И потом у меня было секретное оружие. Мой американский мобильный и телефон Маши у нас сразу отобрали и даже выключили. Однако предположить, что у человека может быть два мобильных, нашим похитителям в голову не пришло. И плоский израильский телефончик, который выдал мне Ку-динов, по-прежнему лежал у меня в кармане джинсов. Мою брезентовую сумку через плечо с карманным компьютером и флешкой они забрали, фотоаппарат забрали, бумажник забрали, часы забрали, американский мобильный забрали, а в карманы ко мне лазить не стати. Так что по сигналу второго мобильного нас могли локализовать. А если удастся с него позвонить, то у нас вообще был шанс позвать на помощь.
Вторая радость — Ромкин брелок с микрофильмом по-прежнему покоился в карманчике для зажигалки. Волнений я не избежал — разбойник, который отбират наши вещи, заметил цепочку и вытащил фигурку из карманчика.
— Шива, — по-русски, чтобы подбодрить Машу и самому отвести душу, сказал я ему. — Лучше не злите его, а то снесет всем вам башки. Сечешь? Шива!
К счастью, бронзовый брелок не представлял торговой или меновой ценности даже для такого оборванца.
— Шива! — улыбаясь, повторил разбойник и что-то добавил, вызывая радостный смех своих собратьев. Наверное, какую-нибудь любезность, типа: «Молись Шиве, чтобы он оставил тебе голову на плечах!»
Мы шли так около часа, все время поднимаясь в гору. Время от времени Маша оборачивалась ко мне. Странно! Я же наблюдал ее, когда в нас стреляли, и когда нас чуть не снес с дороги грузовик. Она ни разу не потеряла самообладания: не давала воли эмоциям, рассуждала здраво, взгляд ее оставался внимательным и цепким. Да и уехать из ставшей опасной страны она решительно отказалась. А сейчас в глазах своей напарницы я читал страх. В первый раз я попробовал сказать что-то вроде: «Все нормально!», но разбойник сзади тут же на меня прикрикнул. Так что потом я просто ободряюще кивал ей головой.
Мы прошли несколько наблюдательных постов. Наши похитители свистели, подражая какой-то птице, и из соседних зарослей в ответ раздавался такой же свист. Караульные выходили и с довольным, каким-то плотоядным блеском в глазах рассматривали добычу, то есть нас с Машей. Как если бы мы были предназначены им на ужин!
Наконец, мы дошли до нескольких хибар из фанеры, сооруженных под кронами акаций. Вряд ли они были видны сверху: все вокруг находилось под сплошным покровом листвы, и даже солнечный свет проникал сюда с трудом. Отовсюду стали вылезать люди, такие же оборванные и немытые. Глядя на нас, они начинали так же плотоядно улыбаться, только что не облизывались. Сколько я не рылся в памяти, по-моему, каннибалов можно было еще найти только в Африке. Что обнадеживало.
Один из похитителей открыл дверь небольшой хибары, снабженной засовом и висящим в петле амбарным замком. Это явно была местная тюрьма. Кто-то из жителей лагеря принес толстую веревку, и все стали совещаться. Видимо, решался вопрос, стоит ли нас связывать. Разбойники говорили в полный голос, не опасаясь, поэтому от людных мест мы должны были быть далеко. Я надеялся, что они говорили на хинди и что нас с Машей запрут вместе.
Но нет! Один из разбойников сделал мне знак войти в хижину, но когда я взял за руку Машу, вырвал ее у меня.
— Не отпускай меня! — крикнула Маша. — Не отпускай!
В глазах у нее был панический страх.
Я с размаху ударил разбойника ногой в грудь — нас когда-то давно учили приемам каратэ. Он выпустил Машину руку и отлетел в сторону. Вокруг засверкали ножи, и бойцы Робин Гуда выстроились в боевую позицию, полукругом. Разбойник с пистолетом вытащил свое оружие и наставил мне в лицо.
— Моя жена останется со мной! — громко и внятно заявил я, притягивая ее к себе. — Здесь кто-нибудь понимает по-английски?
Очевидно, кто-то понимал, так как все снова затарахтели на своем языке. Победил здравый смысл: один из лесных братьев подтолкнул нас обоих к хибаре:
— Гоу!
Учитывая словарный запас разбойников, объяснить им политические и дипломатические осложнения, которые возникнут в связи с нашим похищением, будет не просто.
Мы оказались даже не в хижине, а просто в будке, места в которой хватало ровно настолько, чтобы вдвоем сеть на пол из нарубленных веток и вытянуть ноги. Мебели, к счастью, в ней не было. Стены были сделаны из фанерных листов, набитых на каркас из стволов живых акаций. Свет и воздух проникали внутрь сквозь щели под крышкой — потолком это назвать было нельзя. Вся конструкция выглядела настолько хлипкой, что начни мы с Машей биться в стенки, мы развалили бы эту хибару в пять минут. Ну, а потом?
Я взял Машины руки в свои и стиснул их:
— Ты как?
— Я в порядке. Только ты не отдавай меня им!
— Не бойся, мы будем вместе!
Машу трясло. Я обнял ее правой рукой и прижал к себе.
— Ну, ну! Ты лучше скажи мне: ты поняла, о чем они говорили?
— Не все! — Маша была рада отключиться от своего страха. — Они вроде бы говорят на хинди, но на каком-то диалекте. Все радуются, что нас захватили. Но что они дальше собираются делать, непонятно. Вечером должен появиться кто-то, кто решит этот вопрос.
— Они настроены агрессивно?
— Вроде бы нет. Но то, что для большинства людей немыслимо, для них может быть, как выпить стакан воды.
Опять стакан воды! Преследует меня эта метафора.
— Давай договоримся так! Как только по их разговорам ты поймешь, что наше дело плохо, ты скажешь мне: «Приготовились!» Тогда и ты, и я будем искать наиболее благоприятную ситуацию. И тот, кто увидит ее первым, говорит второму: «Начали!» И тогда начали! Ты справишься с парой таких, как они?
— Справлюсь! — отважно сказала Маша, но страх по-прежнему ютился в ее глазах. — Я в таком состоянии, что справлюсь и с четырьмя.
— Пистолет я видел только у одного. А ты?
Маша кивнула.
— Этого я возьму на себя.
— Посмотрим! Я могу оказаться ближе. Да и от женщины они нападения не ожидают.
Мы помолчали.
— Подождем еще, — сказала Маша. — Пока они ведут себя довольно миролюбиво, может, все и обойдется. Пока все просто рады большой добыче.
— Они имеют в виду наши вещи или нас?
— Нас.
И тут зазвонил телефон. Мой израильский мобильный, который лежал у меня в кармане джинсов. Поскольку я сидел, мне пришлось вскочить, чтобы выудить его. Я боялся, что звонок прекратится раньше.
Это снова была Деби.
— Мне плевать, что она рядом, — как обычно, с места в карьер, начала она, но я ее прервал.
— Деби, слушай внимательно и не перебивай! Помолчи, я сказал! У меня сейчас отнимут телефон. У нас в джунглях лопнуло колесо. И когда наш водитель поехал чинить его, на нас напали разбойники. Мы с Машей сидим взаперти в какой-то хибаре в глубине леса, и, поняв, что я говорю с тобой по телефону, они все мечутся вокруг, разыскивая ключ.
— Ты меня разыгрываешь!
— Клянусь тебе! Слушай!
К сожалению, это тоже было правдой! Крики вокруг нашей тюрьмы становились все оживленнее, кто-то в нетерпении дергал замок. Деби поверила.
— Где вы находитесь?
— Где-то южнее Гвалиора. Но наш водитель знает, где он нас оставил. Он найдет свою разграбленную машину и поймет, что нас похитили. Он сам нам рассказывал, какое это плохое место.
— Я сейчас поеду к вам! — вызвалось благородное существо, считающее себя, по меньшей мере, равной мужчинам.
— Бессмысленно! Повторяю: полиция знает, где нас похитили.
— Надо сообщить в посольство!
Израильское, разумеется! Вот только проверки нам не хватало!
— Это полиция тоже сделает. Слушай, они возятся с замком, сейчас отнимут телефон.
В замке, действительно, лихорадочно ковыряли ключом.
— Что я могу сделать?
— Береги себя! — успел крикнуть я, прежде чем двое ворвавшихся разбойников выхватили у меня телефон.
Моя самодеятельность лесным братьям не понравилась. Я получил удар в грудь и тут же дал сдачу. Нападавший, которому я попал в челюсть, вылетел в дверь и шлепнулся на землю. Второй немедленно вытащил пистолет — тот, допотопный. В пылу драки я был готов ударить его ногой по руке, чтобы выбить оружие. Оно, может, и не заряжено или давно не стреляет!
Во время этого секундного замешательства мой противник, похоже, подумал о том же. Он поднял ствол вверх и выстрелил. Я посмотрел наверх: пуля пробила фанерный лист, и в образовавшемся луче света заплясали пылинки. Я примиряюще выставил перед собой руку: твоя взяла!
Разбойник зло посмотрел на меня и пистолетом сделал мне знак выходить. Я повернулся к нему спиной, ощутил резкую боль в затылке и дальше не чувствовал больше ничего.
3
Когда я открыл глаза, вокруг была ночь. Из затемнения вырисовалось светлое пятно, потом оно приобрело еще более четкие очертания. Это было лицо Маши.
Возвращение к жизни было возвращением к боли. Голова трещала хуже, чем на утро после встречи с Кудиновым.
— Ты очнулся? — спросила Маша.
