– Это? Ну да. Там за перегородкой была отгорожена комнатушка – часть склада, что-то в ней хранили отдельно. Наверное, горючие всякие, легко воспламеняющиеся вещества, – растворители и прочее. Тут дверь была, – Миша ткнул пальцем в сторону стены и стоявшего около нее шкафа, – а потом ее за ненадобностью заколотили. В комнатушку прорезали отдельную дверь – из коридора, и там теперь кладовка какая-то. Комендантша что-то хранит. Нет, оттуда сюда не проникнешь, – продолжил он в ответ на естественный Костин вопрос, – дверь с этой стороны еще и доской забили. Да и видишь? Эту махину вдвоем и не сдвинешь. Я как раз участвовал, когда его сюда затаскивали, – призывали нас из лаборатории на помощь – четверо мужиков, а с трудом его ворочали.
Мишино описание относилось к многоуважаемому шкафу, который стоял у этой стены и за которым, надо полагать, и была скрыта нефункционирующая дверь. Сие изделие советской мебельной промышленности представляло из себя весьма основательное сооружение и предназначалось, вероятно, как раз для меблировки подобных складских помещений. Нижняя его тумба в ширину занимала чуть ли не три метра, и на ней высилась более узкая, но тоже внушающая почтение верхняя половина с застекленными дверцами, через которые были видны полки, заставленные разными сосудами, склянками, стеклянными изделиями причудливой конфигурации, коробками и пакетами. Заинтересовавшийся Костя открыл, тем не менее, дверцы нижней половины шкафа и заглянул внутрь. Взгляду открылись две вместительные полки, на которых стояло множество разнокалиберных бутылок и банок. Это кислоты здесь хранятся, – пояснил картину всезнающий Миша. Дотошный Холмс однако не успокоился и на этом. Он сгонял стажера за ключом от кладовки (на двери в коридор стоял номер – 13а), воспользовавшись которым друзья проинспектировали и это помещение. За наваленными у интересовавшей их перегородки листами фанеры, толстого картона, рейками, отслужившим свое стендом (на нем еще были видны остатки налепленных пенопластовых букв: …СКОГО ТРУДА) и подпиравшими их рулонами линолеума и двумя лестницами-стремянками видна была верхняя часть двери, ведущей в склад, но предполагать, что кто-то мог бы ей воспользоваться, не было никаких оснований. Постояв у порога – комнатка была очень узкой, и хотя пройти до окна было возможно, но вряд ли бы это удалось сделать, не задев стоявшую на полпути бочку с каким-то грязно-коричневым содержимым и не испачкавшись, – сыщики осмотрели всё, что было доступно обозрению, и вернулись в склад.
Олег к этому времени разделался, наконец, с актом, и получил от старшего ответственное задание:
– Дуй сейчас в управление, всё составишь мне на стол, и акт не забудь – в верхний ящик засунь. Я завтра в лабораторию отдам – пусть проверяют. После чего ты свободен, на сегодня закончили.
– Есть, товарищ старший лейтенант, – дурашливо вытянулся заметно повеселевший после такого задания стажер. Насколько мог заметить Миша, это был первый и единственный случай – за всё время их общения, – когда на лице данного персонажа отразилась хоть какая-то эмоция.
Олег отбыл на выполнение полученного поручения, а наши Холмс с Ватсоном задержались еще минут на пятнадцать – двадцать, чтобы всё же завершить бесполезный, судя по всему, осмотр места происшествия и кратко обменяться своими впечатлениями.
Осматривать, собственно, было нечего. На стеллажах, верхние полки которых были практически пусты, там и сям стояли разные банки, невзрачного вида коробки и пакеты, грудами были навалены полиэтиленовые мешки с какими-то химическими веществами, с виду почти неразличимыми – все белые, сыпучие, – но, вероятно, представляющими собой разные реагенты. Несколько железяк непонятного назначения – Миша их как-то обозвал, но нам-то это зачем? Стоящий перед столом торцом к стене шкафчик с аналогичным содержимым отгораживал находящуюся в углу эмалированную водопроводную раковину. Рядом с ней – в нарушение всех правил техники безопасности – стояла неказистая, ободранная тумбочка с электроплиткой на ней. В самой тумбочке ничего питательного – слава богу – не обнаружилось, и ее заполняли разнообразные никому не потребовавшиеся запыленные стекляшки. В углу около узкого окна стояли три уже вскрытых и ополовиненных корявых ящика с пробирками разного размера. А в противоположном углу между шкафом-гигантом и развернутым торцом к стене стеллажом бросались в глаза деревенского вида высокие плетеные корзины с торчащими из них стружками и поломанными прутьями. В них стояли большие двадцатилитровые бутыли с какими-то жидкостями (это тоже кислоты, – пояснил Миша). Сыщики добросовестно всё осмотрели и всюду заглянули, но смотреть, в сущности, было не на что. Тем не менее наши Холмс и Ватсон сумели найти повод продемонстрировать друг другу свои сыщицкие таланты и подтвердить свое духовное родство с знаменитым героем Конан Дойля.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– А вот здесь что-то стояло, – уверенно заявил Костя, указывая на свободное место у стены за описанными выше корзинами. – Какие-нибудь коробки или что-то подобное. Причем это неизвестно что было относительно легким – если там стояло бы что-то громоздкое и тяжелое, корзины бы отодвинули, а затем придвинули на это место.
– Причем забрали это нечто относительно недавно. – немедленно подхватил Миша. – Смотри: в этом углу пыль, а здесь, – он ткнул рукой в участок пола размерами полметра на полметра, – ее вовсе нет. Не успела еще насесть.
– Здесь что-то стояло и его забрали, причем недавно. Ну и что? – подытожил Костя, иронизируя – если судить по тону – над их диалогом. Но ясно, что оба наших героя были довольны, что не ударили, так сказать, в грязь лицом и сумели проявить, пусть даже на пустяках, свою наблюдательность и способности к дедукции.
– Ладно. Закончим на этом. Ничего мы интересного не нашли, но этого и следовало ожидать. А завтра нам, наверное, нет смысла встречаться, да и в среду, пожалуй. Ты ведь, наверное, на похороны пойдешь. Собираешься?
– Да пойду, видимо. Надо последний долг отдать – жалко всё же её. Наши почти все собираются.
– Сходи. Вдруг чего услышишь, увидишь кого-то. Я-то не пойду, мне и смысла нет. Я пока собираюсь прощупать родственников – мужа в любом случае нельзя упускать из виду. Вот мы с Олегом и займемся этим. Завтра, кстати, и акт экспертизы мне передадут. А ты, как с кладбища вернешься, позвони мне на работу. Лучше часов в пять – спросишь «следователя Коровина», у нас так принято – не по званию, а по должности. Запиши телефон. Может, мне что расскажешь или я тебе новости сообщу. Тогда и договоримся на будущее. Согласен? Вот и славненько. Давай перекурим и разбежимся. Здесь курить-то можно? Не опасно?
Миша заверил приятеля, что опасности нет и что все горючие вещества хранятся в другом складе – в подвале. А посему сыщики нашли подходящую на роль пепельницы посудинку и уселись около стола, где посидели еще минут десять, покуривая и беседуя.
– Ничего мы, вроде бы, не нашли, – начал разговор Костя, – а всё же не совсем так… Я и раньше сильно сомневался в возможности самоубийства, а сегодня еще больше усомнился. Вот смотри. Она взяла на работу два бутерброда. Можешь ты себе представить, что человек, решивший покончить с собой и отправляющийся на работу затем, чтобы раздобыть яд, станет готовить себе бутерброды: резать колбасу, хлеб, намазывать его маслом?.. Чепуха ведь? Верно? Значит, с утра не собиралась, а здесь внезапно пришла к такому решению? Почему? Что такое случилось? Можно, конечно, предположить, что здесь на месте, напоминающем ей о счастливых днях любви и о жуткой сцене убийства, чувства всколыхнулись, измученная душа не выдержала, и она выпила яд. Можно-то можно, но как всё это ненатурально и мелодраматично звучит. Еще один любительский спектакль по пьесе драматурга из народа. Неубедительно. И еще: почему никакой записки? Ты же видел, здесь полно всякой бумаги – бланки, тетрадки – и карандаши, и ручки. Чего проще и естественнее – для экспансивной тем более натуры – взять и черкнуть несколько слов? …никого не винить… или …я всех прощаю… передайте, маме… да мало ли что можно написать, выразить свои чувства в такую минуту… Нет, ни слова. Непонятно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
