Через пару секунд рядом с телом остановились «Жигули», из них вышел субтильный мужичок лет сорока и подошёл к самоубийце. Тело лежало лицом вниз. Он ногой перевернул его и увидел награды. «Везёт же», – прошептал свидетель и начал срывать знаки боевых заслуг, рассовывая их по карманам. Меньше чем через минуту машина рванула с места, и труп одинокого, переломанного судьбой человека остался лежать на проезжей части, никому не нужный и никем не оплаканный…
Отшельник
Дед Степан проснулся с отчётливым пониманием, что пора уходить. Хватит. Уже восемьдесят семь лет он смотрит на восходы и закаты, слушает пение птиц, шум ветра и волн, вдыхает ароматы почти дикой природы и пользуется её дарами. Пора.
Добротный сруб на берегу Ладоги поставил ещё его отец, когда решил уйти подальше от крови и ненависти, которые захлестнули страну в годы революции. Место он выбирал долго, подальше от людей и урагана событий, но так и не найдя такового, обжил заболоченный берег в полутора десятках километров от Петрокрепости. Пара километров топи с трёх сторон и Ладога с четвёртой давали шаткую надежду на спокойную жизнь. Сначала всё было прекрасно. Что не мог дать лес, давало озеро, а остальное выращивалось тут же, не искусственных островках, сделанных из брёвен и засыпанных землёй. Дом стоял всего в ста метрах от берега, но прятался за буйной растительностью. В нём и родился Степан.
О начале войны семья отшельников узнала по рокоту моторов самолётов. До осени сорок первого отец ещё надеялся, что горнило не коснётся его убежища, но с наступлением зимы надежды растаяли. Начали рваться бомбы и частенько весьма близко. Хоть и находился хутор между дорогой жизни и устьем Невы, но вокруг были сплошные воинские части. Каким-то чудом лихо миновало их семью. Несколько раз, по замёрзшему болоту, к ним забредали солдаты, но отогревшись, уходили прочь, пообещав не говорить про хуторян командованию.
Шли годы, страна поднималась из руин, строила социализм, боролась с врагами народа, разоблачала культ личности, сеяла кукурузу и выполняла планы пятилеток, а всего в нескольких десятках километров три человека жили в своём, тихом мире.
Мать ушла в начале семидесятых. Просто пошла за ягодами и не вернулась. Отец через день нашёл её труп, рядом с полным лукошком морожки. Они, со Степаном содрали дерн с болотины и похоронили её недалеко от дома. А ровно через год ушёл и глава семьи. Уехав в лодке на рыбалку, он просто не вернулся, и Степан остался один.
Сорок лет прошло с тех пор. Много событий произошло. Хутор оказался на краю военного полигона, окружённый со всех сторон воинскими частями, командиры которых иногда забредали к отшельнику, принося тушёнку, сахар, соль и хлеб и получали взамен копчёную рыбу и сушёные ягоды. Дед Степан любил гостей и всегда был им рад. Рыбы и ягод всегда было в достатке, а вот общения недоставало.
В девяностые его хутор случайно нашли рыбаки, заплутавшие в сильную метель на льду после рыбалки и возлияний. Они появились уже затемно, уставшие и замёрзшие. Двое суток гостили, отогреваясь и приходя в себя, а после этого стали частенько навещать одинокого старика. Так и получилось, что в двадцать первом веке хутор превратился в небольшую, подпольную базу отдыха любителей природы. И пусть знали о ней всего человек тридцать-сорок, но каждые выходные, вечером в доме были гости, и текла неспешная беседа, а светлое время отдавалось рыбалке.
И вот сегодня, на второй день, как уехали гости, Дед Степан проснулся с пониманием того, что пора. Солнце ещё не встало, но горизонт уже проявился светло-розовой полоской. Ладога тихо шелестела утренней рябью, тихо плёская о борт лодки, привязанной у берега. Взяв снасти, он положил их на сидения старого самодельного плавсредства и отвязал верёвку. Коробка с червями и немного провизии в старом сидоре были уже за плечами и его последняя рыбалка началась.
– Давненько я не ловил рыбу у Петрокрепости. – разговаривая сам с собой, произнёс отшельник – Нынче как раз, самое то. Обратно выгребать против течения не надо, а туда плыть одно удовольствие. Отец, наверное, там же ловил в свой последний день.
Сделав несколько гребков, Степан посмотрел на кусты, скрывающие его дом.
– Прощай дружище. – вздохнув, вымолвил он – Пусть теперь за тобой приглядывают гости. Много их стало последнее время.
Потихоньку гребя вёслами, он смотрел, как удаляется берег. Через несколько минут течение уверенно захватило лодку, и рыбак развернул её в сторону устья Невы. Меньше чем через час усиливающееся течение доставило его на место. Привязав на корму верёвку от якоря (большого камня), Степан бросил его с кормы. Узел был не простой, держал крепко, но стоило дёрнуть за другой конец и лодка отправится в свободное плавание. Устроившись на корме, дед распустил удочку и насадив червя, забросил. Клевало отменно. И крупный окунь, и подлещик, и плотва. Даже пара мелких щучек пришли сказать до-свидание старому отшельнику. Поймав очередную обитательницу Ладоги, дед аккуратно снимал её с крючка, и погладив по плавникам, отпускал на волю, приговаривая – Спасибо, Ладога, но уже не нужно, это я так, пока жду, от скуки развлекаюсь.
К полудню солнце начало припекать и Степан, скинув ветровку, постелил её на дно лодки. Достав из сидора пирог с ягодами, он перекусил, запив водой из озера, и покрёхивая лёг на дно своего маленького судёнышка. Дёрнув верёвку на узле, он отвязал якорь и, положив сидор под голову, закрыл глаза. Мерное плескание воды за бортом спело ему последнюю колыбельную и к устью Невы в лодке живых уже не было. Течение весело несло её по центру реки, иногда поворачивая, то направо, то налево, как бы показывая умершему отшельнику как много вокруг нового.
Весь день, до заката, Нева бережно несла печальный груз к городу, а с наступлением темноты показался первый мост, и водная рябь покрылась россыпью отражённых огней. Под покровом ночи лодка проскочила город, каким-то чудом не залетела в порт, и слабеющее течение вынесло её в Залив. На рассвете фарватер затянул судёнышко, и проходящая баржа упокоила тело одинокого старика в водах Балтики.
Я и сейчас иногда езжу в тот домик посреди болота, на берегу Ладоги, порыбачить и просто отдохнуть. Да и починить иногда обветшавшие части строения. Не знаю, сколько ещё лет удастся сохранить этот островок нетронутой природы, пока до него не доберётся растущий пригород. А может раньше его разнесут загулявшие гости.
Дорога смерти
Заточка, направленная умелой рукой, разрезая и раздвигая ткани, вошла между четвёртым и пятым ребром, прошла сквозь сердце и с глухим стуком воткнулась в доски нар. Илья видел глаза своего избавителя, выражающие спокойствие и уверенность в себе, и лежал не сопротивляясь. Боль, пронзившая грудь не значила ровным счётом ничего. Она благо, она несёт покой и прекращение мучений. Когда заточенный напильник начнёт движение вверх и перестанет затыкать собой отверстие в сердечной мышце, всё закончится, и произойдёт это уже в следующее мгновение, а пока надо вспомнить всё. До мелочей. До последней минуты. И просить прощения у Бога за все прегрешения. ОН поймёт и простит.
– Марина Владимировна, вот отчёт за прошлый месяц. – Сорокавосьмилетний мужчина зашёл в кабинет начальницы и положил ей на стол папку с бумагами. – Как вы и просили, я уделил особое внимание кредитному отделу.
– Хорошо, Илья, я посмотрю. Свободен. – Властный голос управляющей просто вытолкал старшего экономиста из помещения.
С год назад ему повезло. Резюме уже совсем не молодого, но очень грамотного экономиста попало в руки одному из замов сбербанка, было одобрено, и Илью пригласили на собеседование. Будущему начальству понравилась его умеренная скромность, очень профессиональные ответы на все вопросы, и совершенно средняя внешность. Уже в процессе работы оценили и его чрезмерную порядочность, и неистребимое стремление всегда докопаться до сути. Эти качества очень подходили для должности старшего экономиста, но не более. Он был хорошим исполнителем, ведомым, с высокой работоспособностью, очень тщательным отношением к цифрам и исключительным самоконтролем. Но руководить с девизом «Если хочешь сделать хорошо, сделай сам» невозможно, и поэтому карьерный рост данного специалиста даже не предполагался.
Марина Владимировна обратила внимание на подчинённого только через полгода. На одном из корпоративов Илья прочитал несколько своих стихов, весьма неплохих и, тридцатидвухлетняя женщина отметила его среди остальных. Она была хороша собой, но красота впитала в себя чересчур много строгости и отдавала сталью. Именно таких женщин называют «Железная леди». Она посвятила всю себя карьере, на личную жизнь времени уже не оставалось. В тридцать два года Марина всё-таки начала задумываться о том, что жизнь состоит не только из работы. Даже бронированное женское сердце не могло обойтись без счастья материнства. Вот только подход к проблеме был уж больно математический. Одна из высших руководителей сбербанка не могла себе позволить тратить время на развитие чувств, на интуитивное влечение и другую ерунду. Она выбирала отца своего ребёнка, как самца, с набором необходимых генетических качеств. Так Илья и попал в список претендентов. Достаточно привлекательный, порядочный, скромный, умный, а судя по стихам, ещё и весьма талантливый, он выиграл этот конкурс, даже не ведая о том. Марину совершенно не волновало, что у её избранника есть жена и дочка. Она не задумывалась и над тем, что он значительно старше. Он просто самец, который даст жизнь её чаду, а потом спокойно уйдёт в тень жизни, перестав быть чем-то значимым.
