Так что он был окончательно сломлен, когда она заявила:
— Не могу. Ты все еще не доверяешь мне, я же вижу. И он, чтобы доказать ей обратное, прочел записку вслух: «Холо состоится в одиннадцать тридцать. Август тридцать один. У Патрика».
Кэтлин смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Звучит ужасно загадочно, прямо шпионский шифр, — она наклонилась к Эллиоту, лицо ее приняло игриво-невинное выражение. — Ох, как интересно, Эллиот! Ну пожалуйста, расскажи!
Я сошел с ума, мелькнуло у него в голове. Но мне самому решать! Обычно все решал Киеу, Киеу и Делмар Дэвис Макоумер. Это Киеу — настоящий сын моего отца, а не я, в тысячный раз с горечью подумал Эллиот. Но сейчас мне решать!
И чем больше Эллиот размышлял, тем сильнее ему хотелось рассказать ей обо всем. Он почувствовал на себе ее нежные руки, увидел в глазах этот нежный, страстный призыв, и сердце его окончательно растаяло.
Он невольно застонал, ощутив ее руку на своем вновь восставшем твердом члене. Желание повторить наслаждение было острым, как боль, но он помнил и сказанные ей слова. Она считала его настоящим мужчиной, а не мальчишкой, и он станет мужчиной!
Из тени возникла изящно очерченная, словно змеиная, голова Кэтлин. Он увидел, как мелькнул ее розовый язычок перед тем, как приняться за свою прекрасную работу. Он закрыл глаза, он погрузился в наслаждение.
— Еще, еще, — молил он.
— Расскажи, — ответила она, прежде чем погрузить его пылающую головку в рай своего рта.
И он рассказал — не потому что, как он уверял себя, она его попросила, а потому, что он сам этого хотел.
— Это все мой отец, — начал он, стиснув зубы. — Он вдолбил себе в голову бредовую идею, будто может создать президента Соединенных Штатов, целиком подчиняющегося его воле, — и только высказав это вслух, он понял, как смешна такая идея. Он расхохотался до слез. — Он собирается... Он собирается...
Недоговорить ему не удалось, и не потому, что он задыхался от смеха. Откуда-то со стороны двери раздался странный звук, похожий на рычание, которым предупреждает о прыжке дикий зверь.
Волосы на затылке у Эллиота встали дыбом, он вздрогнул, словно на него вылили ведро ледяной воды.
Он почувствовал лишь дуновение ветра, и ничего более. Как то, что испытывает водитель маленькой машины, когда мимо него на огромной скорости проносится тяжелый грузовик. Глаза его, затуманенные страстью, уловили только какое-то легкое движение.
Кэтлин же не слышала и не видела ничего: она была увлечена своей работой. И вдруг какая-то неведомая жестокая рука схватила ее за волосы, с силой рванула вверх, повернула так, что спина ее невероятно выгнулась.
На нее глядели бездонные темные глаза. Эти глаза она уже когда-то видела, но теперь взгляд их был так страшен, что все мысли разом покинули ее мозг.
* * *
После звонка отца Трейси мгновенно сорвался с места. Отец позвонил ему в офис, и в голосе его было столько боли и страха, что Трейси сразу же вспомнил, когда еще голос отца звучал так же: это было в ту страшную ночь, когда погибла мать.
Они ехали в семейном «вольво» по шоссе в Лонг-Айленде. Мать сидела рядом с отцом, Трейси заснул на заднем сиденье, за местом водителя. Это его и спасло... В их машину на полном ходу врезался огромный трейлер и снес весь правый бок. Отец получил травму — ударился грудью о руль, а мать... От удара она вылетела вперед, через ветровое стекло, а бортом трейлера ей оторвало ноги. Судьба была к Трейси милостива: он стукнулся лбом о переднее сиденье, потерял сознание и пришел в себя только в больнице. Отец же очнулся почти сразу. И первое, что он увидел на капоте — обрубок, который когда-то был его Марджори.
В ранней юности Трейси думал, что если бы он не ударился головой и не потерял сознание, он мог бы спасти мать...
И вот сейчас у отца снова был такой голос, как тогда, в больнице...
— Держи, — сказал Луис Ричтер, закрыл за сыном входную дверь и вложил ему в ладонь подслушивающее устройство.
— Что случилось?
— Мне это больше неинтересно, — отец выглядел более усталым и истощенным, чем в прошлый раз.
— Ты уже закончил?
— Ты что, меня не слушаешь!? — выкрикнул отец. Трейси разглядывал старика: он хотел бы испытать более возвышенные чувства, но ощущал только острую жалость.
— Я больше не хочу во всем этом участвовать, — уже гораздо спокойнее произнес Луис Ричтер. Он прошел с гостиную и опустился на обитый кожей диван. Взял с журнального столика тяжелую металлическую зажигалку и принялся ею щелкать.
Трейси уселся на краешек обитого выцветшим коричневым вельветом стула.
— Пап? — обратился он, стараясь поймать взгляд отца.
— Мне скоро придется ложиться в больницу, — сказал старик тихо, словно разговаривал сам с собой. — Переливание крови... Только я знаю, зачем им на самом деле надо, чтобы я лег, — он вздохнул. И вздох этот прозвучал как предсмертный хрип. — Теперь это лишь вопрос времени... Да это уже давно всего лишь вопрос времени, с тех пор, как умерла твоя мать. С тех пор я думал только о том, что сделал с нею.
— Папа, это была не твоя вина, — Трейси был поражен.
— О нет, — ответил Луис Ричтер. — Моя. Я сидел за рулем. В тот день шел сильный дождь, на дорогу лег туман, и машины выныривали из него словно призраки. Я не видел этого трейлера, пока он не врезался в нас и нас не начало крутить. Я пытался вырулить, но это было невозможно. И тогда твоя мать закричала, — пламя зажигалки появлялось и гасло, словно какой-то непонятный сигнал. — И когда я просыпаюсь в три часа ночи, а я всегда просыпаюсь в три, я слышу этот ее крик. Я слышу его в сиренах полицейских и пожарных машин, в каждом вопле города.
Он наконец взглянул на Трейси:
— Я кое-что скажу тебе, Трейс. Я долгое время думал о том, что вот доберусь до этой сволочи, водителя грузовика, и сам сверну ему шею. Он шел со скоростью семьдесят миль в час. В такой туман, представляешь, семьдесят! И вся его чертова машина была облеплена наклейками, призывающими к безопасной езде! — Теперь на глазах его появились слезы. — Ты же помнишь, я тогда сразу после этого уехал на Корфу, — Трейси кивнул. — Потому что если б я еще на день здесь остался, я бы снес этому сукиному сыну башку, — он попытался улыбнуться. — Только представь: вся моя подготовка была уничтожена одним актом мести. И я не мог это сделать, Трейс, ты понимаешь? — Он так сильно сжал в кулаке зажигалку, что даже пальцы побелели. — Я так хотел... Хотел сделать что-нибудь, чтобы заслужить прощение за то, что я сделал, или не сделал, — голос его дрогнул.
— Но, папа, — Трейси коснулся руки отца, — ты сделал все, что мог.
Луис ухватился за сильную руку сына.
— Да, — прошептал он. — Все. — Я слишком дисциплинированный человек... И я думал о твоей матери. Там, на Корфу, я понял, что хотел мстить за себя, потому что твоя мать ненавидела насилие. Ты знаешь, я всегда верил в то, что мы с ней едины, — его колотила дрожь, и Трейси сел рядом с отцом, обнял его за плечи. — Вот почему мне сейчас так тяжело.
Отчаяние, прозвучавшее в голосе отца, потрясло Трейси, он начал тихонько гладить худую старческую спину.
— Я здесь, папа, — нежно произнес он, — я с тобой.
Через некоторое время Луис Ричтер выпрямился — он уже овладел собой.
— Этот «клоп», — сказал он, — это очень важно?
— Я думаю, что тот, кто его установил, и убил Джона Холм-грена. Джон был моим другом, — Трейси сделал ударение на последнем слове. — Я не собираюсь это так оставлять. Я найду того, кто его убил.
— И тогда? — Луис Ричтер склонил голову набок. — Трейси, ты говоришь совсем так, как я тогда... Снова война?
— Та война была вызвана необходимостью. И эта тоже.
— Убийство как необходимость? — старик покачал головой. — И это говоришь мне ты? Смешно... — Луис Ричтер прикрыл глаза рукой и откинулся на спинку дивана. — Я стар, Трейси, земля притягивает меня к себе, и скоро я в нее погружусь.
— Но ты же не хочешь умирать, папа. Это неправда.
— Умирать? Нет, — Луис Ричтер улыбнулся. — Но наступает в жизни такой период, когда все меняется. Ты приближаешься к чему-то — он пожал плечами, — я не знаю, к чему именно. Но к чему-то иному, — Трейси смотрел, как жалко пульсировали голубые жилки на истончившихся руках отца. — К Богу, может быть. Ну, не в религиозном смысле. Ты же знаешь, я никогда не был верующим. Но порою мне кажется, что существует какая-то жизненная сила... центр всего, — он пожал плечами. — И это ощущение, наверное, изменило меня. Я теперь уже совсем не тот человек, который делал для Фонда все эти миниатюрные взрывные устройства.
— Но я-то еще такого не чувствую!
Старик взял руку Трейси в свои и осторожно погладил:
— Трейс, я теперь понял, чего ждал от тебя всю жизнь. Если Господь есть и сделал нас по своему образу и подобию, то я хотел, чтобы ты стал моим образом и подобием. Я видел в тебе свое бессмертие, — он помахал рукой. — Да, я знаю, все отцы думают так же. Но только я хотел, чтобы ты в точности повторил меня. Я хотел, чтобы ты думал, поступал так же, как я. И когда ты поступал не так, как я от тебя ждал, я, по-твоему, начинал винить тебя за это. Это было несправедливо по отношению к тебе. Я старался прожить свою жизнь по справедливости, как я ее себе представлял, — он помолчал, глядя в глаза сыну. — Но, видно, представления о справедливости у меня были неполные.
