Шелиара покосилась на Иолаю. Та выглядела растерянной, что было совсем на нее не похоже. Забрав у Герцога кубок, Иолая отпила из него и, спустя несколько секунд, пожала плечами. Потом озадаченно посмотрела на остальных.
— Кому-нибудь еще вино кажется странным?
Все присутствующие, включая Альдана, покачали головами. Даже Шелиара удивилась. Вино как вино. Ничуть не хуже того, что она дважды в год пила в Танаане. Даже лучше.
Герцог посмотрел на гостей исподлобья, словно его и впрямь разыгрывали.
— Ладно, налейте-ка мне брама.
Слуга не замедлил с исполнением просьбы. Вскоре Герцог поднес ко рту хрустальный бокал с темной жидкостью, чуть пригубил…
Бокал полетел на другой конец крыши, где и разбился с веселым звоном.
— Да что сегодня не так с алкоголем?! — вскричал Герцог.
Гасфорт, также сделав глоток брама, покачал головой:
— Боюсь, друг, это не с алкоголем что-то не так…
Герцог в ужасе открыл рот. Губы его предательски подрагивали, а плечи ссутулились. Глаза метались по сторонам в отчаянной попытке разгадать тайну случившегося. Шелиаре прежде ни разу не доводилось видеть Герцога столь подавленным.
— Эль! — крикнул Герцог слугам срывающимся голосом. — Принесите эля!
Пока слуга бегал вниз и обратно за бочонком эля, никто не решался не то что пить, но даже издавать хоть какой-то звук. Шелиара посмотрела на Альдана, и тот еле заметно пожал в недоумении плечами.
Наконец, перед Герцогом поставили кружку, наполненную элем. Все замерли в ожидании. Герцог сделал глубокий вдох, глотнул… и раскашлялся, примерно как Шелиара, когда впервые попробовала алхимический табак. С перекосившимся от злости лицом Герцог выплеснул эль под ноги, затем, сжав губы, грохнул кружкой по столу. Затем еще раз, так, что стоящие блюда и кубки задрожали.
— Сволочи! — Громовой удар по столу. Один из кувшинов с вином не выдержал и свалился, расплескав содержимое по скатерти. — Клятые храмовники! — Еще удар. На этот раз не выдержала уже кружка и треснула пополам. — Чтоб вас всех…
— Милый! — Иолая, не в силах наблюдать за этим, бросилась к Герцогу и обняла его со спины. — Успокойся. Прошу… Ну, тссс…
Герцог обессиленно сел и откинулся на спинку стула. Кажется, в уголках его глаз застыли слезы.
В повисшей тишине Альдан решился сообщить:
— Что ж… Похоже, свое Проклятье ты выяснил довольно быстро.
Интуиция подсказывала Шелиаре, что пирушка по случаю новопреображенного Герцога накрылась, не успев и начаться.
Глава 21
Моросящий уже несколько часов подряд дождь навевал Наллару нор Керрано воспоминания о Гальтии.
О небольшом поселке в раскинувшейся между двух гор долине, оставшемся где-то там, в сотнях миль к северу.
О доме.
В родном королевстве, особенно в горных провинциях, дожди — дело обыденное, тем более весной и осенью. В тот день, когда Наллар покидал дом, чтобы отправиться в миссию, небеса с самого утра ревели навзрыд. Гальтиец хорошо запомнил, как сидел у очага, играя с ничего не подозревающими о его скором уходе дочками, пока Кельта в спешке готовила завтрак, одновременно подшивая к его походной накидке оторвавшийся капюшон. Он помнил, как она, всегда твердая и непоколебимая, точно горная скала, едва сдерживала слезы при прощании на пороге дома. Как после долгого и в то же время немыслимо короткого поцелуя стала умолять его послать Гильдию Всевидящей Башни ко всем чертям и остаться.
«Ты ведь понимаешь, что я не прощу ни тебя, ни себя, если ты не вернешься из этой клятой Триамны?» — спрашивала она, шмыгая носом. Трехлетние малютки мотались под ногами, не понимая, куда в такую дождливую погоду собирается папа и почему мама плачет.
«Я обещаю, что выживу. — Наллар знал, что никто — даже самый умелый соглядатай — не мог бы поручиться за такое, но это были те слова, которые Кельта хотела услышать. — Выживу и вернусь. Я не позволю никакому триамнийцу разделить нас. Ты же мне веришь?»
Не разжимая объятий, Кельта кивала и прижималась к тему, так близко, что он слышал биение ее сердца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сколько они простояли на том пороге? Четверть часа? А, может, часа четыре? Наллар не мог бы поручиться. Он только помнил, как напоследок наказал дочкам слушаться маму, поцеловал жену в лоб и, не оглядываясь, зашагал по дороге. Кажется, это было его самое тяжелое прощание.
Усилием воли Наллар отогнал непрошеные воспоминания о доме — как показывал его же опыт, они влияли на него не самым положительным образом — и залпом допил чашу с разбавленным вином. После паромной переправы на Полуостров и еще полутора суток езды они с Ойлегером, наконец, достигли точки, когда их пути расходились, и теперь в последний раз совместно обедали в придорожной харчевне. Харчевня называлась «Пять всадников», в очередной раз подтверждая зацикленность триамнийцев на арканах.
«Интересно, какая харчевня или трактир будет следующим? — подумал Наллар, дожидаясь, пока Ойлегер догрызет баранью ногу. — Может, «Заботливая дева»? «Быстрый слуга»? Или… «У всемудрого архонта»?»
Наллар оперся локтем о стол и огляделся — после того ночного инцидента у переправы он старался всегда быть начеку, опасаясь, что неожиданно из ниоткуда появятся люди в военной форме и начнут задавать вопросы, причем явно не о погоде. Пока что ничего такого не происходило; на отсутствие Гелледана никто не обратил ни малейшего внимания, да и на дорогах Полуострова им с Ойлегером пока что не встретилось ни одного патруля. В харчевне также не обедал никто подозрительный: за соседним столиком сидели средних лет женщина и двое юношей, на вскидку лет четырнадцати. Наллар предположил, что мать везет их в столицу для прохождения Ритуала Преображения. Мимоходом гальтиец задумался, многих ли детей жителям далеких от Полуострова городов удается свозить в столицу, когда тем исполняется четырнадцать. Наверное, нет. Все же путешествия по стране — удел, в первую очередь, торговцев и пилигримов. Ну и, пожалуй, шпионов.
Ойлегер, наконец, бросил в миску идеально обглоданную кость и, опустошив чашу с вином, похлопал себя по чуть выпирающему животу.
— То, что надо, — довольным тоном произнес он. — Ну что, пилигрим. Как насчет недолгой прогулки? Мне показалось, тут неподалеку озеро.
Чуть поразмыслив, Наллар кивнул. В конце концов, и дождь почти что прекратился.
Поблагодарив хозяйку за вкусный обед, они покинули харчевню. Под высоким навесом их ждали две лошади и повозка Ойлегера и, у отдельной коновязи, купленная с утра за восемь серебряных жаворонков кляча, на которой Наллар рассчитывал проделать оставшийся рывок до столицы, где его уже наверняка заждались. Они свернули в другую сторону от харчевни и вышли к небольшому озерцу, поросшему по краям высокой травой. У дальнего берега к небесам вздымались стволы платанов; Наллар предположил, что весной и летом здесь очень красиво. Почти так же, как на горных лугах рядом с домом…
«Прекращай это», — сказал он самому себе.
Порой воспоминания о доме лезли в его голову с навязчивостью портовой девки.
Они медленно шагали по размякшей после дождя земле. Наллар ожидал, что Ойлегер предложит ему сыграть напоследок партию в арканы, но тот не торопился. Вчера во время дневного отдыха они сыграли десять партий, и каждый выиграл по пять. Наллар втайне гордился этим достижением.
Какая-то часть разума гальтийца (скорее всего, та, что отвечала за его инкогнито) изредка, но настойчиво подбрасывала ему мысли о том, что все же не стоит рисковать и оставлять в живых человека, знающего правду о нем. Наллар эти мысли резко отметал. Хватит с него и одного трупа.
Впрочем, в отношении торговца была одна вещь, не дававшая ему покоя последнее время. И Наллар не собирался оставлять ее неразрешенной. Он поравнялся с Ойлегером и, кивнув на темно-серое озеро, сказал:
— Знаешь. Одним из самых удивительных открытий за мою жизнь было то, когда лет… не помню точно, кажется, где-то в пятнадцать… я внезапно понял, что цвет воды в озере или море не самостоятелен, а напрямую зависит от цвета неба над ней.
