— Платежное поручение на такую сумму банк не примет с одной лишь моей подписью, — сказал он. — Необходимо согласие как минимум трех членов совета директоров.
— Верю! Эти глаза не лгут! — торжественно объявил я. — Да и черт с ними, со счетами «Интерспейса». Наверняка у вас есть свой секретный счетик, совету директоров неизвестный. Для мелких приватных дел: взорвать «Хеопс», например. Рептильные фонды, так сказать. Вот эту кубышку мы и поскребем.
Стережной не то всерьез задумался, не то талантливо изобразил раздумья.
— Куда вы собираетесь сделать перевод?
— «Кредит Лионе», Санкт-Петербургский филиал.
И вот тут уже мне не показалось, в вице-директорском взоре засветилось торжество и тут же погасло. Всё понятно: перед ним сидит лох, только и умеющий скакать под пулями и крушить челюсти, — но ничего не смыслящий в солидных мужских делах.
Законопослушный «Кредит Лионе» вместо какого-нибудь «Банка-под-пальмой» на Каймановых островах! Если задействовать все рычаги влияния, то уже сегодня в банк заявятся судебные приставы и арестуют мой счет.
— Как вы собираетесь уходить? — спросил Стережной.
— А это мой маленький секрет. Прогуляемся вместе на крышу, там и увидите. После чего мы распрощаемся, и будем жить долго и счастливо. Каждый сам по себе, естественно. Не скупитесь — разве не сто?ит долгая счастливая жизнь миллиона?
— Стоит, стоит… — сказал Стережной машинально. — Но я должен сделать один звонок. С «рептильным фондом», как вы его назвали, механика проще, но и здесь я не решаю единолично.
— Звоните. Но название банка-получателя не упоминать, даже намеком.
Позвонил он не со смарта, и не с одного из стационарных телефонов, украшавших обширный стол, — вытащил откуда-то из тумбы стола трубку, лишенную каких-либо устройств, позволяющих набирать номер. Нажал единственную имевшуюся на корпусе кнопку и через пару минут заговорил, не здороваясь и не называя собеседника по имени:
— Прибыл клиент из Египта… Да нет, из Е-гип-та! Да… Сам, лично… Требует оплату, причем в двойном размере…
Блефом разговор по загадочной трубке не был. Я слышал, как собеседник отвечает Стережному, но слова разобрать не мог.
После слов вице-директора о двойном размере повисла очень долгая пауза. Минута тянулась за минутой, ответа не было.
Я пододвинул руку с гранатой поближе к Стережному. Он изобразил виноватое лицо, пожал плечами: делаю, что могу, дескать. Кровотечение из носа прекратилось, но липкие, пропитанные кровью сосульки усов придавали вице-директору весьма своеобразный вид.
Наконец в трубке вновь прорезался голос далекого собеседника.
— Да… — сказал Стережной. — Хорошо… Свяжусь немедленно…
Дал отбой и сказал уже мне:
— Все в порядке, можно приступать.
— Ну так приступайте, — кивнул я на вице-директорский ноутбук и достал из кармана бумажку с банковскими реквизитами.
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Момент истины
Тянулся третий час ожидания, и Стрельцов всё чаще сомневался: может быть, всё впустую? Может быть, сложившаяся сегодня ночью версия — пустышка, выстрел в никуда?
Но зачем тогда его здесь маринуют? Сделали бы удивленное лицо и отправили восвояси…
— Кофе, господин Стрельцов? — спросил мужчина в штатском, сидевший напротив. По нему можно было проверять хронометр — точно такая же фраза прозвучала ровно час назад, минута в минуту.
— Нет, спасибо, — откликнулся Стрельцов.
Хотя на самом деле кофе хотелось зверски, поспать в минувшие сутки не довелось… Мужчина не стал настаивать, нажал кнопку, — и вскоре перед ним стояла крохотная дымящаяся чашечка.
Наверное, стоило попробовать заручиться поддержкой генерала Барсева… Маловероятно, что он поддержал бы стрельцовскую авантюру, но вдруг… Теперь уже поздно — смарт у Стрельцова вежливо, но непреклонно изъяли.
Еще час, максимум полтора проволочки, — и все потеряет смысл. Ультракаиновая блокада прекратит свое действие, и его, Стрельцова, скрутит в бараний рог… Прямо здесь, в комнате ожидания.
Едва он осознал эту неприятную истину, мужчина в штатском встал.
— Пойдемте, — последовал приглашающий жест в сторону двери.
«Крохотный наушник или имплатат?» — с вялым любопытством подумал Стрельцов.
— Сейчас вам необходимо пройти личный досмотр, — сказал мужчина после того, как они прошагали недлинным коридором. — Извините, но такие у нас правила.
Стрельцов пожал плечами: правила так правила.
Под досмотром здесь понимали тщательнейший обыск. Первым делом Стрельцов лишился содержимого карманов — изъяли все, до последней мелочи, даже какую-то скомканную квитанцию, завалившуюся за подкладку еще в Баренцбурге.
— ЭНТ-имплантатов не носите? — поинтересовался мужчина.
— Не ношу.
— Тогда пройдите вот здесь. Неторопливо, пожалуйста, не то процедуру придется повторить.
Он не торопился, но все-таки процедуру повторили, и пришлось снова пройти небольшим пластиковым туннелем — воздух там попахивал озоном и раздавалось неприятное гудение. Результатом хождений стало короткое совещание и изъятие пуговицы с левого обшлага — аккуратно срезали и пообещали вернуть на обратном пути, а к нам с несанкционированной звукозаписывающей аппаратурой нельзя, такие уж правила…
Стрельцов вздохнул. Полученную в техотделе пуговицу он пришивал собственноручно, а попробуйте-ка отыскать в пустом по ночному времени управлении иголку с ниткой!
Ну и что теперь? Пригласят дантиста — а не скрывается ли под какой-нибудь пломбой ракетная установка? Или разденут догола, поставят на четвереньки и полюбопытствуют содержимым заднего прохода?
Но нет, лишившийся пуговицы Стрельцов был признан чистым и безопасным, и даже получил презент: ручку и небольшой блокнот взамен изъятой электронной записной книжки. Можете стенографировать, если хотите увековечить беседу для будущих мемуаров. Ручка, кстати, оказалась из материала, лишенного какой-либо жесткости, ее легко можно было завязать узлом — а в качестве импровизированного оружия не годилась, ни в глаз, ни в ухо не воткнешь, как ни старайся. Продумано всё, однако…
Потом они ехали пару километров по узкой, петляющей дороге — не на машине, на двухместном электрокаре, чтобы, упаси господи, не испортить экологию здешних заповедных мест. Вокруг рощицы, перелески, ветряная мельница на холме — вроде бы даже настоящая, не голопроекция. Огромное бревенчатое строение показалось перед глазами неожиданно. Наверное, потому дорога так и петляла, чтобы создать этот эффект неожиданности: въехали на холмик — и вот он, во всей красе, громадный рубленый терем с куполами-луковками, собранный, по слухам, без единого гвоздя, прадедовскими способами. Стрельцов для интереса пытался высмотреть хоть что-то, сделанное из пластмассы, или из железобетона, или из резины, или… Короче, хоть какую-то примету того, что он не в семнадцатом веке. Так ничего и не увидел.
Зато внутри… Внутри подобного здания подсознательно ожидаешь найти тот же стиль: старые иконы и изразцовые печи, деревянную утварь и вышитые рушники… Как бы не так. Внутри терем выглядел не то как звездолет тридцать какого-то века, не то как изображающая его голливудская декорация. Шагни через порог — и перенесешься на пару тысячелетий вперед…
…Хозяин терема ожидал Стрельцова в кабинете. Высокий, статный, хоть и в немалых годах. Львиная грива волос подернута благородной сединой. Лицо, хорошо знакомое любому, имеющему обыкновение смотреть выпуски новостей.
Словами хозяин явно не привык разбрасываться: движением брови отпустил мужчину в штатском, коротким жестом указал Стрельцову на кресло.
Сел сам, и тут же заговорил, — без каких-либо вступительных слов, даже без формального приветствия. Речь звучала не то чтобы с акцентом — с легчайшим на него намеком, словно у человека, долго жившего в России и в совершенстве знающего русский язык — но все же первые в жизни слова произнесшего не на нем.
— Я очень занятой человек, господин Стрельцов. И, надеюсь, ваше объяснение вот этого будет исчерпывающим, но не затянутым.
Говоря, хозяин легонько постукивал по столу стереоснимком — был на нем изображен мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Оборотную сторону не видно, но Стрельцов знал — там несколько строк, написанных от руки. Он сам их и написал. А снимок получен в результате десятичасовой блиц-командировки Козерога и Юрика Митько в город Смоленск.
— Особенно меня интересует ваша записка. Я не читаю по-русски, но мне ее перевели, и должен…
Стрельцов перебил его уверенную речь. Перебил с неким чувством глубокого удовлетворения: тебя, наверное, много лет никто не перебивал, так на вот!
— Не читаете? В самом деле? Как же вы умудрились поступить в свое время в Ленинградский университет, господин Моргулис?