видит бог, я всегда всем желал только добра. Но ты губишь меня, ты заставила меня жениться с одним ребенком, а теперь пытаешься окончательно доконать вторым. Все, с меня хватит, ты не нужна мне, я хочу одного: чтобы меня оставили в покое и дали мне работать. Я презираю тебя, я проклинаю тот день, когда ты вошла в мою жизнь, мне отвратительны эти ублюдки, твои друзья, я…
— А Чарли-младший? Он тоже отвратителен тебе? — спросила я осторожно.
— Ага, теперь ты будешь давить на жалость! Черт подери, как убедить тебя, что все, связанное с тобой, невыносимо?
Его лицо было красным, а на виске так пульсировала вздувшаяся вена, что, казалось, его может хватить удар. Теперь я уже была не столько взбешена, сколько обеспокоена, и сказала тихо.
— Что ж, наверное, пора поговорить о разводе.
— Да, — накинулся он на меня. — К этому ты и вела — к разводу. Вытрясти из меня деньги и провести остаток дней в роскоши со своими сородичами-мексиканцами! Я давно думал, когда, интересно, ты заговоришь об этом?
После этого мой муж, которому претило любое физическое насилие, потянулся к столу, открыл выдвижной ящик и достал револьвер. Его красивая рука тряслась, но он направил его на меня.
Это выглядело нелепо, и я испугалась, но не от мысли быть убитой. Я не могла представить себе, что он нажмет на курок. Меня испугали дикость его высказываний и вся эта мелодраматическая чушь.
Я продолжала стоять, пока он размахивал револьвером и выкрикивал безумные угрозы и проклятия. Он остановился лишь после того, как кто-то начал отчаянно барабанить в дверь, и мы услышали, что мама требует впустить ее. Чарли заморгал, кинув взгляд на револьвер, очевидно, поняв, как он шумел, и быстро положил оружие обратно в стол. Расправив плечи, он открыл дверь и дал войти маме, которая в смущении смотрела на нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
