Удайсё осыпал супругу письмами, посылал за ней гонцов, но она даже не отвечала. «Что за глупое упрямство»,— рассердился он и решил, дождавшись сумерек, отправиться к ней сам. Важно было узнать, как отнесся к случившемуся министр.
В покоях, которые обычно занимала госпожа, он нашел прислуживающих ей дам и детей с кормилицами. Сама госпожа, как ему сообщили, находилась в главном доме. Он отправил ей весьма суровое послание:
«По-моему, Вы уже вышли из возраста, когда легкомысленное забвение всех законов, всех правил приличия можно считать простительным. Вы разбросали повсюду детей своих и находите удовольствие в досужих беседах. Что Вам в них? Мне давно уже очень многое не по душе, но, видя в союзе с Вами свое предопределение, я никогда и мысли не допускал, чтобы покинуть Вас. А теперь… Мы не должны расставаться хотя бы из-за детей… Подумайте, разве Вам их не жаль? Неужели стоило поднимать такой шум из-за сущей безделицы?»
— Я знаю, что давно надоела вам,— на словах отвечала госпожа.— Увы, теперь трудно исправить… И к чему продолжать? Могу ли я надеяться хотя бы на то, что вы не оставите бедных крошек? О, я была бы чрезвычайно вам признательна…
— Весьма любезный ответ. Но подумайте, чье имя подхватит скорее молва? (347).
И, более не настаивая на возвращении супруги, Удайсё провел ночь в одиночестве. «Трудно вообразить более нелепое положение»,— думал он, лежа рядом с детьми. Подозревая, и не без оснований, что его отсутствие лишь укрепит принцессу в ее сомнениях, он не находил себе места от тревоги.
«Не понимаю, кому это может нравиться?» — вздыхал он, чувствуя, что ему более чем довольно и первого опыта.
Наконец настало утро. Удайсё предпринял еще одну попытку вразумить госпожу:
— Неужели вы не боитесь огласки? Что ж, если вы полны решимости разорвать наш союз, давайте попробуем. Но подумайте о детях, оставшихся в доме на Третьей линии, они плачут, зовут вас. Или вам их не жаль? Подозреваю, впрочем, что вы недаром разделили их именно таким образом. Но я не считаю для себя возможным расстаться ни с теми, ни с другими. Я буду по-прежнему заботиться обо всех.
Угрозы Удайсё насторожили госпожу. «А что, если он увезет куда-нибудь младших детей?» — испугалась она, а как и сама склонна была к необдуманным действиям…
— Прошу вас отпустить со мной хотя бы девочек,— снова обратился к ней Удайсё.— Здесь я не могу бывать часто. Дети должны быть вместе, иначе мне трудно будет окружить их должными попечениями.
Затем, с жалостью глядя на прелестных малюток, сказал:
— Не слушайте того, что вам будет говорить матушка. Она рассердилась на меня и не желает ничего понимать. Дурно, не правда ли?
Услыхав о случившемся, министр встревожился, понимая, что теперь его дочь может стать предметом насмешек и оскорблений.
— Почему вы хотя бы немного не подождали? — попенял он ей.— Скорее всего у вашего супруга есть причины вести себя именно так, а не иначе. Вы слишком своевольны, а это женщине не к лицу. Разве вы не понимаете, что сами даете повод к сплетням? Впрочем, коль скоро вы встали на этот путь, глупо сразу же идти на попятную. Что ж, посмотрим, как он себя поведет…
И министр отправил Второй принцессе письмо. Гонцом его был Куродо-но сёсё.
«Нас с тобою судьба,Как видно, связала крепко.Снова и сноваЯ о тебе помышляюТо с любовью, то с укоризной…
Надеюсь, что Вы не забудете нас и теперь…»
Куродо-но сёсё, не церемонясь, прошел прямо в дом. Его провели на галерею южных покоев, где нарочно для него было приготовлено соломенное сиденье. Дамы с трудом скрывали смущение. Надобно ли сказывать, в каком замешательстве была сама принцесса?
Куродо-но сёсё обладал приятной наружностью и самыми изящными манерами. Он сидел, неторопливо озираясь и, судя по всему, вспоминая о прошлом.
— О, как все мне знакомо здесь! — говорит он, вздыхая.— Я чувствую себя совсем как дома. Впрочем, не думаю, чтобы вам это нравилось.
Только этот намек он и позволил себе.
У принцессы не было никакого желания отвечать на письмо.
— Я не стану писать,— заявила она.
— Но это неучтиво! — всполошились дамы.— В ваши годы нельзя так пренебрегать приличиями. Даже письмо, написанное посредником, может быть воспринято как оскорбление. А уж если вы вовсе не ответите…
«Ах, когда бы матушка была жива! — подумала принцесса, и глаза ее увлажнились.— С какой нежной снисходительностью скрывала бы она мои недостатки, даже если бы и не одобряла моего поведения». Слезы падали на бумагу прежде, чем ложилась на нее тушь, и она не могла писать. В конце концов она начертала первое, что пришло ей в голову:
«Стоит ли, право,О столь ничтожной особеТебе помышлять?Расточать ей свою любовь,К ней обращать упреки?»
Не добавив к песне ни слова, она свернула письмо и отдала его. Тем временем Куродо-но сёсё беседовал с дамами.
— Я бываю у вас так часто, что вправе рассчитывать на более теплый прием,— многозначительно говорил он.— К тому же теперь по некоторым причинам я буду заходить к вам еще чаще. Надеюсь, мне позволят входить и во внутренние покои. Должна же быть вознаграждена моя многолетняя преданность…
С этими словами он вышел.
Видя, что все попытки добиться благосклонности принцессы лишь возбуждают ее нерасположение к нему, Удайсё совершенно потерял покой. Госпожа с Третьей линии с каждым днем становилась все печальнее. Слух о том очень скоро дошел до То-найси-но сукэ. «Госпожа не хотела мириться даже с моим существованием,— подумала она,— а ведь с особой столь высокого звания ей нельзя будет не считаться…» Она и раньше иногда писала к ней, а потому:
«О своей ли судьбеСтану я, ничтожная, плакать?Нет, о тебеЯ грущу, и мои рукаваДавно промокли до нитки…»
Как ни уязвлено было ее самолюбие, госпожа все-таки решила откликнуться — отчасти потому, что в те дни было ей как-то особенно грустно и тоскливо, отчасти потому, что письмо бывшей соперницы принесло ей некоторое удовлетворение, ибо трудно было не заметить сквозившей в нем тревоги…
«Раньше и мнеЛишь наблюдать приходилось,Как страдают другие.Разве ведала я, что скороОкажусь на их месте сама?» —
написала она. Могло ли столь чистосердечное признание не тронуть То-найси-но сукэ?
То-найси-но сукэ была единственной, кого удостоил своим вниманием Удайсё, когда его разлучили с дочерью Вышедшего в отставку министра. Однако, соединившись наконец со своей первой возлюбленной, он постепенно охладел ко второй и стал бывать у нее весьма редко, что, впрочем, не помешало им иметь детей.
Госпожа Северных покоев родила Удайсё четырех сыновей: Первого, Третьего, Четвертого и Шестого — и четырех дочерей: Первую, Вторую, Четвертую и Пятую.
То-найси-но сукэ родила двух дочерей: Третью и Шестую — и сыновей: Второго и Пятого .
Все двенадцать детей до единого были хороши собой и обнаруживали незаурядные дарования. И все же особенной миловидностью и умом отличались дети То-найси-но сукэ. Третья дочь и Второй сын воспитывались у госпожи Восточных покоев из дома на Шестой линии и пользовались особым расположением Гэндзи.
Право, трудно описать все сложности, с которыми пришлось столкнуться Удайсё…
Великий закон
Основные персонажи
Гэндзи, 51 год
Госпожа Мурасаки, 43 года, — супруга Гэндзи
Госпожа Акаси, 42 года, — возлюбленная Гэндзи, мать имп-цы Акаси
Государыня-супруга (имп-ца Акаси), 23 года, — дочь Гэндзи и госпожи Акаси, супруга имп. Киндзё
Третий принц (принц Ниоу), 5 лет, — сын имп-цы Акаси и имп. Киндзё, внук Гэндзи
Удайсё (Югири) — сын Гэндзи и Аои
Вышедший в отставку министр (То-но тюдзё) — брат первой супруги Гэндзи, Аои
Государыня-супруга из дворца Рэйдзэй (Акиконому), 42 года, — дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, приемная дочь Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй
Госпожа Мурасаки так и не сумела оправиться после тяжелой болезни, едва не пресекшей ее жизнь. Немало лет прошло с того дня, но она по-прежнему испытывала какое-то неопределенное недомогание. Не столь, казалось бы, и опасный недуг исподволь подтачивал ее силы, она слабела с каждым днем, и скоро стало ясно, что конец близок. Гэндзи был в отчаянии. «Неужели мне суждено пережить ее?..» — думал он, содрогаясь от ужаса. Сама госпожа сожалела лишь о том, что своим уходом причинит невольную боль тому, с кем связана долгими годами супружества. Других причин дорожить жизнью у нее не было: она жила счастливо и не оставляла в этом мире никого, о ком думы стали бы преградой на ее будущем пути.
