и может позволить этому стать правдой. Баркли вжал лицо в ее колени. Мэриен коснулась его головы. Он задрал голову:
– Я очень люблю тебя, Мэриен, но я должен тебе кое-что сказать. А прежде чем скажу, ты должна знать, что мне очень жаль. Если бы я знал, я бы так не поступил. Я бы подождал.
Она окаменела. Она находилась в кабине аэроплана, а под ней разверзлась расщелина.
– Я совершил… Я запустил кое-что, когда был сердит, но я могу отменить. – Его глаза наполнились слезами. – Мэриен, я совершил ужасное. Но ты должна понять, ты заставила меня слишком долго ждать.
Космический гул расширяющейся Вселенной
ОДИННАДЦАТОЕ
Как-то одна художница по костюмам сказала в моем присутствии, лучшие актрисы, мол, даже не смотрятся в зеркало, они чувствуют костюм. Во время примерки для Мэриен я отворачивалась от своего отражения, как будто оно могло превратить меня в камень. Я ходила в тяжелом летном комбинезоне и овечьих унтах, чувствуя себя неподъемной, неотсюдошней, словно очутившийся на Земле астронавт. На одной стене пестрели лица летчиц, случайных людей того времени, наброски костюмов, почти все существующие фотографии Мэриен, и я медленно ворочалась, чтобы их рассмотреть.
Свадебную фотографию, где она с гангстером Баркли Маккуином стоит перед красивым зданием администрации, а в ногах у них вихрятся листья, я видела раньше, в интернете. На голове у Мэриен шляпа, она слабо улыбается, как будто на несмешную шутку. У новоиспеченного мужа сияющий вид.
Рядом копия рисунка углем, которого я раньше не видела. Мэриен на нем отчаянно юная, почти ребенок, хотя и не совсем, волосы очень коротко подстрижены, выражение лица, как будто она готова возразить на каждое ваше слово.
– Что это? – спросила я.
Художница по костюмам шла за мной по комнате, прилаживая ремни на поясе.
– Рисунок ее брата. Откуда-то из частной коллекции. Здорово, правда? Личность как на ладони.
Она потащила меня обратно, развернув лицом к своим ассистентам. Те принялись меня рассматривать.
– Белка-летяга, – сказал один и, подняв мне руку, указал на подмышку: – Здесь все спутано, как паутина.
– Зато настоящий, – огрызнулась художница. – Самый что ни на есть подлинный сидкот[6]. Но думаю, мы можем выкроить ей по размеру, чтобы не совсем потерялась фигура.
Моя решимость дала трещину. Я посмотрела в зеркало. Меня уже обесцветили и не по-детски обкорнали волосы под мальчика. В зеркале я увидела маленькую бледную головку над гигантским пухлым коричневым телом, похожим на гриб.
– Не волнуйся, – попыталась успокоить меня художница, – мы сделаем по фигуре.
– Плевать мне, – соврала я.
– Обещаю, – продолжила художница, будто не услышав. – Выглядеть будешь потрясающе.
* * *
Позвонила Шивон. Редвуд Файфер хочет, чтобы я пришла к нему на ланч. Вечно эти драные ланчи.
– Только мы вдвоем? – принялась раздумывать я, проинформировав ее, что не собираюсь ничего ему отсасывать. Моя карьера уже не зависела от бартерных сделок, включающих минет.
– Несколько необычно, но не знаю, в курсе ли он. По-моему, он настолько богат, что привык тусить, с кем хочет. Тебе следует счесть приглашение жестом расположения. Вроде приличный парень.
Там есть деньги, был подтекст.
Дом Редвуда отстоял от моего всего на две мили на запад по прямой, хотя бессмысленно мерить расстояние по прямой на холмах, где улицы петляют и ломаются, как жидкий серпантин. Оставив М. Г., я поехала сама, решив, что притащить на ланч телохранителя будет вызовом. Нажала кнопку звонка на охранной будке Редвуда с двадцатиминутным опозданием, после чего по подъездной дорожке, повторяющей траекторию моллюска-наутилуса, проехала к приземистому дому, который весь состоял из острых углов и голого бетона, как бункер до ужаса крутого полководца. Редвуд ждал на бруталистском пороге в адидасовских сникерах, мятом рыжевато-коричневом льняном костюме с закатанными рукавами, надетом на футболку.
– Buenos días! – воскликнул он, когда я подошла к нему. – Вау, мне нравится ваша прическа. Très Мэриен. – Он уверенно развел руки для объятия. – Что нужно отвечать?
Чуть позже, чем нужно, заметив мои колебания, мою легкую обиду на его самоуверенность, он легко переключился на рукопожатие.
– Никогда не знаю, что тут отвечать. – Я пожала ему руку. – Вы используете слово «мило»? Ничего, если будет «мило»?
– Теперь, когда вы ткнули, я сам толком не знаю. Может, просто скажете, что хотите.
Он провел меня в огромную комнату, одна стена которой полностью открывалась в сад. Я и прежде видела подобные дома. С одного боку доты с бойницами, а с другого – сплошная открытость и невинность, впускающая целое небо, целую долину, словно коркой, покрытую городом. Гигантские стеклянные двери были вдвинуты в стены, так что Редвуду не приходилось иметь дело с таким неповоротливым и дезорганизующим сооружением, как окна.
– Ядрено, – сказала я. – Вот, пожалуй, что я отвечу.
Сегодня утром Августина использовала данное слово, описывая интонацию какого-то человека по связям с общественностью, и я испытала легкое волнение удовольствия.
– Но в каком значении?
– Во всех. Потому-то слово и хорошее. Все его значения перекликаются.
– Ах! Да. Понимаю. Острое блюдо, особенная женщина, свежий утренний воздух. Очень неплохо.
– А ваш вариант?
Он подумал:
– Я зайду с «может статься».
– Почему?
– Забавно и отражает неопределенность, являющуюся моим основным состоянием. Или так, или «быть может».
По комнате с низкими диванами и огромным плазменным экраном, мимо блестящего черного рояля мы прошли в патио. Четыре шезлонга стояли рядком у бассейна, за которым открывалась большая плоская плата Лос-Анджелеса, растворяющаяся в бледной дымке.
– Крутой дом, – сказала я.
– Спасибо. Снимаю, пока не решил, хочу ли переехать сюда. Здесь мне ничего не принадлежит. – Он посмотрел на нечеткий горизонт. – Я понимаю, насколько самоочевидно, но все же испытываю потребность заметить: распластавшаяся картина реально умопомрачительна. Особенно с воздуха. Вы смотрите в иллюминаторы, когда летаете?
– Временами.
– Можно увидеть невероятное. Например, однажды я летел в Европу, вышел пилот и сообщил, что слева как раз гаснет северное сияние. Так почти никто не потрудился поднять шторку! Какая-то ущербность, никто ни на что не смотрит.
– Я никогда не видела северное сияние.
– Но разве вы бы не посмотрели? Оно сумасшедшее. Полосы зеленого, точно как вы себе представляете, но гамма вынесла мне мозг, все меняется с бешеной скоростью, притом что изменений толком не видно. Однажды мне попалось стихотворение, где полярное сияние сравнивалось с луной, развесившей шелковое белье. А в другом называлось светом светлячков. Мне нравится.
Его серьезность выбила меня из колеи. Кто нынче говорит о поэзии?
– Я один раз была в пещере светлячков, – сказала я.
– Что значит пещера светлячков?
– То и значит. Пещера, где на потолке живут светлячки. Темно, хоть глаз выколи, а светлячки действительно кажутся звездами, хоть всего-навсего личинки. Там, куда я попала, текла вода – может, там и должна быть вода, не знаю, – светлячки отражались, и вас со всех сторон окружали точечки белого света.
– Что это? – спросил Алексей, когда мы плыли по пещере. – Может, мы умерли? И просто не знаем?
– Полагаю, мы ничего не знаем, – ответила я. – В принципе.
– Да, и хотим думать, что жизнь и смерть сменяют друг друга. Но тут здорово. Ужасно здорово.
Вся история, разумеется, была немыслима с самого начала, но, думая о нем, я все еще испытываю глупое чувство утраты. Кому-то нужна длительная влюбленность, которая потом становится настоящей любовью, а потом разочарованием и скукой. Мне выпало только холодное, внеземное свечение дня и вечер, когда я смотрела в лицо человека и говорила:
– Да, точно, я отлично тебя понимаю.
– Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть, – отреагировал Редвуд на светлячков. – Пойдемте-ка на кухню. Мне кое-что еще нужно сделать, а потом поедим.
– Вы готовили?
– Салат. Я его собрал.
Большие раздвижные кухонные двери были открыты на патио; в беседке, увитой глицинией, он накрыл стол на двоих и взялся мешать соус.
– Простите, теперь до меня дошло. Я действительно не подумал, что мое приглашение может быть воспринято как свидание. Надеюсь, вы не испытываете неловкости. Я только хотел поболтать с вами без свидетелей.
– А если мы выпьем по бокалу вина, это будет воспринято как нечто большее, чем свидание, или как нечто меньшее?
– Кому какая разница?
Он открыл дверь холодильника из нержавеющей стали, огромную,
