Из каждого города навстречу королевскому кортежу по пыльной дороге выезжали представители: эшевены или консулы[192] — и протягивали к королевской карете на серебряном подносе или на бархатной подушке символические ключи от города.
Анжелика вместе со всем двором тоже ехала в Париж.
— Поскольку вам ничего не говорят, то и вы ведите себя так, словно ничего не произошло, — советовал ей Пегилен.
Он то и дело говорил: «Тс-с-с!» — и подскакивал при малейшем шуме.
— Ваш муж собирался ехать в Париж, так что и мы туда отправимся. Там все и выяснится. В конце концов, все может оказаться простым недоразумением.
— Пегилен, что вам известно?
— Мне? Ничего… Я ничего не знаю.
Он беспокойно озирался и, подхлестнув лошадь, скакал паясничать перед королем.
Анжелика решила отослать в Тулузу часть своих карет, слуг и багажа, попросив д’Андижоса и Сербало сопровождать ее в Париж. Она оставила только одну карету и повозку, а также Марго, молодую служанку — няню Флоримона, трех лакеев и двух кучеров. В последний момент цирюльник Бине и малыш-скрипач Джованни уговорили мадам графиню взять с собой и их.
— А вдруг мессир граф ждет нас в Париже, а меня не окажется с вами? Он будет весьма недоволен, уж будьте уверены, — говорил Франсуа Бине.
— Ах, увидеть Париж! Увидеть Париж! — повторял юный музыкант. — А вдруг мне посчастливится встретить там королевского менестреля, Жана Батиста Люлли[193], о котором столько рассказывают?! Я уверен, что он заметит меня и я стану великим музыкантом!
— Будь по-вашему, садитесь, великий музыкант, — сдалась Анжелика.
Она пыталась улыбаться, стараясь не уронить достоинство и цепляясь за последние слова Пегилена, как за спасительную соломинку: «Это всего лишь недоразумение».
Действительно, если не считать внезапного исчезновения графа, то как будто ничего не изменилось, не просочилось ни малейшего слуха о том, что он в немилости.
Великая Мадемуазель не упускала случая, чтобы по-дружески побеседовать с молодой женщиной. Принцесса со свойственными ей простодушием и прямотой не стала бы лицемерить.
То тут, то там Анжелику с искренним любопытством спрашивали, где же граф де Пейрак? Она решила всем отвечать, что муж заранее уехал в Париж, чтобы все приготовить к приезду семьи. Однако прежде чем покинуть Сен-Жан-де-Люз, она тщетно попыталась разыскать монсеньора де Фонтенака. Но тот уже отбыл в Тулузу. Анжелика хваталась за малейшую надежду, лелеяла самые нелепые предположения, только чтобы уверить себя, что все обойдется. Быть может, Жоффрей просто-напросто в Тулузе?..
Флоримон, лишившись кормилицы и негритенка, постоянно капризничал и отказывался от свежего молока, которое Марго доставала для него в деревнях.
Он выглядел беспокойным, возбужденным, плаксивым и то и дело звал:
— Па-па! Па-па!
«Папа!» на языке детей — это молитва божеству, которое непременно придет и защитит. Первый осознанный крик Флоримона, появившийся раньше, чем «мама». Очевидно, ребенок ощущал отсутствие отца и страдал от этого.
— Папа! Папа!
— Ты еще его увидишь, мое сокровище. Я тебе обещаю, — шептала ему Анжелика.
* * *
Когда караван пересекал раскаленные песчаные ланды, произошло удручающее событие, возвратившее молодую графиню к трагической действительности.
Навстречу вышли жители одной из окрестных деревень и, представившись, попросили нескольких стражников помочь им в облаве, устроенной на страшное черное чудище, которое проливает кровь на их землях.
Андижос подскакал к карете Анжелики и зашептал ей, что речь, несомненно, идет о Куасси-Ба. Она подозвала крестьян. Оказалось, что это пастухи, которые водят стада овец по местным пескам, передвигаясь на ходулях, потому что только так и можно идти через дюны.
Они подтвердили опасения молодой женщины.
Да, несколько дней тому назад, услышав доносившиеся со стороны дороги крики и выстрелы, они побежали на шум и увидели, как карету преследовал черный всадник, размахивавший кривой турецкой саблей. К счастью, у пассажиров оказался пистолет. Должно быть, черного человека ранили и он убежал.
— А кто ехал в карете? — спросила Анжелика.
— Не знаем, — ответили сразу несколько голосов, — занавеси оставались опущены, но в эскорте было пятеро или шестеро мужчин. Они дали нам денег, чтобы мы похоронили того, кому чудовище отрубило голову.
— Отрубило голову? — переспросила ошеломленная Анжелика.
— Да, мадам, да так лихо, что нам пришлось разыскивать ее в канаве, куда она укатилась.
Местные жители объяснили, что в последнее время разбойничьи нападения сильно участились. Вот они, трагические последствия королевской свадьбы.
Разве приехав в эти края в мае, король не повелел в честь грядущего радостного события освободить заключенных? Как и следовало ожидать, помилование наводнило большие дороги грабителями.
* * *
Путешественники двигались в облаке пыли, мимо проплывала пустынная, застывшая равнина — ланды.
Изредка на неподвижном фоне возникали силуэты, казавшиеся почти фантастическими: пастухи на высоких ходулях среди огромного стада белых овец, почти незаметных на фоне желтого песка дюн.
Словно оазис в пустыне или караван-сарай на Шелковом пути, появился гостеприимный Дакс, унаследовавший от Рима старинные термы с горячей водой, прекрасные особняки в окружении зеленых садов, уютные дворцы, где можно отыскать все для удобства гостей, даже если они в пути захворали. Здесь были даже конюшни с маленькими лошадками, знаменитыми баскскими пони.
Всем захотелось остаться тут на ночь, а еще лучше — на несколько дней, впрочем, озвучивать свои желания вслух никто не отваживался. К тому же Дакс встретил короля и новую королеву триумфальной аркой, установленной при въезде в город, на ней красовалось изображение дельфина, выпрыгивающего из воды. Смелая надпись на латыни объясняла этот символ-пожелание от подданных Их Величествам: «Пусть после прохода королевской четы через воды Дакса на свет появится маленький дофин!»[194]
Казалось, невозможно более искренно пожелать супружеского счастья монархам, брак которых, состоявшийся после столь долго тянувшихся мирных переговоров, все французы встретили ликованием.
Прием продолжался до глубокой ночи, начались танцы, в темном небе взрывались фейерверки, но Анжелика предпочла ехать дальше: ее толкало вперед непреодолимое желание спешить туда, где, как она надеялась, можно получить хоть какие-то сведения об исчезновении мужа, которое она в глубине души называла похищением.
